О людях и бегемотах - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 17

— Не сильно, — сказал Юнга. — Но должен сказать, что вы — очень странная форма жизни.

— Вы тоже.

— Коррупция, — фыркнул Юнга. — Так называется процесс, в ходе которого ты выбираешь политика, обещающего сделать одно, и заставляешь его делать совершенно другое. А почему нельзя сразу выбрать того человека, который обещает сделать другое?

— Потому что на первоначальной стадии они все обещают сделать одно и то же, — сказал Лева. — Таковы особенности земной демократии.

— Вот я и говорю, что вы — странная форма жизни, — сказал Юнга. — Итак, ты собираешься заняться коррупцией?

— Угу, — сказал Лева. — Повлиять на президента или премьера мы не можем, зато нам вполне по силам заняться политиками рангом пониже. Всякими министрами и депутатами.

— Поэтому ты собираешься стать религиозным деятелем?

— Типа того, — сказал Лева.

На самом деле он собирался стать вовсе не религиозным деятелем, но объяснить гиптианам, кем именно он собирался стать, не представлялось возможным по причине полного непонимания самого этого явления с их стороны.

На Гип-то существовала преступность, но она была отклонением, а не нормой, и индивидуумы с криминальным складом ума встречались в количестве единицы на сотню тысяч. Основной криминальный фон составляло воровство, причем почти половину случаев составляли кражи интеллектуальной собственности. Изредка встречались похищения, раз в поколение совершалось убийство. Но в силу своей природы гиптиане никак не могли взять в толк, как преступность может быть организована. На Гип-то преступления совершали одиночки, которые были изгоями и считались тяжелобольными существами. Шанс, что два таких изгоя будут жить в одной местности в одно и то же время, был достаточно мал сам по себе, поэтому никак невозможно было представить, что несколько таких индивидуумов могут встретиться и спланировать совместную операцию.

Слово «организованная» в гиптианском языке никак не вставало рядом со словом «преступность».

Россия же в те далекие времена, когда происходили эти события, по праву считалась одной из самых криминальных стран планеты Земля.

Как? — скажете вы. А как же коза ностра, якудза, триады, колумбийские картели и молодежные африканские группировки?

Чушь, скажу я. Коза ностру с ее мудрыми и всезнающими донами сделали популярной Марио Пьюзо и Фрэнсис Форд Коппола, не без помощи Марлона Брандо и Аль Пачино, разумеется. Якудза с извращенными самурайскими кодексами чести стала известной благодаря тому, что после Уильяма Гибсона каждый уважающий себя писатель, работающий в жанре киберпанка, считал ее необходимым атрибутом подобного рода произведения.[11] Триады? Кто вообще слышал о триадах в реальной жизни? Медельинский картель в паре с картелем Кали наводят ужас на всю Колумбию, но в мире их знают только благодаря Тому Клэнси, Харрисону Форду и «Явной угрозе». А кого, кроме добропорядочного белого человека, проезжающего через ночной Гарлем, могут испугать обкуренные растаманы с длинными волосами, торчащие под музыку Боба Марли, или обвешанные цепями рэперы, чьим кумиром навсегда останется Эм Си Хаммер?

Другое дело — братва.

Только слепые и глухие отшельники, жившие высоко в Тибетских горах, лишенные телевизора и мобильного телефона, как и прочих других удобств цивилизации, могли не слышать о российской братве конца XX — начала XXI века. Братва — явление национальное. Она родилась в России, но получила свое распространение по всему миру. По всему миру с ней пытаются бороться, и кое-где это даже получается, однако в самой России братва непобедима. Криминальные авторитеты с азиатскими кличками были арестованы в Америке и Европе. В Швейцарии даже как-то взяли и попытались посадить Михася, однако ничего у них не вышло. Вот уж был после этого приступ патриотизма в его родной стране, концентрическими кругами распространявшийся от самого Солнцево.

В России же бороться с братвой невозможно. Это там, на Западе, Михась — бандит. А в России он авторитет, уважаемый человек, известный спонсор и меценат.[12]

Братва необорима, потому что она везде. Как можно бороться с организованной преступностью в стране, где треть всего мужского населения побывала в лагерях или под следствием? Где блатная песня выделена в отдельный жанр, названный красивым нерусским словом, под который даже состряпали отдельную радиостанцию? Где тиражи Михаила Круга или Ивана Кучина по отдельности запросто перебивают тиражи Пугачевой, Джо Коккера и Рики Мартина, взятые вместе? Где братва на улицах, в бизнесе, во власти и на телевидении? В стране, где Петербург — бандитский, а Москва — воровская. Где наряду с «Убойной силой», «Ментами» и «Спецназом» по вечерам идет «Бригада», собирая не меньшие рейтинги? Где образ Робина Гуда из Шервудского леса, принца на белом скакуне и отморозка на БМВ с дробовиком под сиденьем слился воедино? Где все авторитеты известны в лицо, поименно и описаны в книгах и тем не менее живут на свободе и чувствуют себя гораздо лучше, чем большинство добропорядочных граждан?

Именно поэтому гиптиане и не могли понять, что все это — преступники. В их представлении мафия была сродни курии, некоей религиозной организации со своим четким уставом, разграничением обязанностей и строгой вертикалью командования. И когда Леве удавалось выбросить из головы картину разгневанного Папы Римского, отлучающего гиптиан от церкви, он находил, что в этой метафоре есть и своя правда.

Богохульство и ересь? Возможно. Но поменяйте местами некоторые термины и убедитесь сами.

Пусть кардиналы станут смотрящими, а проповедники и миссионеры — разводящими. Пусть ежедневные службы заменят стрелки и разборки, пусть шестерки назовутся неофитами, а киллеры — инквизиторами, и бригады отморозков превратятся в воинственный религиозный орден тамплиеров. Но это же просто организация, скажете вы. А как же вера, спросите вы.

Так они же все ВЕРЯТ. Пусть и не в Бога или дьявола, не в ангелов или чертей, но огонь веры горит в их сердцах. Они верят в ПОНЯТИЯ, живут по ПОНЯТИЯМ, разговаривают по ПОНЯТИЯМ, дружат с ПОНЯТИЯМИ и умирают с ними. И, если уж заглянуть в глубины истории, в религиозных войнах погибло гораздо больше людей, нежели в криминальных.

Поэтому нет ничего удивительного, что гиптиане считали организованную преступность культом, или, если хотите, сектой. И когда Лева заявил, что намерен стать криминальным авторитетом, решили, что он собирается вплотную заняться религией.

— Понимаешь, — продолжал Лева. — Влиять на политиков могут только два типа людей — авторитеты и олигархи. Но путь в олигархи куда более долог, тернист и опасен.

— Не понимаю, — сказал Юнга. — Олигарх — это же просто крупный бизнесмен, так? Мне кажется, что в бизнесе добиться успеха куда легче.

— Это тебе кажется, — сказал Лева. — Потому что ты не пробовал заниматься бизнесом в этой стране.

— А ты пробовал? — спросил Юнга.

— Нет, Бог миловал, — сказал Лева. — Но друзья пытались. И где они теперь?

— Где? — спросил Юнга.

— Кто где, — сказал Лева. — Кто в лесах, кто в бегах, кто в розыске.

— И что они делают в лесах? — спросил Юнга. — Они как партизаны, да?

— Нет, — сказал Лева. — Как покойники.

Для криминального авторитета «ягуар» не годился. Машина, спору нет, класса более чем представительского, но у братвы не в почете. Серьезные люди в этом бизнесе покрывают асфальтированные и не очень расстояния посредством дорогих и громадных джипов. В крайнем случае подходит немецкий седан со сто сороковым кузовом или последняя «семерка» от БМВ. Остальные тачки — для шушеры. Кроме того, светиться везде на одной и той же машине было бы крайне неосмотрительно.

Поэтому Лева решил купить еще одну.

Автосалоны, торгующие новыми иномарками, он отверг сразу же и решительно. Купить официально растаможенную машину означало засветиться сразу в ГАИ, налоговой и прочих инстанциях, оставив за собой слишком много следов. Ни один реальный пацан не оформляет тачку на свое имя, все по доверенностям ездят. Ехать на рынок было опасно, слишком много кидал, да и паленую тачку подсунут за здорово живешь. Поэтому, покопавшись немного в одной из популярных газет бесплатных объявлений и провисев полдня на телефоне, Лева выбрал «Мерседес Гелендваген 500 CЕЛЛ», называемый в народе буржуйским вариантом «козла» за схожесть с уазиком. Джип был не новый, но в отменном состоянии, в каком и должна быть буржуйская машина трех лет от роду. Предыдущий владелец, судя по его внешнему виду и манере общения, сам был из тех, кем Лева собирался в скором времени стать, посему машина была наворочена по последнему слову техники и «затонирована в ноль», чисто чтобы Солнце фильтровать.