Кровные братья - Турчанинова Наталья Владимировна - Страница 4

Подросток искоса взглянул на меня и удивленно приподнял бровь, увидев в моих руках запотевший стаканчик с пластиковой ложечкой.

— Знаю, этим невозможно восполнить потерю, но, может, все же попробуешь?

Рассмеявшись, он взял стакан:

— Ты просто… телепат! Как ты догадался, что я смертельно хочу мороженого?

Он занялся, было, десертом, но, скользнув взглядом по моему лицу, с легкой тревогой остановился:

— Дарэл, у тебя… кровь?

Я прикоснулся к губам и посмотрел на кончики пальцев. На одном осталась маленькая алая капелька.

— Пустяки. Прокусил, наверное.

— Дать тебе платок?

Потянулся к карману, но я опередил его:

— Нет. Спасибо. У меня есть… Ешь свое мороженое.

В последней сцене, когда человек-призрак умирал под черную, тяжелую, мрачную музыку, Лориан сидел, сжавшись, в кресле, исподлобья смотрел на сцену. И оглушал меня состраданием к выдуманному персонажу…

Занавес опустился в полной тишине. И снова овации. Распаренный, довольный Вэнс в распахнутой на груди шелковой рубахе выходил на поклон. Принимал букеты, завернутые в хрустящий целлофан, улыбался своим партнерам. Но это было «уже не то», как неожиданно почувствовал Лориан. Ему больше нравился тот одинокий, опасный Призрак, чем благополучный Британец, освещенный прожекторами славы. Мальчишка не сказал мне ничего, но засомневался, хочет ли знакомиться с певцом лично. Вдруг тот окажется «совсем не таким».

— «Нельзя прикасаться к идолам, — произнес я не громко, — позолота остается на пальцах»[1].

— Что? — Тинейджер, пробирающийся между кресел к выходу, оглянулся на меня, озадаченно наморщив лоб.

— Ты все еще хочешь посмотреть на Вэнса вблизи?

— Да! Конечно! — Мимолетные сомнения были забыты! «Это же сам Вэнс!!»

Рабочие помещения оперного театра, в отличие от блистательной сцены и роскошного зала, были холодными, серыми, мрачными. Чрезмерно высокие потолки с остатками лепнины, тяжелые, скрипучие двери, сквозняки и вечные звуки нежилого, старого дома. Заглушённые закулисной суетой, они были доступны только моему обостренному слуху. Пение ветра на чердаке, потрескивание рассыхающихся деревянных панелей, возня крыс в кучах старого реквизита в подвале. Шелест, шепот, шуршание, вздохи.

Остатки давних эмоций, отголоски древних страстей. Думаю, Кристоф увидел бы здесь настоящих призраков, не упокоенных жителей потустороннего мира. Я слышал лишь голоса, произносящие обрывки монологов, улавливал чувства. То далекие, серые, как будто присыпанные пылью, то взрывающиеся яркой жгучей болью.

Слишком долго люди жили здесь чужими чувствами, слишком правдиво страдали, любили и ненавидели — каждый вечер на сцене, каждый день в репетиционном зале и гримерных. Наверное, кое-кто из наиболее чувствительных актеров видел тут фантомы — маленьких балерин с голубоватыми от холода плечами и тонкими ногами, грациозных и печальных, черную сгорбленную фигуру старого трагика, мелькающую в конце темного коридора. Слышал хлопки невидимых дверей и серебристую, тающую вдали, музыку.

Но сейчас никому не было дела до таинственных звуков. Опера гудела реальными живыми голосами.

Вэнс сидел в своей гримерной, в компании приятелей-артистов (двоих из них я знал, третий был новеньким), пары симпатичных поклонниц и нескольких бутылок вина. Узкое, ярко освещенное помещение было заставлено корзинами цветов. Их ароматы плыли, смешиваясь с запахом человеческого пота и театрального грима. Особенно удушающе благоухали белые лилии.

Гемран больше не играл на публику, но выглядел, как всегда, эффектно. Темные мелко вьющиеся волосы небрежными прядями спадали на широкий воротник белой рубашки, на шее серебряная цепь в палец толщиной, на ней болтается амулет непонятного назначения. Черные кожаные штаны слегка потерты, на правом колене подсыхает рисунок, сделанный красной губной помадой, — сердце, перечеркнутое колючей проволокой. Широкие скулы, тяжелый подбородок — лицо крестьянина или разнорабочего. Неуловимый взгляд.

Вэнс предпочитал смотреть в свой стакан, а не на собеседника. Но когда удавалось заглянуть в его глаза, было видно, как сияет в них яркая, переменчивая, человеческая сила. Внутренняя гениальность — так я называл про себя этот свет.

Фэриартос до сих пор не добрались до него только потому, что он не был красив. А наша богема принимала в свой клан лишь физически совершенных людей.

Лориан, слегка робея, держался позади, но успевал с любопытством оглядываться по сторонам.

Меня приветствовали радостными, дружелюбными возгласами. Выделили место рядом с Вэнсом, вручили стакан с вином. Мальчишка пристроился на краешке сиденья около меня, с восторгом разглядывая своего кумира.

При ближайшем рассмотрении Британец выглядел уставшим. Вымотанным до предела, выжатым. Вокруг глаз темные круги, щеки запали. Тяжелые крестьянские руки устало лежали на подлокотниках кресла, как будто только что выпустив рукоять плуга. Гемран честно «отпахал» оперу и теперь отдыхал. Его не поддерживала нервная энергия, которая часто бурлит в артистах после представления. Он чувствовал усталость сразу, как только опускался занавес. Ему хотелось спать, но традиция требовала посидеть с друзьями и выпить за успешную премьеру.

— Ну, как? — неопределенно поинтересовался рок-певец, внимательно рассматривая носок своего ботинка.

Вопрос был обращен ко мне. Он знал, что я был на премьере, и теперь хотел услышать мое мнение.

— Отлично. Мне понравилось. Только в последнем акте ты слегка переигрываешь.

— Ха! — Сидящий напротив парень презрительно вы пятил нижнюю губу. Его волосы были выкрашены в черный цвет, одежда полностью из черной кожи. — Мнение дилетанта.

Вэнс проигнорировал это высказывание, пристально взглянул на меня:

— А что зал?

— Полный восторг. Особенно в третьем акте.

Глубокая морщина на лбу певца разгладилась, он улыбнулся.

— Ерунда, — заявил все тот же скептик. — Ты сам видел реакцию зала.

— Дарэл — эмпат, — пояснил терпеливый Гемран. — Он не только видит, но еще и чувствует.

Я ощутил на себе быстрый, внимательный взгляд Лорина.

— И в чем конкретно выражается эта сверхчувствительность? — Парень в черной коже уставился на меня с недоверием. — Ты можешь почувствовать реакцию целого зала?

Кэнзо усмехнулся. Я не знал его настоящего имени, только прозвище. Он был главным исполнителем почти всех ролей героев-любовников в театре. Особым талантом не отличался, зато радовал глаз скульптурной правильностью черт лица.

— Что, Лорд Вампир, не верится? — спросил он на смешливо, вытащил из ведерка со льдом бутылку, старясь не капнуть на брюки, отпил прямо из горлышка.

Мне показалось, что я ослышался:

— Как ты его назвал?

— Лорд Вампир, — повторил Элл — бас-гитарист из группы Вэнса, показывая в улыбке чуть крупноватые, но ровные зубы. Протянул руку и забрал у приятеля бутылку. — Он гот.

Одна из девиц, блондинка в слишком узком для нее синем платье, захихикала. Другая — неестественно черная брюнетка — с обожанием смотрела на «лорда», внимая каждому его слову.

Среди моих друзей было много странных индивидов. Включая типов с весьма экзотичным разделением личности. Но с готами общаться пока не приходилось. Поэтому я с любопытством, не уступающим пытливости Лориана, уставился на новый человеческий экземпляр. Интересно, насколько серьезно его увлечение потусторонними силами?

«Лорд Вампир» думал, что шокировал меня, и теперь с горделивым удовольствием ждал вопросов, которые обычно задают в таких случаях.

— Ты правда вампир? Настоящий?

— В нашем мире нет ничего настоящего и постоянного, — ответил он, наслаждаясь вниманием всех присутствующих. — Все относительно и временно. Да, я вампир.

Лориан рядом едва слышно скептически хмыкнул, но от комментариев вслух воздержался. Я внимательно вгляделся в готического приятеля Вэнса. Черные волосы, скорее всего крашеные, темная одежда, светлая незагорелая кожа, безграничное удовольствие от своего придуманного, эффектного образа. Ну да, и конечно же великолепные искусственные клыки, продемонстрированные мне в широкой улыбке. Образец стоматологического искусства.