Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Гончар Олесь - Микита Братусь Микита Братусь

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Микита Братусь - Гончар Олесь - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

— Вырастет сад? — спрашивает меня Карпо Лысогор.

— Должен, — говорю, — вырасти.

Вздохнул Мелешко.

Конечно, я знал, что нелегко будет ему расти. Нужно орошать, удобрять, ввести строжайшую агротехнику, словом — придется приложить ума и рук, и еще раз рук. Одному это было бы не под силу, да ведь я здесь не бунтарь-одиночка, за меня вся колхозная система. Вот почему я тогда сказал, что должно расти.

Мелешко, хмурясь, разминает в пальцах островную супесь и даже зачем-то нюхает ее.

— Вымотает этот сад все жилы из нас… А окупится ли?

— Будем надеяться, что окупится, — отвечает ему Лысогор. — Конечно, придется и потерпеть и повоевать. Сад не редька или какая-нибудь там петрушка: сегодня посадил, а завтра уже получаешь от нее грош прибыли. Кто живет только сегодняшним буднем, тот не станет заниматься садами. Тут нужны люди с крепкими нервами, с далекой верой, настоящие оптимисты. А у нас их — ого-го!

— Дай, — говорю, — руку, Карпо!.. Будем орошать: вода рядом, весь остров опоясан живой водой, днепровскими текучими рукавами. Запряжем науку, подпряжем технику, пестовать будем каждое дерево. Как тут не родить!

— Что ж… добре, — сказал Мелешко. — Попробуем.

А уж он как скажет «добре», так, будьте уверены, поставит на ноги живого и мертвого, с ночи толочься будет, как домовой, мобилизует все.

— Я думаю, Микита Иванович, — обращается ко мне Лысогор, — что тебе не мешало бы съездить в город Козлов, к товарищу Мичурину. Познакомишься поближе, посоветуешься с ним. Заодно захватишь мешочек островной земли на анализ — там, у Мичурина, должна быть лаборатория. Сделаешь анализ, узнаешь точно, чего именно ей нехватает. Ты как, Логвин Потапович?

— Не возражаю.

— Ну и ладно… А у Мичурина саженцев проси. Показательный колхозный сад, мол, закладываем, а с посадочным материалом туго. Что давать станет — все бери, не ломайся, на острове места хватит.

Так и порешили. Взял я земли на пробу и товарняками да на крышах — к Мичурину.

Неправы те, что рисуют Ивана Владимировича сердитым, капризным стариканом. Мудрый, остроумный, веселый был наш учитель!.. Вряд ли он только при мне был таким.

Добрался я до Козлова, когда уже похолодало, на улице в ту пору дождь хлестал, а в кабинете у Ивана Владимировича было жарко натоплено; так и ввалился я к нему — промокший до нитки.

Мичурин писал, склонившись над столом. Поднял голову, окинул меня спокойным, проницательным взглядом. Было в том взгляде в самом деле нечто величественное и в то же время горело в нем, рвалось тебе навстречу нашинское, хорошее тепло — человечное, юношеское, веселое.

— А, Братусь!.. Слыхал, слыхал.

И усаживает меня у стола, по правую руку от себя.

— Рассказывай, зачем приехал?

Говорит он будто и не громко, а мне чудится, что гремит на весь дом.

— Посоветоваться приехал, Иван Владимирович. Земли вот захватил для образца.

Показал я ему нашу землю. Терпеливо, не спеша изучал ее Мичурин.

— Прекрасная, — говорит. — Смело закладывайте.

А когда я насчет саженцев заикнулся, Иван Владимирович пристыдил, что просим у него (потом все-таки сдался и отпустил).

— Мне, — говорит, — не жалко, да вы ведь знаете, что сорта мои рассчитаны главным образом для продвижения на север. Вас, украинцев, ими вряд ли удивишь. Не так мои саженцы, как метод, метод мой вам нужен. Законы управления природой и развитием растений — вот что к вам просится.

— Изучаем, — говорю, — Иван Владимирович, и применяем.

— Особое обратите внимание на сорта народной селекции. Там у вас — богатства неисчерпаемые.

Пока разговаривали, я в теплой комнате распарился, весь аж дымиться стал. Заметив это, Мичурин поднялся из-за стола.

— Пойдем, переоденешься и просохнешь. Ишь, как распарился… Ты еще прорастать у меня тут начнешь.

Неловко мне было причинять ему хлопоты, пробовал отказываться, — где там… Да еще и наказ Мелешко всплыл в памяти: не ломайся!

Позже Иван Владимирович угощал меня своими зимними сортами.

Пробую, похваливаю, а он усмехается.

— Не ври, — говорит, — вот не люблю лести. Сам знаю, что у вас там, на юге, куда вкуснее есть… Есть, есть, у вас там и должны быть лучше, чем эти. Но для севера, где раньше люди вовсе яблока не видели, и это уже не малое достижение.

Прощаясь, положил мне руку на плечо, стоит передо мной — родной, добрый наставник.

— А тебе, — говорит, — Братусь, будет труднее, чем мне.

— Почему, Иван Владимирович?

— У вас на Украине культура садоводства издавна, высокая, сортимент в основном хороший, не то, что в северных районах. Согласись, что никудышное улучшать легче, чем улучшать хорошее.

Я, кажется, знаю толк в шутках и сам люблю пошутить. И это, конечно, шутил со мной Мичурин! Оба мы тогда хорошо знали, кому из нас легче, а кому труднее. Труднее всех, понятно, было ему, Ивану Владимировичу, прокладывать для всех нас путь.

Конечно, наша дорога тоже не коврами была устлана. Кулаки и их прихвостни нам и мышей на остров напустили, и кору ночами на деревьях подрезали, и поносили Микиту на всех перекрестках. Был у нас в те годы такой шашель житомирский, клоп грушевый, сколько он мне крови испортил, да чорт с ним! Потопчусь на нем где-нибудь в другой раз, не теперь, когда о наших великих садах речь.

Посадили мы не за день весь сад. Сначала посадили ярус внизу, по краю острова, площадью в тридцать гектаров. Через год, когда этот принялся, — опоясали остров другим, широким ярусом в сорок гектаров. А на третий год освоили остальное, всю гористую часть острова. Сто двадцать га!

Так постепенно, вместе с укреплением колхоза, разрастался и наш сад, поднимался ярус за ярусом все выше, пока не взобрались мы на самую гору.

А теперь? Что здесь в мае делается, когда сад цветет! Идешь километр, а вокруг тебя сияет и сияет во все концы сказочное бело-розовое царство, идешь другой — а над тобою все плывут и плывут пышные душистые соцветья… А в августе? На виноградниках по полпуда гроздьев на каждом кусте, в саду — ветки гнутся от плодов, знай подпирай! Пригнешься — понизу холмы красных шафранов горят меж деревьев, выпрямишься — бьют в глаза солнечным блеском кальвили, облепив крону до самой макушки… А когда ветер — ступить тебе некуда: земля устлана созревшими плодами. Возьмешь яблоко в руку, взглянешь на него, и такое оно смотрит на тебя красивое, такое чудо совершенное, — что уже не осмеливаешься бросить его обратно на землю. Так и держишь в руке. Между прочим, у своих приятелей-садоводов я тоже замечал: не утерпит, поднимет яблоко с земли, а бросить его потом не решается, неудобно как-то.

Мне везет на встречи с большими людьми. Такая уж у нас жизнь стала урожайная на полноколосых, выдающихся людей! В позапрошлом году посетил наш сад секретарь ЦК. Как и встречу с Мичуриным, никогда я не забуду тот день. Было это в мае, в пору цветения.

Началось вот с чего: прибегают, запыхавшись, ко мне в яблоневый квартал наши непоседы-пионеры (я им не запрещаю толочься в саду, пускай привыкают).

— Микита Иванович, какие-то машины пролетели через мост на остров!..

— А точнее?

— Легковые, одна за другой!

«Кто б это мог быть?» — думаю и выхожу на центральную аллею.

Вижу, приближается группа людей — машины внизу оставили. Узнаю среди них нашего секретаря райкома товарища Смирнова, Лидию Тарасовну Баштову и непременного Мелешко, конечно, тоже узнаю. Все они держатся во втором эшелоне, а впереди кто-то идет, живо поглядывая на кварталы — невысокий, коренастый, в белом костюме. Подхожу ближе, смотрю, а это наш секретарь ЦК!

Совсем такой, как на портретах. Улыбается мне приветливо, словно мы давно уже с ним знакомы и за одним столом сидели.

— Здравствуйте, товарищ Братусь, — и подает мне руку. — Так это ваши владения?

— Мои, — говорю.

А сад цветет! Люблю его во всякую пору — и золотым летом, и багряной осенью, и зимой, когда он, заиндевевший, дремлет, стоя по пояс в снегу, — но весной, да еще в мае! Этому и слов не подобрать!.. Верно, только садовник и пчела могут тогда сравниться силой своего наслаждения, своей любви к нему… А в ту весну мой сад расцвел небывало, казался пышнее, чем когда бы то ни было.