Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ) - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 12

– Данила Прохорович, слушай, продай секрет водки, которой ты больных потчуешь, что они спать заваливаются. С этого дела можно большие деньги поиметь.

– Так Протас, ты сам говорить, что большие деньги, а зачем мне самому тебе в руки такое богатство отдавать?

– Так Данила Прохорович, ты ведь человек родовитый, тебе не к лицу с таким делом возится. А я заводик поставлю, всем лекарям буду продавать, и тебе от дохода копеечка будет.

– Так откуда ты Протас такое дело взял, что родовитый я.

– Данила Прохорович, так ведь не слепые же вокруг. Ухватки у тебя больно приметные, как не стараешься под простой люд встать, ничего не получается. Да и с чего это наш воевода Поликарп Кузьмич так к тебе отнесся, он мужик прижимистый, лишнюю копейку не упустит, а тут снарядил, как боярина. И вон клевец у тебя висит, а кто такие чеканы носит, полки водят.

И действительно экипирован нас Поликарп Кузьмич неплохо. При конях, окольчуженные, мы с Антохой совсем неплохо смотрелись среди вооруженной охраны купеческого обоза.

– Ну Протас это дело серьезное, так с кондачка решать.

На этом наш разговор закончился, но бутыль с эфиром я на всякий случай упрятал поглубже в поклажу. Обоз шел не спеша, возчики, обряженные в тулупы, вели вялые разговоры, а замерзшая охрана горячила коней, проверяя путь впереди и возвращаясь назад. По пути нам несколько раз встречались печальные останки деревень. Купцы проезжая мимо крестились и угрюмо молчали. Только Антоха, увидев мое недоумевающее лицо, на ухо пояснил:

– Опричники постарались вот уж года три прошло, опричнина ужо кончилась, а народу тут нет.

Да уж опричники постарались хорошо, в дальнейшем картины покинутых деревень иногда встречались на нашем пути.

Но вот понесло дымком, где-то залаяли собаки, а потом вдруг пахнуло таким запахом готовящейся еды, что в животе заерзал желудок. Все сразу оживились, и даже усталые лошади прибавили шаг. Вскоре мы выехали к большому селу. Звон колокола с высокой колокольни созывал уже на вечернюю молитву, когда мы подъехали к постоялому двору. Ворота его были распахнуты настежь, снег внутри утоптан и превращен в смесь снега и конского навоза. И сейчас его выскребали два заморенных мальчишки.

Заехав внутрь, мы спешились, я отдал лошадей конюху и кинул ему мелкую монетку, пообещав еще утром за старание. Купцы и их люди были заняты своими обозами, и прочими делами. Нас же с Антохой ничего не держало, и мы пошли поскорее вовнутрь, отогреться и поесть.

Когда мы зашли нас, обдало теплом, и мы одновременно распахнули свою одежду, расстегивая ремни, навстречу нам уже несся молодой парень, который усадил нас за стол и через минуту тащил нам бараний бок и горшок с квасом. Первые минуты я насыщался едой, не обращая внимания на окружающее, но когда первый голод прошел, то я ел уже попристойней, и разглядывал соседей. Их было немного, но мое внимания привлек сидевший напротив меня тип с орлиным носом и взглядом киллера из голливудского фильма, а два мужика сидевшие с ним были типичными бандитами. Они о чем-то тихо разговаривали. Но мое внимание было отвлечено женскими рыданиями за стеной. Я спросил подавальщика, что произошло, и может чем-то помочь

– Да чем вы боярин поможете, – отвечал, махнув рукой парень, – Лизка себе харю в сеннике в темноте серпом разрезала, даже нос пополам. Хорошо глаза не выколола. Теперь в невестах будет вековать, хотя за такое наследство, – и он обвел рукой окружающее, – может женихов и будет.

Я расплатился и сказал ему:

– Передай хозяину, что я могу помочь его горю, только мне надо посмотреть девчонку.

Тот выпучил на меня глаза и исчез. Через десять минут из-за занавески вышел кряжистый здоровый мужик, и подошел ко мне, оглядев меня с головы до ног, он с подозрением спросил:

– Что же у тебя боярин за заботы такие девкам лица исправлять?

– Да лекарь я Данила Прохорович, слышал небось, это я архимандриту Мисаилу зуб драл.

Выражение лица у хозяина вмиг переменилось, он упал на колени и заголосил:

Данила Прохорович! отец родной, да мне вас бог послал! Сделайте милость, посмотрите Лизку, пропадет ведь девка, единственная у меня осталась, всех Господь прибрал!

Когда я зашел на хозяйскую половину, там собрались все домочадцы, на кровати полулежала девочка лет шестнадцати, рана на ее лице была закрыта тряпкой. Когда я снял тряпку, то невольно присвистнул. Огромная резаная рана шла наискосок через все лицо, начиналась она под левым глазом, разрезала нос, так, что его нижняя часть висела на верней губе и заканчивалась на правой щеке, разрезав ее так, что было видно зубы верхней челюсти. Когда я обернулся, то на коленях стояли уже все и заклинали меня помочь. Я вздохнул и приказал позвать Антоху и принести мою поклажу.

Через час все было готово к операции. В женской половине остались только мы с Антохой и хозяйка, Торжественно прочитав символ Веры, я сказал:

– Антоха давай.

На испуганное, изуродованное лицо девочки была наложена маска и начал отсчет.

Я вытащил из спирта две иголочки, сделанные златокузнецом, нити шелка и приступил к работе. Не знаю, на что уж там натолкнулась Лиза, но это явно был не серп, края раны были, как рассечены бритвой. Сшивать левую щеку, где был неглубокий порез, было просто. Когда же я перешел на нос стало сложней, потому, что ассистента у меня не было, Антоха, забрызганный кровью, вылетающей из разреза носа был занят наркозом, Хозяйка, похоже, вообще была без сознания. И я, держа одной рукой кончик носа, аккуратно пришивал его к месту среза. На правой щеке сначала пришлось зашивать кетгутом слизистую щеки, и лишь затем саму кожу. Все это дело заняло около двух часов. Надышались мы эфира, в тесной комнатенке по самое не хочу, так что нас лежа качало. В конце я протер семидесятиградусным спиртом шов, и лицо девочки приобрело почти нормальный вид.

Когда я вышел из-за занавески, туда хотели ринуться все родственники, но я пустил только отца. Тот смотрел на почти невидимые стежки, открыв рот:

– Немало слышал я о вас историй, рассказывали гости торговые, но не верил, А теперь знаю, что и десятой доли, того чему господь в несравненной милости его наградил вас, не говорили они.

Естественно, ужин был продолжен, благодарный хозяин кормил от пуза. Купцы, сидевшие рядом и прослышавшие про лечение рвались на хозяйскую половину посмотреть результат. Но их, конечно, никто туда не пускал. А Протас вновь приставал ко мне с предложением продать секрет дурман-водки, так уже молва окрестила эфир. Троицы, которая привлекла мое внимание, за столом уже не было, и я выкинул ее из головы. Нас с Антохой оставили ночевать в хозяйском доме в свободной пристройке. Я договорился с хозяином, что останусь еще на три дня, чтобы посмотреть, как будет идти заживление. Поэтому утром, когда старший обоза уже ходил вокруг возов, я подошел и объяснил ему, что остаюсь, на что тот безразлично кивнул головой, после чего я ушел в дом досыпать. Никто нас не будил, и мы встали во второй половине дня, и пошли в поисках пожрать. На кухне нас встретили приветливо и наложили полные миски каши, которую мы начали уплетать, когда на улице послышались крики и женский плач. Мы все выскочили во двор. Там стояли сани, запряженные двумя лошадьми, на которых лежали двое мужчин, а третий стоял рядом с окровавленной головой и что-то рассказывал окружающим. В нем я узнал одного из купцов, еще сегодня утром разговаривавшего со мной. Оказывается, купеческий обоз верстах в десяти ждала засада. Охрана была почти полностью застрелена залпом из нескольких пищалей, а затем из луков. Ему удалось уйти, потому, что он отстал от обоза, несколько раз бегал в кусты, как он сказал:

– По надобности великой.

Поэтому, когда началась замятня, купец развернул сани и, подхватив двух бежавших к нему раненых, смог уйти от погони.

Увидев меня, он изменился в лице, подошел и тихо сказал:

– Вас они Данила Прохорович искали, слышал, как главный их орал:

– Лекаря не упустите!