Красавица и ее чудовище - Никольская Ева - Страница 8

– Кама! А, Кама? Может, тебе примочку какую-нибудь на синяк сделать? А то смотреть на тебя больно, – сказала я, потянувшись к наполовину опустевшему кувшину, чтобы подлить себе вина.

От моего громкого окрика Ринго дернул ушами, приоткрыл глаза и, укоризненно посмотрев в мою сторону, что-то возмущенно просвистел… гм… носом. Выглядело это очень забавно, и я, не сдержавшись, хихикнула. Теперь в сонных оранжевых очах появилось мученическое выражение, говорившее: «Имей совесть, а?» Искомая черта характера резко проснулась в моей душе, и, прихватив с собой полную кружку вместе с тетрадью Арацельса, я направилась к сидящему в кресле брюнету, который занимался детальным изучением пола у себя под ногами. Сосредоточенно так, вдумчиво… будто пытался отыскать великий смысл бытия в рисунке каменных плит. На мое предложение он так ничего путного и не ответил. Неразборчивое бурчание себе под нос в счет не шло. Когда я перебралась со скамьи на широкий подлокотник его кресла, парень поднял голову и вопросительно на меня посмотрел.

– Лечить тебя буду, – доверительно сообщила я и тихо засмеялась, увидев, как он испуганно шарахнулся в сторону. – Да ладно, шучу, шучу… Что же ты такой дерганый? Хотя, если честно, лед приложить не помешало бы, а то глаз уже наполовину заплыл.

Пострадавший орган зрения мрачно сверкнул из окружающей черноты и нервно моргнул.

– Не надо, – ответил Кама и, увидев, что я продолжаю вопросительно на него смотреть, расщедрился на еще одну дико информативную фразу: – Само пройдет.

На такое оптимистичное заявление я скептически хмыкнула и, спрятав недоверчивую улыбку за большой кружкой, принялась устраиваться на новом месте. По ширине подлокотник переплюнул даже скамейку, стоящую возле стола.

Это ж какие надо иметь руки, чтобы класть локти на такой «плацдарм»? Хотя какое мне дело, может, у Хранителей болезнь такая… профессиональная. Гигантомания называется. Они же за Равновесием миров следят. Вот и мнят себя фараонами. Удивительно, что сфинксов с саркофагами по углам комнат не наставили.

Косые взгляды соседа я благополучно игнорировала. Ничего, потерпит мое общество. Сам сюда привел, вот пусть и наслаждается. А кричать ему через всю комнату я не собиралась. Просто из жалости к спящему Ринго. Пусть себе малыш отдыхает. Он сегодня стресс перенес: гонку с препятствиями и неравное сражение за обгоревшую тетрадь.

Кстати, о ней…

Вытащив из-под мышки подарок, я положила его на колени, бережно погладила по белому переплету, затем открыла первую страницу и, отхлебнув вина, прочла про себя вступление из шести коротких строк:

Н-да… если красноглазый о себе эти стихи слагал, то жизнь его – калейдоскоп противоречий, не иначе. Хотела бы я на них посмотреть. Впрочем, а что мешает? С такими мыслями я перевернула белый лист и продолжила изучение ровных строчек, написанных немного размашистым, но довольно симпатичным почерком. Некоторые слова оказались зачеркнуты, над ними размещены другие. Но все это больше походило на авторскую задумку, нежели на небрежность. Тот, кто вел тетрадь, относился к ней с большой любовью. И для того чтобы почувствовать это, мне достаточно было всего раз взглянуть на нее. Взглянуть сейчас, после того, как она стала моей.

Хм… Как странно…

Чем дольше я смотрела на исписанный чернилами лист, тем сильнее убеждалась в том, что фраза о вложенной в Дар душе – действительно не игра слов. Я как будто соприкоснулась с чем-то живым, полным мыслей и чувств… чужих чувств. Они пугали и завораживали, увлекая в таинственную темноту неизвестности. Пальцы непроизвольно заскользили по гладкой бумаге. Подушечки приятно закололо, а по руке разлилось согревающее тепло.

– Может, хватит уже любоваться на нее, Катя? – вывел меня из задумчивости голос Камы. Мрачный такой голос, с плохо скрываемыми нотками раздражения.

Очнувшись, я обнаружила, что не читаю тетрадь, как планировала, а нежно поглаживаю ее, словно бы исследуя на ощупь. Тьфу… хорошо еще, что на вкус не попробовала. Совсем бы опозорилась. Ну а собеседник чем недоволен? Сидит, как ворон нахохлившийся, глаз горит, сигнализируя о плохом настроении владельца, второй тоже не отстает, активно сверкает из-под опухшего века цвета перезрелой сливы. Просто красавец! И боевые шра… то есть синяки присутствуют, и сумрачное настроение до кучи. И всему этому, похоже, причиной являюсь я. Хм… что-то не радует такой вывод.

– Очень занимательно, – передернув плечами под тяжелым взглядом, пробормотала тихо. – Красивые стихи.

– Не сомневаюсь, – сказал он и, поджав губы, отвернулся.

Ну замечательно! И что мне с этим индюком надутым делать? Не объяснять же ему, что на обиженных воду возят? Он ведь шуток не понимает.

Пока я пыталась решить, как лучше поступить, чтобы не вышло ссоры, парень сидел с гордым видом и смотрел на посапывающего на столе зверька. Почему именно парень? Не знаю… На лицо они с Арацельсом ровесники, но блондин определенно был старше, это чувствовалось во взгляде, в движениях – во всем его облике. Неуловимый налет опыта прожитых лет? Определенное состояние души? Понятия не имею. Да и душу свою он мне не изливал. Просто ощущение такое возникло, и все. Ведь я не интересовалась их возрастом, а зря. Большое упущение. Следовало его срочно исправить. Тем более, что сидели мы в полной тишине уже минут пять: я мелкими и редкими глотками пила вино, а черноволосый Хранитель продолжал изображать из себя застывшее изваяние и не делал никаких попыток начать разговор.

– Кама, а сколько тебе лет?

Молчание.

– Сколько лет, спрашиваю, – легонько толкнув его в плечо, повторила я. – Или это страшная тайна, покрытая мраком?

– Пятьдесят восемь, – нехотя отозвался он.

– Сколько?! – От такой новости я чуть кружку на себя не опрокинула.

Ринго недовольно пискнул, приоткрыв один глаз. Но тут же снова опустил веко и, сладко зевнув, продолжил прерванный моим воплем сон. А собеседник (завидую его выдержке!) даже ухом не повел. Сидел себе в каменном кресле с каменным лицом. Хоть портрет рисуй, все равно не шевелился.

– Сто тридцать по меркам второго мира, там самые короткие годы. А по принятой у вас системе времяисчисления – двадцать девять, – пояснил парень.

– О! – Вздохнула с облегчением и на радостях выпила еще несколько глотков. Думаю, это последняя порция вина на сегодня, а то что-то я стала чересчур бурно реагировать на получаемую информацию. Ни к чему это. Выражение полной непробиваемости на лице куда выигрышней. А в сочетании с черным юмором так и вообще убойная сила. – А сколько Арацельсу?

Ну хоть вообще о блондине не спрашивай! Опять на меня волком посмотрели. А я что? Я ничего. Я просто хотела знать, что за кота мне подсовывают в мешке с надписью «муж». Имела право в конце концов!

– Восемьдесят четыре условных года, – выдавил из себя Кама секунд через десять.

– Э-э-э-э-э… ему, получается, сорок два? – Недоверчиво переспросила я. Нет, ну то, что он старше, было заметно, но я почему-то думала, что не настолько. Пара-тройка лет… не больше.

– Если бы он жил в шестом мире, то было бы так, – сухо ответил собеседник.

– Не первой свежести блондинчик. – На губах моих помимо воли появилась пакостная ухмылка.

– Хранители не стареют, – пробурчал брюнет, опять не оценив шутку, – по крайней мере внешне.

«Зато теряют чувство юмора и начинают слегка притормаживать», – мысленно продолжила я.

Пока огонек беседы худо-бедно теплился, надо было выспросить более важные вещи, а то окунется опять мой сосед в свои сумрачные думы, и буду я снова ломать голову над тем, что бы ему такое сказать, дабы не усугубить положение. Ишь, обидчивый какой попался. Может, оно и к лучшему, что у нас с ним по воле судьбы и Ринго ничего не сложилось?