Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Мэдсен Дэвид - Страница 47

На следующий день швейцарцы были разбиты французами, к которым присоединилась венецианская конница. Надо сказать, что сведения доходили довольно медленно, и это являлось причиной недоразумений. Вначале мы получили сообщение от Лоренцо о том, что Шиннер потеснил французов, и все, кроме Льва, с ума посходили от радости. Биббиена ездил по городу в карете и нарочно сбивал как можно больше венецианских и французских граждан и покрывал их руганью. Затем сообщили, что швейцарцам сильно досталось, несмотря на их героизм, и все погрузились в скорбь. Посол Венеции Марино Джорджи (он все время что-нибудь затевал, совал свой нос в чужие дела, да и вообще постоянно мешался) тут же явился в Ватикан в невообразимую рань, одетый в полный церемониальный наряд. К счастью, первым его встретил Серапика.

– Я должен говорить с Его Святейшеством, – сказал Джорджи.

– Его Святейшество еще в постели, спит.

Хотя Его Святейшество действительно находился в постели, спал он или нет, было неизвестно, поскольку в то время он делил постель с молодым человеком, которого я добыл для него накануне вечером.

– Вы должны разбудить Его Святейшество, – настаивал Джорджи.

– Ничего подобного, – сказал Серапика так величественно и надменно, как только смог.

– Я настаиваю на разговоре с Его Святейшеством!

В конце концов, после того как я пробрался в спальню ко Льву и, обнаружив, что Зевс и Ганимед действительно оба спят, выволок не очухавшегося голого юношу из папской постели и запихал его в чулан, Джорджи был допущен к Папе. Серапика и я задержались в спальне, чтобы послушать, что скажет посол. В том, что он будет злорадствовать, мы не сомневались.

– Что вам надо? – прошипел Лев, натягивая одеяло к своим подбородкам.

– Святой отец, по примеру Христа я воздам добром за зло. Вчера Ваше Святейшество сообщили мне плохое и одновременно ложное известие, я же сегодня принес хорошую весть, которая к тому же и правдива: швейцарцы потерпели поражение.

– Это известие мы уже получили, – храбро ответил Лев, – поражение было незначительным.

– Ваше Святейшество может увидеть правду в этой депеше, – сказал Джорджи елейно, протягивая Папе свое официальное письмо вместе с официальным письмом венецианского представителя при французском короле.

Лев был сильно потрясен, но он старался ничем этого не показать Джорджи. Его челюсть ослабла, а рот то открывался, то закрывался, как у рыбы, вынутой из воды, но Лев попытался сделать вид, что долго и протяжно зевает. И сделал он это, раз даже я сам так говорю, с величайшим мужеством.

– С позволения Вашего Святейшества, – сказал посол, – я удалюсь, чтобы Ваше Святейшество могло приступить к туалету.

Он удалился, но лишь затем, чтобы броситься сообщить новость Биббиене и другим кардиналам.

Потом Джоржи несколько дней не показывался в Ватикане, так как швейцарская гвардия так разозлилась, что пригрозила оторвать ему яйца и поджарить их на сковородке, если только он им попадется. Немного позже, правда, он присутствовал на аудиенции, во время которой Лев – униженный и подавленный – сказал ему:

– Мы бросимся в объятия самого христианнейшего короля и будем просить о милости.

– Святой отец, – ответил Джорджи, – поступив так, вы не нанесете вреда ни себе, ни престолу Петра. Король – истинный сын Церкви.

Лев тут же начал приготовления для примирения с Франциском. Я никогда не видел нашего бедного дорогого Льва в таком унынии. Биббиена настаивал на том, чтобы объединенные силы папства, императора, Испании и швейцарцев возобновили войну, так как он хотел любой ценой сохранить разваливающуюся Лигу, но Лев и слышать об этом не хотел. Даже Альфонсина Орсини положила два дуката, написав Лоренцо, что «Биббиена своими действиями во второй раз нас погубит».

Мирные переговоры несколько затянулись, но Франциск проявил удивительное великодушие. Произошло это, вероятно, из-за того, что он опасался коалиции Максимилиана и Генриха VIII Английского (который теперь, когда Томас Уолси был назначен кардиналом, стал верным другом Льва), боясь лишиться плодов победы еще до того, как у Папы будет возможность эти плоды официально признать. Венецианцы были встревожены больше всех, так как обнародованные условия договора, как выяснилось, совершенно не учитывали их интересы. Лично я этому был рад, так как уже давно считал, что эту высокомерную, наглую, предательскую и хитрую республику следует хорошенько проучить. Марино Джорджи практически разбил паралич, как я слышал, хотя сам я, к сожалению, этого не видел.

Самым тяжелым условием договора был отказ от притязаний папства на Парму и Пьяченцу. С этим условием Льву было трудно смириться, но он все же смирился – он втайне надеялся на то, что покупка Модены снова объединит ту территорию с землями Церкви. На самом деле именно так и вышло.

Одиннадцатого октября 1515 года Франциск I с большим триумфом вошел в столицу Ломбардии.

Лев попытался удалиться в Витербо под предлогом осеннего отдыха, и мы с Серапикой отправились с ним. Но когда мы там находились, предаваясь каждый своим забавам, до нас дошли сведения о том, что Франциск сам хочет явиться в Рим для личной встречи с Папой. Ну и удивились же мы, я вам говорю! Однако Лев ни за что не хотел впускать Франциска в Рим и предложил встретиться в Болонье, на что Франциск согласился. Так что мы упаковали вещи и направились на север, намереваясь добраться до Болоньи через родной город Льва – Флоренцию.

Город этот встретил нас достойно. Всю дорогу Лев много ворчал, так как язва в жопе создавала ему большое неудобство, но даже он сумел улыбнуться, когда увидел, как приготовились к нашей встрече. Художники такого уровня, как Джакопо Сансовино, Андреа дель Сарто и Понторно, старались превзойти друг друга, выдумывая украшения, которые были удачной смесью архитектуры, скульптуры и живописи. Было воздвигнуто двенадцать триумфальных арок, и они были украшены не только воспроизведением элементов самых знаменитых образцов архитектуры Древнего Рима, но и надписями, которые красноречиво воспевали первого Папу-флорентийца. На гладком фасаде Duomo Андреа дель Сарто написал воистину удивительную картину в chiaroscuro.

Когда мы входили в город через Римские ворота, нас приветствовала музыка, и Лев несколько раз давал распоряжение процессии остановиться, чтобы он мог насладиться украшениями и произведениями искусства, вывешенными на стены, которые во многих местах пришлось для этого даже выровнять.

Точный порядок и детали торжественного въезда были тщательно разработаны Парисом де Грассисом – непревзойденным специалистом в этих делах. В процессии приняли участие восемнадцать кардиналов, а также Лоренцо де Медичи и Флорентийский муниципалитет. Вообще-то можно было подумать, что это Франциск капитулирует перед Львом, а не наоборот. Кардинал Джулио де Медичи отслужил в Duomo мессу, после чего Лев дал свои обычные благословения и отпущение грехов. Затем настало время для дела.

Лев обсудил с Парисом де Грассисом церемонии, которые будут устроены в Болонье в честь Франциска. Ему очень хотелось, чтобы французский король получил воистину великолепный подарок, и де Грассис предложил панагию с драгоценными камнями, но Лев отверг эту идею. В конце концов он решил подарить крест из чистого золота с драгоценными камнями, когда-то принадлежавший кардиналу Асканио Сфорца. Крест происходил из сокровищницы Юлия II, в чем и состоит ирония, если учесть то, как французы ненавидели Юлия за причиненные унижения. Бедный Юлий в гробу бы перевернулся, если бы узнал. Закончив дела с де Грассисом, Лев с большим чувством отслужил мессу в Сан-Лоренцо, а затем в слезах стоял на коленях перед порфировым саркофагом с телом своего отца, Лоренцо Великолепного. Он также нанес визит своему брату Джулиано, который лежал в постели тяжело больной во дворце Медичи.

Седьмого декабря мы прибыли в Болонью, где не было никакой достойной упоминания церемонии встречи. Лев слишком часто оказывал предпочтение врагам Болоньи, так что город не испытывал никаких теплых чувств к Папе из рода Медичи. Бентивольо вообще просто ненавидели его, и когда мы проходили по улицам, то были слышны крики: «Sega! Sega!» – так как на гербе семьи Бентивольо изображена пила. Сопровождавшие нас кардиналы были крайне оскорблены враждебностью жителей Болоньи и потребовали, чтобы Лев прервал процессию и выразил свое недовольство, но Лев отказался, он предпочел идти дальше с растянутой на лице улыбкой, словно не замечая ничего плохого.