Бес специального назначения - Мякшин Антон - Страница 50

— Да остановись же ты! — чуть не заплакал я, пытаясь поймать сучащие в воздухе нижние конечности рейхсфюрера. — Киса! Варвар! Это уникальная конструкция! Неповторимый механизм! Ее невозможно починить — запчастей не напасешься! Где ты возьмешь электрический усилитель латунных компрессоров?! Или блок концентрированных модераторов?! Или пневмоакустический пространственный регулятор?!

Гиммлер на секунду замер и повернул ко мне залитое потом, искаженное гневом лицо:

— Чертежи, по которым создавался времеатрон, абсолютно секретны! — прохрипел он. — Кто выдал военную тайну? А-а-а! Я понимаю! Я все понимаю! Это Штирлиц! Это Штирлиц! Ты и есть Штирлиц!

— Я? — удивился я.

— Ты! И ты! — Он ткнул пальцем в одного из очнувшихся у стеночки автоматчиков. — И ты! И ты! Не притворяйтесь застреленными наповал, вы тоже хитрые Штирлицы! — Гиммлер оскалил зубы и куснул изувеченную установку: — И ты тоже Штирлиц!

Совсем спятил! Надо было мне догадаться и перед перемещением из тринадцатого века загримировать хорошенько Степана Федоровича. Я же знал, как к нему Гиммлер относится! Теперь вот времеатрон сломан! А еще неизвестно, останусь ли я сам в живых… Или мой клиент… Он как раз куда-то подевался. Куда?

Уцелевшие автоматчики ползком покинули подвал, но очень скоро вернулись. За собой они тащили массивный противотанковый пулемет.

— Бей по рогатому! — крикнул кто-то особо храбрый, заправляя ленту.

Я замер, растопырив руки. Бежать некуда. Спрятаться негде. Взять, что ли, Гиммлера в заложники? Да пока буду выковыривать его из-под останков времеатрона, меня на куски разнесут крупнокалиберные пули.

— Сдаюсь! — завопил я, поднимая руки.

— Пленных не берем, — пропыхтели переквалифицировавшиеся в пулеметчиков автоматчики.

Клац-клац, — злорадно щелкнул затвор.

— Я больше не буду!

— А больше и не надо. Клац!

— Это несправедливо! Степан Федорович спасся, а меня расстреливают! Это он — невезучий, а не я!

— Приготовиться! Пли!

— Отставить!

В первую секунду я и не понял, кто это крикнул. Даже допустил, что это я сам подсознательно выдал первый попавшийся приказ, чтобы хоть на немного отсрочить неминуемую погибель. Но пулемет смущенно поник дулом, а охрана, вскочив на ноги, вытянулась в струнку. Фюрер, прикрывая козырьком фуражки синяк под глазом, ступил на порог подвальной комнаты и повторил:

— Отставить! Оружие убрать!

Фюрер посторонился, и оружие исчезло из подвала вместе с охранниками. Я вытер со лба пот. На полу предводитель дворянства из последних сил доламывал несчастный времеатрон и хриплым шепотом проклинал Штирлица. Времеатрон превратился в железный хлам. Спасать гениальную установку было поздно.

— Можете опустить руки, — скомандовал Гитлер. Покосился на мои рожки, подался назад и подозрительно спросил кого-то в коридоре: — Он точно наш союзник?

На всякий случай руки я решил не опускать. В комнату вошли Штирлиц и Степан Федорович. Мой клиент заметно дрожал и постоянно сглатывал, но в общем держался молодцом. Наверное, потому, что Штирлиц покровительственно обнимал его за плечи.

— А чем он тебе не нравится? — осведомился Штирлиц, нагло отставив ногу и обозревая меня, как картину на выставке. — По-моему, очень даже симпатичный. Скажи, брат? — он потрепал Степана Федоровича за щечку.

— Д-да…

— Хррчпок?

— Хр… Хр… Он самый…

— Вот видишь, Додя!

— Но… эти странные штуковины на голове… По-моему, истинные арийцы не носят рожек…

— Додя! Перестань хмуриться, будь дусей! Кто знает, куда повернется мода? Сейчас не носят, в следующем сезоне будут носить. Я же тебе сказал — эти двое мои лучшие друзья, а значит, твои лучшие друзья.

Ведь так?

— Ну, если они твои друзья… — смягчился Гитлер. И вдруг спохватился: — Погоди, а почему это — лучшие? Я думал, что лучший твой друг…

— Конечно, ты, Додя! Они — лучшие друзья, а ты — самый лучший. Скажи, что с рейхсфюрером будем делать?

Фюрер задумчиво посмотрел на обессилевшего Гиммлера и пожал плечами.

— Мне кажется, он не оправдал доверия нашей национал-социалистической партии, — подсказал Штирлиц.

— Ага, — встрепенулся Гитлер, — не оправдал.

— Растранжирил впустую выделенные на проект «Черный легион» огромные средства.

— Точно!

— А этот дурацкий времеатрон оказался полной туфтой.

— Туфтой!

— Как и идиотский институт «Аненэрбо».

— Вот именно!

— И вообще, — подытожил Штирлиц, — никакой он не рейхсфюрер, а полный козел, правда?

— Правда, мой дорогой и верный друг! — вдохновенно прокричал Гитлер. — Правда! Дармоедов из «Аненэрбо» я направлю под Курск нюхнуть пороху. Пусть их там, балбесов, в дугу согнут! Охрана! Охрана!!!

Оставшиеся в живых потрепанные охранники не влетели в подвал орлами, как в прошлый раз, а лишь опасливо заглянули. И то после второго окрика.

— Взять этого предателя! — отдал приказ Гитлер.

— Которого? — осторожно осведомились охранники.

Я поспешно опустил руки. Охранники, чтобы не ошибиться, повторно справились у обожаемого фюрера и, получив подтверждение, направились к Гиммлеру.

— В подземелье! — скомандовал Гитлер. — В самое мрачное и глубокое под рейхстагом! И его никудышный времеатрон тоже скиньте с ним вместе. Правильно? — повернулся он к Штирлицу.

Тот снисходительно кивнул.

Вот это да! Вот как надо было Степану Федоровичу держать себя во время первого визита в Берлин! А не тушеваться и прятаться по шкафам. Тогда, глядишь, наше историческое путешествие повернулось бы по-другому. Н-да… То, что Штирлиц, созданный воображением театрального режиссера Михалыча, окончательно и бесповоротно охмурил вождя германского народа, я еще давно заметил. Но почему этот самый Штирлиц вдруг воспылал горячей любовью к своему близнецу Степану Федоровичу и, как следствие, ко мне?

Непонятно. Пока охрана волочила за ноги Гиммлера по каменному полу к выходу, пока он, сопротивляясь, кричал: «Отстаньте от меня, Штирлицы! », я бочком-бочком приблизился к Степану Федоровичу и взял его под руку. На всякий случай — для безопасности. Гитлер, ревниво нахмурившись, подскочил к Штирлицу с другой стороны и решительно положил руку ему на плечо.

Так мы и поднимались по лестнице из подвала — дружной и сплоченной компанией. Немного неудобно, зато лично мне в такой связке было спокойнее. Кое-кто из солдат гарнизона рейхстага посматривал на нас странно, но смущались, пожалуй, только я и Степан Федорович. Штирлиц продвигался вперед развязной походочкой, будто на мнение окружающих ему было глубоко наплевать, а в живых глазках фюрера, неотрывно уставленных на великого разведчика, светились искренняя привязанность и безграничная любовь.

А снизу, из подземелий, летели истошные вопли помешавшегося рейхсфюрера:

— И ты, Штирлиц! И ты! И эта ступенька — тоже Штирлиц! И это перильце — Штирлиц! Электрическая лампочка — Штирлиц! Не надевайте мне наручники — они Штирлицы! Вокруг одни Штирлицы!

На третьем этаже рейхстага наша компания распалась. У двери собственного кабинета Штирлиц безо всякого стеснения заявил, что хочет пообщаться с прибывшими друзьями без свидетелей. Приунывший фюрер попробовал протестовать, но получил в ответ:

— Доля, тебе Ева ждет. Забыл? Пятый корпус, третий бункер, шестая дверь налево, код доступа: ноль, два, пятьдесят восемь, триста сорок четыре, шесть, шесть…

— Это же секретный код! — забыв об обиде, раскрыл рот Гитлер.

— Какие секреты между лучшими друзьями! — воскликнул штандартенфюрер, и инцидент был исчерпан,

— Ну, друзья, проходите! — воскликнул Штирлиц, когда понурая спина фюрера скрылась из виду. — Вы чего такие смурные?

Не знаю, как Степан Федорович, а я испытывал что-то вроде вялотекущего приступа дежавю. Коридоры рейхстага казались такими, буднично-спокойными, как и коридоры любого бюрократического учреждения. А ведь было время — я прекрасно это помню, — когда здесь скакали красные партизаны-дружинники, богатырь Микула крушил гитлеровцев и в хвост и в гриву, в окна, как к себе домой, входили чернокожие охотники за головами. И Степан Федорович словно зачарованный смотрел на массивную стальную дверь кабинета штандартенфюрера, вернее на выемку в форме пятерни на месте дверной ручки, и уже тянул в выемку собственную ладонь. Штирлиц, неопределенно хмыкнув, отстранил моего клиента и открыл дверь самостоятельно.