Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 26

Около четырех часов я работал, один раз мы перекусили, уже без вчерашних проблем.

когда я вышел, закончив на сегодня работу, встретился неожиданно с вчерашним дьяком, и тот на ухо сказал, вчера весь день разбирательства шли, и царь до корня добрался, но нужен ему пока еще этот человек, иначе висел бы он на дыбе вместе с остальными. А повар уже пойман и помер, но в пытках, на всех кого надо показал.

Когда я шел по палатам, то видел на себе внимательные взгляды и шепот за спиной. Но пересуды царедворцев меня особо не волновали.

Сегодня у меня была намечена поездка в Немецкую слободу. Нашли мне адрес, где проживал тот венецианец, что продал мне осколки стекла. Поговаривали, что сбежал он острова Мурано, где работал мастером стеклодувом, и сейчас пытается найти себе работу и в то же время прячется от преследования своих коллег.

Мы нашли его в убогом домишке, на самом берегу Яузы, который ему сдал более удачливый иностранец. Говорили мы с ним без переводчика на смеси всех слов Европы, но, в конце концов, друг друга поняли.

Мой вид, а я все таки возвращался от царя, произвел на него достаточно приличное впечатление, тем более, что я обещал ему неплохие деньги и часть дохода с его работы, поэтому он долго не раздумывал и собрав свой нехитрый скарб отправился со мной. В возке он сидел молча, что было странно для итальянца, видимо обдумывал, не прогадал ли он отправившись со мной. Я же тем временем уже расставлял в голове на лабораторных столах красивую стеклянную посуду, реторты, колбы, змеевики, и прочее.

А заодно вспоминал, когда же Колумб открыл Америку и можно ли уже заказать из Испании каучук, для создания резины.

Когда мы заехали к нам во двор, на лице венецианца явно отразилось разочарование, но когда я повел его по мастерской, заставленной неуклюжими творениями, он приободрился, начал размахивать руками и затараторил, так, что я уже совсем не мог его понять.

Я передал его Федьке и объяснил, что это мастер, который будет строить нам печь для литья стекла и руководить ею, и что девка, которая сможет окрутить его так, что он перейдет в православную веру и женится на ней, получит такое приданое, какого здесь еще не видали.

Потом, решив, чтобы не забыть, поднялся в кабинет и записал, что необходимо пройти по иностранцам и выяснить все про каучук, все-таки резина для работы была мне крайне необходима.

Вновь спустившись вниз, я распорядился найти Антона, и справился у него, как идут дела с набором лекарей. Тот отрапортовал, что уже нашел несколько человек, когда посмотрел на будущих медиков, то понял, почему в анекдотах про студентов физвоза и медфака кулак символизирует голову медика, а запястье его плечи, тогда же, как у физвоза кончик большого пальца, торчавший из фиги символизирует голову а все остальное широкие плечи физкультурника. Похоже, что родители здесь действовали, по принципу берите, что нам не гоже.

Но поразмыслив, я подумал, а почему бы и нет, больше будут уделять внимания учебе, надо только самому осмотреть всех кандидатов, а то, как бы кто и не дожил до завершения образования.

Закончил я свой рабочий день приказом найти артель каменщиков и готовить место для строительства небольшой печи для варки стекла, пока мне надо было, чтобы была отработана технология и я получил, так необходимую мне посуду. Учитывая сведения, что за венецианцем моглась вести охота я поручил всем моим помощникам распространить версию, что ему у нас пришлось не по душе и он в тот же день съехал. А сам предупредил стеклодува, что для него гораздо лучше, пока мы его не приведем в божеский вид, на улице не появляться, да он и сам это хорошо понимал. Он кстати пытался объяснить мне, почему он удрал с острова, но это было не для моего знания итальянского, и вообще пусть учит русский, все равно никуда теперь не денется.

Когда я сидел за ужином, моя Феклуша стоя сзади сказала:

– Ох не жалеешь ты себя Сергий Аникитович, и чего ты жилы рвешь. Взял сел на коня да сотоварищи в лес бы прокатился, вон посмотри, как соседи то твои живут. А ты все то в делах, то в церкви службы стоишь. Поговаривают, что совсем в монастырь скоро уйдешь, постриг примешь. От неожиданности я даже подавился. Похоже, я со своим благочестием перестарался, нет, я пока еще хочу пожить мирской жизнью.

На следующий день я снова с утра сидел за картиной. Я еще не знал, как отнесется царь к моему творению. Я ведь впервые на Руси рисовал масляными, красками. Купил я их густотертые за бешеные деньги и сейчас разводил льняным маслом и пользовал. Конечно, по сравнению с темперными красками это был день и ночь, и к тому же, хотя я не был особо выдающимся художником, но за мной стоял опыт всей тысячелетней истории этого искусства. И я наделялся, что сумею угодить царю.

Сегодня Иоанн Васильевич был оживлен, и разговорчив, я не посмел утаить от него, что забрал к себе мастера венецианца, Иоанн Васильевич улыбнулся:

– Думал, не расскажешь, мне сей истории, знаю, я уже все, а если он у тебя еще православным станет, то от меня плохого не жди.

Сегодня он первый раз подошел к картине и долго рассматривал ее с разных сторон. Мне он ничего не сказал, но Ивашко Брянцев, сегодня охранявший его, подмигнул мне и когда проходил мимо прошептал:

– Понравилось ему, точно знаю.

Когда приехал домой в моем большом подворье опять кипела работа, Артель каменщиков выкладывала фундамент для печи, а вокруг бегал Гильермо размахивал руками и на удивление четко выкрикивал все известные русские маты, на что мужики только посмеивались:

– ишь, вражина схизматик, как мотюкает, нравиться значится ему наша работа.

Федор подскочил ко мне и заныл, что я опять ввел в его в такие расходы, на, что я ему многозначительно сказал:

– Не бойся, все окупится, вот только первый товар пойдет, его даже с недоделками весь разберут, а себе только отличное стекло будем оставлять.

Я сел с ним и рассказал, что надо найти в Москве купцов гишпанцев и между делом поинтересоваться застывшим соком деревьев заморских, что – то вроде смолы, но упругой и он вроде от пола отскакивать хорошо должен, могут ли они немного привезти, для посмотра, а может у них уже и есть, только сам должен понимать, чтобы думали они, что просто для развлечения мы спрашиваем.

– Скажи, что даже если и не придумаем, что ними делать то выкупим все равно, раз уж привезут.

Федор посмотрел на меня с укоризной, но не сказал ни слова, Хотя его лицо говорило все без них: "Совсем ты боярин с ума спрыгнул"

– 

Пока я был занят портретом царя, мое лекарское дело стояло. Ничего не двигалось и с учениками. Но мастерская работала с утра до вечера, и теперь я думал., что можно наверно часть спирта пустить на приготовление приличной водки, ведь столько спирта и эфира мне пока не было нужно. Но надо было уточнить, как и что для этого надо предпринять, это было не очень сложно, теперь приказные дьяки, после моего выступления перед царем были ко мне очень даже благодушны, хотя без бакшиша делать там было все равно нечего.

И вот знаменательный день, я наконец закончил свой самый значительный труд в этом времени – портрет Иоанна Грозного был закончен.

Он сидел на троне, держа в руках державу и скипетр. Но больше всего внимания, конечно, я уделил его лицу, которое выражало ум и значительность этой выдающейся личности шестнадцатого века. Я, пока писал портрет, частенько вспоминал, того полубезумного старика, убивающего своего сына, изображенного на портрете Репина и думал, что заставило уже тогда известного художника нарисовать такой поклеп на великого человека? Какие им тогда двигали мотивы? И у меня была скромная надежда, что если этот портрет вдруг переживет века, то никогда Репин уже не сможет нарисовать такую жуть.

Царь спустился с трона и встал рядом со мной, он долго разглядывал портрет, потом велел принести зеркало и вновь в зеркале сравнивал себя на портрете со своим изображением. И оказался достаточно наблюдательным, чтобы заметить разницу, между изображениями, пришлось объяснять царю, разницу зеркального отображения, что мы никогда не видим там себя правильно, поэтому и небольшой шрам, на лице, по которому он заметил разницу, находится на картине с другой стороны, чем в зеркале. Иоанна Васильевича на некоторое время это отвлекло от портрета, но потом он вновь долго его рассматривал и, наконец, сказал: