Домой, во Тьму - Мякшин Антон - Страница 12

Посланник писал очень быстро, совсем без помарок, почти не отрывая пера от бумаги. Такой темп сбивал Николаса, внимание его скоро ослабло, но через мгновение вспыхнуло вновь:

«Задержаться на два дня»? «Как и полагал ранее»? Но ведь посланник должен отправиться в Бейн завтрашним рассветом! Через несколько часов! Либо агентурная система Гюйсте Волка дала сбой, либо… главарь Братства Висельников лукавил. Зачем? Зачем ему было нужно, чтобы Николас пошел в дом ландграфа Верпенского именно в эту ночь?

За его спиной снова заскрипела лежанка и послышался сонный вздох.

Посланник вздрогнул. Николас отступил в тень, притворив дверь, но оставив тоненькую щелку.

– Вы мне мешаете, болваны! – не оборачиваясь, громко и зло проговорил посланник. И коротко добавил:

– Принесите воды!

Николас выждал немного, но солдат, кажется, так и не проснулся. Тогда он, старательно скрипнув дверью, ступая громче, чем обычно, вошел в комнату.

– Поставь на стол и проваливай, – потребовал посланник, кусая перо.

Очень аккуратно Николас положил руки ему на горло, сильно сжал большими пальцами под челюстью. Тщедушное тело посланника несколько раз беззвучно дернулось. Николас убрал руки – и посланник сполз со стула под стол. Голова его запрокинулась, глаза были открыты, но зрачков, закатившихся под веки, не было видно. На голой, с выпуклыми ребрами груди посланника обнаружился большой золотой крест и несколько амулетов, среди которых – Николаса пробрала дрожь – темнела сине-черная бабочка, очень похожая на ту, из шкатулки Катлины. Да, точно такая же, только раскинутые крылья ее были не округлы, а остры и с загнутыми, словно крючки, краями и еще – крохотную головку ее венчала пара длинных, тончайших усиков. Значит, не обманул Гюйсте Волк! По крайней мере, в этом не обманул…

Вытащив нож из сапога, Николас срезал бабочку, завернул ее в бумажный лист и спрятал за пазуху. Дальше было и вовсе просто – дорожная сумка и серый от пыли камзол висели рядом с кроватью. Николас снял сумку, она увесисто звякнула. Развязав шнурки, он мельком заглянул в нее. Так и есть: несколько тряпичных свертков с золотыми и серебряными монетами. Еще – какие-то бумаги, скрученные в трубочку, набор перьев, походная чернильница, рожок с порохом, свинцовые палочки с надрезами, свечи и куски сургуча.

Он перекинул сумку через плечо, взялся за карманы камзола.

Позади шевельнулась воздушная струя – это открылась дверь. Николас мгновенно обернулся, молниеносным перебором пальцев переложив нож в ладони удобнее для броска.

Факел, измоченный в нечистотах, никак не хотел разгораться. Тогда Топорик перевернул древко, оторвал от собственной рубашки большой клок и соорудил новый. Зажав факел под мышкой, он вытащил огниво. Прежде чем зажечь огонь, снова прислушался.

Крысы. И никого, кроме крыс. Чудится всякая ерунда, потому что темно вокруг. Нужен свет.

Некстати закопошились мысли о том, что сюда, в подземные туннели нередко сбрасывают тела нищих, да и не только нищих. Топорик прекрасно помнит, как Гюйсте самолично заколол Тильберта Торопыгу за то, что тот при дележке хабара утаил паршивое медное колечко. Цена этому колечку – грош, но ведь порядок есть порядок… А неупокоенные мертвецы – Пресвятая Дева! – мстят живым, это всем известно…

Опять всплеск. Уже ближе. Какие, к дьяволу, крысы?! Крысы так не плещут. С кого они тогда должны быть размером – с корову?.. Господи, какая темнота…

Надо было бежать, но Топорик затаился, стискивая огниво во вспотевших руках. Он должен дождаться этого колдуна, должен вывести его наружу. Так велел Гюйсте. А с другой стороны, если он и впрямь колдун, то и сам может найти дорогу назад. Вот и пускай… Нет. Нельзя уходить. Волк за такие штучки непременно выпустит кишки. Как тому Торопыге…

Всплеск, всплеск. Подряд несколько раз. Еще ближе. Или далеко? Не поймешь… Звуки в подземных туннелях разносятся далеко: кашлянешь – за много десятков шагов слышно отлично, но вблизи будто гаснут.

Топорик пошевелился, выронил из подмышки факел, о котором успел забыть. Просмоленная деревяшка ударилась о поверхность густой жижи так звонко, что мальчик, не удержавшись, вскрикнул.

И плеск тотчас прекратился.

Мальчик словно окоченел на несколько минут, боясь даже переступить с ноги на ногу. Темнота облипала его со всех сторон, и, не в силах выдерживать более ее прикосновений, он взялся за огниво.

Звучный щелчок – и пламя ярко вспыхнуло, на мгновение выхватив из тьмы три угрожающе нависших силуэта, монотонно темных, без лиц, без глаз.

Холодная и сильная рука стиснула Топорику лицо, разом лишив возможности дышать и кричать. Он рванулся, но руки его оказались плотно прижаты к телу, горло ощутило ледяную сталь.

– Кончать? – странно пробулькал чей-то голос, совсем рядом.

– Погоди, не сейчас, – ответил другой голос, очень похожий на первый.

Солдат Летучего Императорского полка с глиняным кувшином в руке стоял в дверном проеме, изумленно глядя на бесчувственное тело под столом.

За крохотную долю секунды Николас успел проделать два движения – таких быстрых, что они слились в одно.

Раз – нож из вскинутой руки, бешено вращаясь, прочертил серебряную молнию и по рукоять вошел в левую сторону груди солдата.

Два – подчиняясь легкому удару ноги Николаса стул, на котором недавно еще сидел императорский посланник, вплотную подлетел к солдату.

Николас успел перемахнуть через стол (пламя свечей шелохнулось едва-едва), когда солдат, капая кровью из раны на пол, начал заваливаться навзничь. Кувшин не разбился звонко, выпав из разжавшихся его пальцев, а глухо тукнулся в матерчатое сиденье стула и опрокинулся, с тихим шелестом разливая воду. Николас поймал безвольное тело и мягко уложил его рядом со стулом.

Когда он вытирал о мундир с эмблемой золотого скипетра свой нож, в соседней комнате за открытой дверью послышались шаги.

Проснулся второй солдат.

Николас беззвучно выругался сквозь зубы и, пригнувшись, перепрыгнул порог. Если застать этого, второго, врасплох, полусонного, пока он ничего не успел сообразить, есть шанс убрать его тихо, не дать заорать, поднимая на ноги весь дом.

Имперский вояка оказался проворнее, чем ожидал Николас. Босой, в расстегнутом мундире, но с тяжелым палашом в руках он бросился на противника, как только увидел его. Николас размахнулся, но броска не получилось, нож, еще теплый от крови, ударился о плечо солдата рукоятью. Следующие несколько секунд оставалось только уворачиваться от ударов. Не видя оружия в руках врага, солдат бил палашом часто-часто, почти не размахиваясь, теснил Николаса по стене в угол, не давая возможности дотянуться до меча. Клинок палаша чертил в воздухе гибельную паутину. Поймав взгляд мутноватых со сна глаз, Николас понял: этот не закричит, призывая помощь. Он бросит все свои силы на то, чтобы прикончить незваного гостя прямо здесь, самому, сейчас… Удар! Удар! Удар! Еще удар! Солдат бьет, словно вовсе не чувствуя усталости, и все свирепеет от того, что его клинок раз за разом пронзает пустоту.

Удар!

Клинок свистнул над головой. Сложившись пополам, Николас оттолкнулся ногами и покатился по полу. Удар! Палаш чиркнул о каменные плиты в нескольких сантиметрах от лица. Николас крутнулся в сторону. Крепко приложился спиной о стену, но не почувствовал боли – на это не было времени. Вскочил на ноги.

Удар!

Палаш с треском вонзился в деревянную обшивку стены. Это был момент, которого ни в коем случае нельзя было упускать. Николас перехватил запястье противника, сильно выворачивая, резко дернул на себя, левой рукой сжал солдату горло.