Таврия - Гончар Олесь - Страница 61

— Если по справедливости, — задумался Валерик, — то никому одному не должно все это принадлежать… Ни Фальцфейнам, ни им…

— А кому?

Вечером они сидели у костра, который землекопы развели в котловане только что вырытого пруда (артель землекопов здесь и ночевала), и слушали беседу, которую вел с рабочими водяной механик Привалов. Мальчики в свободных позах лежали около огня, а Светлана устроилась возле механика, как любила сидеть возле отца. Речь шла об асканийских парках. Землекопов интересовало, кто их первый насадил, кто сумел их выпестовать в открытой степи.

— Слыхал я, панок один рассказывал, будто приезжий немчик все это затеял, — говорил, попыхивая цыгаркой, бородатый землекоп в расстегнутой холщовой рубашке.

— Сомневаюсь, — спокойно отвечал механик, задумчиво поглаживая Светлану по голове. — Оч-чень сомневаюсь!.. Какой же немчик мог поднять среди вековой степи такой могучий лесной массив? Лопнули бы на нем подтяжки, но не поднял бы.

И ребятишки и уставшие за день силачи-землекопы, сидевшие вокруг костра, дружно засмеялись, представив себе немчика, на котором лопаются подтяжки. Но Привалов не смеялся.

— Люди его насадили, — убежденно продолжал он, — наши русские люди его подняли. Те самые неизвестные землекопы и садовники, которые перекапывали на аршин в глубину целинный слежавшийся грунт и бросали в него первые жолуди… Те, которые из поколения в поколение поливали этот лес водой, защищали от суховеев и черных бурь, прикрывая молодую поросль щитами, камышовыми матами, а больше всего — собственной грудью… В фамильных архивах Фальцфейнов упоминания о них нет, там не записывают тех, кого посылает сюда Каховка… Но все, что вы видите перед собой, берет начало от них я ныне живет благодаря им, таким, как вот ее отец, — прижал механик к себе Светлану, — благодаря таким же простым батракам-сезонникам, как вы сами…

— А принадлежит почему-то Софье, — тяжело вздохнул бородатый землекоп, выпустив целую тучу дыма. — А за что?

Механик задумчиво усмехнулся:

— Досадное недоразумение случилось на свете… Один с сошкой, а семеро с ложкой.

— С половниками!

Раскатистый хохот раздался вокруг костра.

В этот момент из темноты к механику подошел черный, блестящий от угля и мазута юноша лет семнадцати — кочегар с водокачки.

— Павел Кузьмич, а я за вами…

— Что-нибудь случилось?

— Перебои какие-то в генераторе…

— Иду. — Привалов легко поднялся. — И тебе, Светлана, пора домой. А вы, герои, проводите барышню, — приветливо улыбнулся механик Даньку и Валерику и пошел с кочегаром к водокачке.

— В самом деле что-нибудь с генератором? — вполголоса спросил он юношу, когда никого уже поблизости не было.

— Генератор в порядке… Бронников ждет.

— Каким это его ветром… — обеспокоенно промолвил механик, видимо не ждавший сегодня гостя из степи.

Оставив кочегара наверху, Привалов быстро спустился в подземелье водокачки. На влажном деревянном настиле около скученного из пакли факела сидели двое: Бронников и пожилой, покрытый пылью машинист из Джембека, Кучеренко. Бронников, наклонившись к свету, негромко читал газету.

— «Правду» уже откопали, — сказал Привалов, пожимая руки товарищам. — Там есть интересная статья в отделе «Из крестьянской жизни». Без промаха бьет по меньшевикам… Ну, выкладывайте, с чем прибыли?

— Сегодня опять урезаны водные пайки, — складывая газету, сообщил Бронников. — Люди волнуются…

— У вас тоже? — обратился Привалов к Кучеренко.

— Не забыли и нас. Всюду урезали на целую кварту. Гнили какой-то вонючей привезли… С каждым днем все больше больных…

— Они нарочно создают такие условия, — мрачно пояснил Бронников. — Как только сезонная горячка прошла, часть рабочих рук освободилась, так и начинают… Чтоб разбежалась половина, не отбыв срока, оставляя заработанное конторе…

— Эти штучки мы знаем, — задумавшись, сказал механик. — Волнуется народ, говорите?

— Водовозов бьют…

— Водовозы тут ни при чем… Наша задача, товарищи, направить гнев народа в правильное русло.

— Мало нас, — покачал головой Кучеренко, глядя сквозь щели настила в глубину колодца.

— Пусть мало нас тут, пусть мы загнаны в подземелье, но мы — ленинцы! Мы сильны своими связями с сезонным людом. Нам есть на кого опереться…

— Забастовка, — поднялся Бронников. — Надо готовить общую забастовку степняков. Пора дать бой…

— Возможно, что и забастовку, — рассудительно сказал Привалов. — Я тоже считаю, что это движение за воду должны возглавить мы.

…Спала Аскания. Только, как неутомимое могучее сердце ее, стучала и стучала в темноте водокачка.

Навытяжку стоит Вольдемар перед матерью в ее кабинете.

— В последнее время, Вольдемар, ты слишком много себе позволяешь, — едко говорит Софья Карловна. — Ведешь себя так, будто я уже лежу в нашем фамильном склепе, а между тем я еще жива, не так ли? И если это доставляет кое-кому неприятности…

— Маман…

— …то все-таки с этим надо считаться. Я не позволю, чтобы мной пренебрегали, ты слышишь? — повысила голос Софья Карловна. — До сих пор я смотрела сквозь пальцы на твои сомнительные развлечения, на твой вульгарный роман с этой самоуверенной горничной… Мне казалось, что ты сам достаточно уважаешь правила приличия и что репутация рода для тебя кое-что значит… К сожалению, я ошиблась. Во всей этой истории ты ведешь себя, как легкомысленный гимназист! Дошло до того, что сегодня ты берешь ее в свой автомобиль и мчишь куда-то к морю… Негодница, при встрече она уже не считает нужным поклониться мне!.. Куда это может завести? О чем ты думаешь в конце концов? Вся Таврия над тобой смеется!..

— Как раз сегодня я собирался поговорить с вами, маман…

— О чем?

— Я намерен просить вашего… благословения.

— Вольдемар, ты сошел с ума!

— Я считаю, маман, что она могла бы мне быть… прекрасной женой.

— Ха-ха, это вполне в твоем либеральном духе! Осчастливить мать невесткой, выхваченной из каховского балагана! Интересно, какое воспитание получила она там, в своей благородной Каховке? И какое приданое принесет она оттуда в наш дом? Высокую грудь и батрацкую суму — это много, но этого, я считаю, недостаточно!

— Вы еще не знаете ее, маман…

— Не имела чести.

— Это одаренная натура… Дать ей образование и воспитание ничего не будет стоить… Кроме того, я позволю себе обратить ваше внимание еще на одно очень существенное обстоятельство: кровь. Свежая, здоровая… А вы сами как-то говорили, маман, что кровь нашего рода требует улучшения…

— Слишком дорогой способ ты выбираешь для этого!

— А Густав? Ведь причины его дефективности…

— Перестань! — выкрикнула Софья Карловна, посинев от возмущения. — Разреши мне самой судить об этих причинах… Сейчас я вообще не уверена, кто из вас больше дефективен — Густав или ты!.. Кровь! Блажь тебе в голову ударила, а не кровь! Простая девка окрутила его, как мальчишку, диктует ему, что хочет! Позор!

— Маман, но ведь вы не можете игнорировать и мои чувства…

— Его чувства, ха!.. А мои тебя не интересуют? Ты полагаешь, что со мной уже можно и не считаться? Напрасно! Я еще завещания не писала, и банки пока что мою подпись уважают больше, чем твою, советую тебе об этом не забывать.

— Вы угрожаете, — маман…

— Я не остановлюсь и перед тем, чтобы осуществить свои угрозы, — только доведи меня до этого… Если уж не уважаешь меня, то уважай хоть то, что мне принадлежит.

— Поверьте, маман, я сам хочу, как лучше… То, что дорого вам, для меня также не безразлично: и слава Фальцфейнов и их драгоценное наследство…

— То-то ты так заботишься о нем… Все готов положить своей вертихвостке к ногам.

— Но как же мне быть, маман? Вы не представляете себе, что для меня значит Аннет! Я не смогу без нее!

— Мы выдадим ее замуж за негра.

— Маман! Как вы жестоки сегодня!..

— Я просто опытней тебя, дорогой Вольдемар.

— Аннет… за негра…