Прибалтика. Война без правил (1939-1945) - Кантор Юлия - Страница 9

Из Москвы были направлены строгие инструкции полпредам: прекратить всякие контакты с левыми силами в странах Балтии и пресекать любые разговоры о советизации. «Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите, — телеграфировал В. Молотов полпреду СССР в Литве Н. Позднякову 14 октября 1939 г. — Осуществляйте связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредство аккредитовано при правительстве, и ни при ком другом» {78}.

Министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис во время своего визита в Москву в октябре 1939 г. получил соответствующие заверения от Сталина и Молотова, «что Советский Союз не стремится советизировать Литву» {79}.

21 октября Молотов вновь телеграфировал Позднякову в Каунас: «Вам, всем работникам полпредства, в том числе и военному атташе, категорически запрещаю вмешиваться в междупартийные дела в Литве, поддерживать какие-либо оппозиционные течения и т. д. Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного. Имейте в виду, что договор с Литвой будет выполняться с нашей стороны честно и пунктуально. Того же будем требовать от Литовского правительства. Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о «советизации» Литвы» {80}. Аналогичные указания обязаны были выполнять и дипломатические представители СССР в Риге и Таллине.

25 октября 1939 г К. Ворошилов издал специальный приказ, регламентирующий поведение советских военных в странах Балтии. «Весь личный состав наших частей должен точно знать, что по пакту о взаимопомощи наши части расквартированы и будут жить на территории суверенного государства, в политические дела и социальный строй которого не имеют права вмешиваться», — говорилось в документе. Советские военные предупреждались о возможности «провокаций», под которыми подразумевались разговоры о советизации Прибалтики. Такие настроения, если они обнаружатся у красноармейцев, следовало «в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом» {81}.

Солдатам и офицерам РККА категорически запрещалось встречаться с рабочими и другими организациями или устраивать совместные собрания, концерты, приемы и т. д. «Всякая попытка со стороны военнослужащего, независимо от его положения, прикинуться «архилевым» и вести коммунистическую пропаганду хотя бы среди отдельных лиц населения будет рассматриваться как антисоветский акт, направленный на дискредитацию договора о взаимопомощи», — говорилось в приказе {82}.

Военнослужащим также строго запрещалось вступать в контакт с местным населением и рассказывать ему о жизни и порядках в Советском Союзе. Командирам и комиссарам предписывалось «проникнуться сознанием, что части РККА, с которой мы состоим в определенных договорных отношениях, и что они отвечают не только за свои действия, но и за действия своих подчиненных» {83}. Нарком обороны предупреждал части РККА, что они вступают «на территорию чужой, суверенной страны» Советские войска собирались в Эстонию, Латвию и Литву не в кратковременный военный поход, а надолго. Поэтому необходимо было произвести «хорошее впечатление». Не случайно, например, перед вводом советских военных сил в Эстонию Ворошилов издал такую директиву: «Личный состав вводимых в Эстонию войск тщательно проверить, выделить для этого лучший рядовой состав, обеспечить самым подготовленным начальствующим составом, особенно комиссарским и политическим, снабдить части табельным вооружением и имуществом. Войска хорошо обмундировать, обратив должное внимание на качество и пригонку» {84}. Но несмотря на это, среди местного населения стала мгновенно распространяться информация об убогом виде советских пришельцев, об их «деревянных винтовках» и о «подвязанных веревочками» шинелях. На закрепление этого стихийно возникшего образа работала и политика властей в балтийских странах, стремящихся до минимума сократить контакты местного населения с красноармейцами. Учитывая соответствующие инструкции, полученные советскими военными, нетрудно понять, что стремление к изоляции было обоюдным.

«Литовские власти предприняли самые строгие меры к тому, чтобы спрятать от глаз населения части Красной Армии и ее технику, — докладывал полпред СССР в Литве Н. Поздняков. — Для этого глаза населения были просто «закрыты» строжайшим распоряжением не выходить на улицы Вильно, по которым проходили наши части, и не смотреть в окна» {85}. Информация о том, что местные власти запрещают населению контактировать и даже просто разговаривать с красноармейцами и советскими моряками, поступала из Латвии и Эстонии.

Что касается советских военных — и рядовых, и командиров, — то для них этот поход был полон больших соблазнов. Несмотря на экономические трудности, уровень жизни, особенно в Латвии и Эстонии, был выше, чем в Союзе, а качество продуктов и ассортимент ширпотреба вызывали законное удивление. Кроме того, несмотря на жесткие запреты, общение советских военнослужащих с местным населением все-таки происходило, и житейскую информацию они получали. Подобное советские чиновники оценивали как намеренную провокацию и пропагандистскую уловку.

Приближалось 7 ноября, годовщина Октябрьской революции, эстонские власти решили сделать дружественный жест и отметить это событие концертом, перед которым предлагалось выступить эстонскому министру иностранных дел и советскому полпреду. Никитин ответил на это предложение согласием. Кроме того, в советское полпредство обратился профсоюз строительных рабочих Эстонии с просьбой устроить прием в своем Рабочем доме для экипажей советских судов, а также посетить корабли, стоящие на рейде Таллина. По этому вопросу Никитин решил запросить инструкции Москвы. Реакция Молотова была весьма резкой: «Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли… Видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет «советизации» Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам… Главное, о чем Вы должны помнить, — это не допускать никакого вмешательства в дела Эстонии» {86}. Глава НКИД предложил обратиться к А. Пийпу, чтобы тот отменил концерт 7 ноября, «так как такой концерт может быть истолкован левыми рабочими Эстонии как симптом желательного для них давления на внутреннюю политику Эстонии».

«Особый характер указанных пактов взаимопомощи отнюдь не означает какого-либо вмешательства Советского Союза в дела Эстонии, Латвии и Литвы, как это пытаются изобразить некоторые органы заграничной печати. Напротив, все эти пакты взаимопомощи твердо оговаривают неприкосновенность суверенитета подписавших его государств и принцип невмешательства в дела другого государства. Эти пакты исходят из взаимного уважения государственной, социальной и экономической структуры другой стороны и должны укрепить основу мирного, добрососедского сотрудничества между нашими народами. Мы стоим за честное и пунктуальное проведение в жизнь заключенных пактов на условиях полной взаимности и заявляем, что болтовня о «советизации» Прибалтийских стран выгодна только нашим общим врагам и всяким антисоветским провокаторам», {87}— заявил Молотов, выступая на сессии Верховного Совета СССР 31 октября 1939 г.

Столь категоричный тон начальства ставил советских полпредов в балтийских странах в довольно двусмысленную ситуацию, в которой они теряли всякие ориентиры. Общее недоумение выразил полпред в Литве Н. Поздняков. Он писал в Москву в декабре 1939 г.: «Нашей практикой ставится вопрос о том, где кончается наше вмешательство и где начинается невмешательство. Например, можем ли и должны ли мы говорить с властями о чрезмерном зажиме со стороны цензуры ввоза наших печатных изданий, кинофильмов и т. д. Можем ли им указывать на такие вещи, как на не совсем лояльный тон печати по тому или иному вопросу… Считаем, что во всех этих и аналогичных им случаях наше вмешательство необходимо» {88}.