Цезарь - Дюма Александр - Страница 42

Бедная Республика! она и в самом деле нуждалась в защите.

Оппозиция трибуна была задушена усилиями богатых и аристократических сословий. Закон, о котором просил Помпей, прошел; оба чрезвычайных трибунала были разрешены, и против зачинщиков волнений были выдвинуты три обвинения: одно – в насильственных действиях, – к ним было отнесено убийство Клодия и поджог Гостилиевой курии и базилики Порция; другое – в грабежах; и третье – в подкупе избирателей.

Народ избрал квезитором[50] в суде по обвинениям в насилии и грабежах Л. Домиция, а в суде по обвинению в подкупе голосов – А. Торквата. – Квезитор, как указывает его название, был одновременно тем, что у нас называют судебным следователем и имперским прокурором.

Обвинение в насилии и грабежах на суд вынес старший из Клодиев, Аппий Клодий. Вот как звучало это обвинение:[51]

«В третий консулат Гнея Помпея Великого, единственного консула, за восемь дней до апрельских ид (6 числа нашего месяца апреля), перед лицом квезиторов Домиция и Торквата Аппий Клодий заявляет, что в соответствии с законом Помпея о насильственных действиях он обвиняет Т. Анния Милона и утверждает, что названный Милон за три дня до последних февральских календ (20 января) приказал убить Клодия в харчевне Копония, что по Аппиевой дороге. В связи с этим он просит, чтобы в соответствии с законом Помпея Т. Анний Милон был приговорен к лишению его воды и огня».

Это означало ссылку. Напоминаем, что римский гражданин не мог быть осужден на смертную казнь.

Домиций записал имена обвинителя – Аппия Клодия, и обвиняемого – Анния Милона, и назначил им явку в суд за 6 дней до апрельских ид (8 апреля). Таким образом, Милону было отпущено десять дней, чтобы он мог подготовить свою защиту.

Слушание, как обычно, проходило на Форуме, в трибунале претора, между Священной дорогой и каналом. Оно начиналось с первого дневного часа, то есть с 6 часов утра.

Можно было подумать, что в ночь с 7 на 8 апреля никто в Риме спать не ложился, настолько площадь была заполнена народом, когда первые лучи солнца только-только показались из-за гор Сабины.

Это живое море за ночь поднялось с мостовой площади до ступеней храмов, которые казались скамьями амфитеатра, специально приготовленными для зрителей; а затем со ступеней до самых коньков их крыш, и не было ни одной кровли, которая не была бы покрыта этим морем любопытных, волнующимся, как несжатое поле на ветру. Люди сидели и на крыше тюрьмы, и на храмах Фортуны и Согласия, и на Табулярии, и на стенах Капитолия, и на базилике Павла, и на базилике Аргентария, и на арке Януса, и на арке Фабия, и на Грекостазе – и так до самого Палатинского холма.

Понятно, что три четверти этих зрителей не могли ничего слышать в точном смысле этого слова; но для древних римлян, как и для современных итальянцев, видеть было то же самое, что слышать.

В шесть с половиной часов утра глашатай вышел на трибуну и вызвал обвинителя и обвиняемого.

И тот, и другой появились почти одновременно.

Появление Милона было встречено глухим ропотом, и не только потому, что это было появление убийцы Клодия: Милон, презрев принятые обычаи, не отпустил ни волосы, ни бороду, – впрочем, за восемь дней они вряд ли бы заметно отросли, особенно волосы, – и был одет в элегантную светлую тогу, вместо темной и рваной одежды, как было положено в таких случаях.

И он отнюдь не выглядел смиренным и удрученным, каким обычно в Риме обвиняемый представал перед судом.

Сопровождавшие его друзья и родственники своими печальными лицами и разорванными тогами являли разительный контраст с ним.

У него было шесть адвокатов, во главе которых шагал Цицерон, оратор защиты. Обвинитель, обвиняемый и защитники заняли свои места.

Затем Домиций велел принести шарики, на которых были написаны имена всех граждан, включенных в составленный Помпеем список; он сложил все эти шарики в корзину, и потом не глядя вытянул оттуда восемьдесят один шарик, по числу судей, назначенных законом Помпея.

Граждане, которые были внесены в список, ожидали в специально отведенном для них месте; каждый из них выходил, по мере того, как выкликали его имя, и занимал свое место в амфитеатре, если только он не называл какой-нибудь уважительной причины, чтобы отказаться от участия в процессе.

Когда суд был сформирован, квезитор привел судей к присяге. Сам он не присягал, поскольку не был судьей, выносящим приговор: он был следователем, руководителем прений, счетчиком голосов и вершителем закона.

Обычно прения открывали речью обвинителя, а затем заслушивали свидетелей, которых он вызывал; но на этот раз процедурой управлял закон Помпея, который предписывал начать с выступления свидетелей. Итак, сначала суд выслушал свидетелей.

Слушания продолжались с семи часов утра до четырех часов пополудни. Ко второму часу глашатаи возвестили, что свидетели сказали.

На эту первую формальность ушел весь первый день.

Толпа уже начала расходиться, когда Минуций взбежал на трибуну, крича:

– Граждане, завтра здесь будет решаться судьба подлого злодея Милона. Закрывайте же свои харчевни и приходите сюда все, чтобы убийца не избежал справедливого возмездия!

– Судьи! – вскричал в свою очередь Цицерон, – вы слышали! Этих людей, которых Клодий вскормил грабежами и вымогательствами, призывают прийти завтра сюда и вынести за вас ваше решение! Пусть же эта угроза, столь бесстыдно брошенная вам в лицо, подвигнет вас обойтись со всей справедливостью с гражданином, который ради благополучия честных людей всегда пренебрегал угрозами разбойников, какими бы они ни были.

Все разошлись под ужасающий шум.

Глава 36

Как вы прекрасно понимаете, эту ночь обе стороны провели с толком. Красс, который днем не показывался, с наступлением сумерек развел бурную деятельность.

Чтобы поддержать свою популярность, он объявил себя на стороне Клодия. Он пошел сам к самым высокопоставленным из судей; он позвал остальных судей к себе; он раздавал деньги полными горстями, он ручался за клодианцев, наконец, он повторил и даже превзошел все то, что было сделано, когда против самого покойного было выдвинуто обвинение.

Назавтра, за три дня до апрельских ид, когда суд должен был завершить разбирательство, все харчевни, как и призывал накануне Минуций, были закрыты.

Поскольку Помпей опасался, что возможны не только оскорбления, но и прямые насильственные действия против членов трибунала, он разместил вокруг Форума и на ступенях храмов свои войска; так что со всех сторон сияли латы, мечи и копья, отражая солнце.

Суд был словно опоясан железом и огнем. Ко второму дневному часу, это значит, к семи часам утра, судьи заняли свое место, и глашатай потребовал тишины. Когда все судьи были вызваны, квезитор в свою очередь потребовал тишины. Когда тишина установилась настолько, насколько этого можно было требовать от такого большого скопления народа, слово дали обвинителям.

Ими были Аппий Клодий, его младший брат Марк Антоний и Валерий Непот.

Они говорили в течение двух часов, которые были им отпущены законом. – Римские трибуналы ввели эту мудрую меру предосторожности, которую не признают наши суды: ограничивать время, в течение которого адвокаты могут говорить.

Милон позаботился о том, чтобы доставить Цицерона в своих носилках. Мы уже говорили, что Цицерон был не очень смелым человеком. Накануне толпа осыпала его оскорблениями; его назвали грабителем и убийцей; дошло до того, что ему крикнули, будто он сам посоветовал совершить это убийство.

– Me latronem et sicarium abjecti homines et perditi describerunt, сказал он в своей речи в защиту Милона.

Одним словом, предосторожность Милона оказалась полезной, пока они пробирались по улицам; но когда они прибыли на Форум, и когда Цицерон увидел солдат Помпея, окружавших его, и самого Помпея в кругу избранной гвардии и с правительственным жезлом в руках, и его ликторов, стоявших рядом с ним на ступенях храма Сатурна, Цицерон начал волноваться.