Когда осыпается яблонев цвет - Райт Лариса - Страница 41

– Нужен. Только где ж его взять?

Через неделю все та же Ритуля вручила Натке направление в санаторий.

– Маргаритсеменна! – Натка в порыве неуемной благодарности сжала учительницу в объятиях. – Спасибо вам! Огромное спасибо! Вы даже не представляете, как много это для меня значит.

– Представляю, Наташа. Поэтому и делаю.

Марта наблюдала за этой сценой, и в душе ее разливалось ощущение истинного счастья от того, что наконец-то в ее судьбе появился взрослый неравнодушный человек, к которому всегда можно было обратиться за помощью. В том, что Ритуля отдала Натке свою путевку, Марта не сомневалась. Француженка взяла девочек под свое крыло и делала ради них много всего, что в какой-то мере противоречило ее собственным интересам. Так, ей предлагали участвовать в конкурсах, привозить свои спектакли, завоевывать репутацию сильного педагога и получать звание отличника народного образования, а она посылала на конкурсы Марту и каждый раз радовалась ее победам, как своим собственным.

– У нас все получится, – говорила она Марте. – Ты станешь певицей, или композитором, или и тем, и другим вместе.

И Марта верила, и надеялась, и старалась. Нотные тетради были исписаны мелодиями, голос поставлен и натренирован занятиями по вокалу, на которые ее устроила все та же Ритуля, а мир – серый и безразличный – начал поворачиваться к девушке своей гораздо более яркой и радостной стороной.

Француженка не обошла своим вниманием и Натку, которой учеба теперь давалась не совсем легко. Девочку необходимо было отвлечь и развлечь. Способ предложила сама Натка:

– Давайте я к новому спектаклю нарисую декорации.

И нарисовала. Такие, что Ритуля буквально на следующий же день притащила в школу какого-то знакомого художника, который долго ходил вокруг макета планеты Маленького принца, присматривался, что-то бурчал себе под нос, недоуменно качая головой. Потом спросил:

– Сколько ей лет, говоришь?

– Тринадцать. Да вот она сама, – учительница показала на сидящую в зале Натку.

– Твой, значит, шедевр?

– Мой! – В голосе Натки и вызов, и гордость.

– Соображаешь! – Похвальба и восхищение.

– А то!

– А еще чем похвастаться можешь?

– Так, пару пейзажей, натюрморты.

– А портреты умеешь писать?

– Можно попробовать.

– Договорились. Тащи работы – я посмотрю.

– Зачем? – удивилась Натка и вопросительно обернулась к Ритуле. Та улыбнулась и одобрительно кивнула.

– Понравятся – поспособствую с продажей.

– Правда? – Вместо восторженного клича у Натки получился полушепот.

– Кривда! – передразнил ее новый знакомый и протянул какую-то бумажку. – Здесь адрес мастерской, туда и приноси. И намалюй пару портретов известных людей. Сделаешь хорошо – получишь клиентуру.

– Ой! – Натка прижала ладони к горячим щекам и бросилась целовать сначала Ритулю, а потом неожиданного благодетеля.

– Ну ты полегче, полегче, – смутился тот. – Сказано же: намалюй сначала.

«Сначала» очень быстро переросло в «потом». «Потом» представляло собой кое-какой заработок, интересные знакомства, постоянных клиентов и обучение в школе искусств с последующим поступлением в Суриковское (этому, конечно же, поспособствовала Ритуля). Она обнимала своих учениц и говорила о том, как ей повезло:

– Одна – музыкант, другая – художник. Какие же вы молодцы!

Девочки платили сторицей, любили искренне и были благодарны. Говорили то, что думали:

– Без вас ничего бы не получилось.

– Это неважно. Главное, что сейчас вы отлично справляетесь, – отвечала учительница, и они верили в то, что им никогда не придется платить по счетам.

Марта волшебно играла и пела, Натка замечательно рисовала, ее мать оправилась ровно настолько, чтобы вернуться к своей почти прежней жизни: мыть, готовить, убирать, стирать и гладить. К другой работе она была не приспособлена, но в этом теперь и не было нужды. Дача вкупе с Наткиной художественной деятельностью позволяла существовать более чем сносно. Марта снова с удовольствием приходила в гости на домашний борщ и горячие пирожки. Жизнь продолжалась.

Девочки были счастливы. У них были юные тела, открытые миру души, любимое дело и Ритуля – Ритуля, готовая всегда поддержать, защитить и прийти на помощь. Они думали, так будет всегда. Глупышки! Как они ошибались…

Как бы то ни было, увы, впоследствии не сложилось ни с живописью, ни с музыкой, ни с Ритулей. Натка тогда сказала:

– Забыли и пошли дальше.

И Марта пошла, но забыть не забыла. А теперь окончательно вспомнила. Да, ей уже сорок. Да, нет у нее ни юного тела, ни открытой души, ни мощной поддержки. Но талант и желание по-прежнему с ней. Она думала, что с ней и Натка…

Телефон заверещал в очередной раз, заставив Марту оторваться от инструмента.

– Прости, – жалобно пропела трубка Наткиным голосом.

У Марты отлегло от сердца. Верная подруга не подвела. Натка просила прощения, и Марта тоже попыталась объяснить ей свою позицию:

– Возможно, ты считаешь, что все это бред. Пустые мечты – и ничего больше. Но для меня это важно, понимаешь? Я хочу сочинять, и я это делаю. Возможно, я только теперь по-настоящему счастлива.

– Зачем же ты тогда от всего отказалась?

– Нат, ты же знаешь, что не «зачем», а «почему»…

– Знаю. – Натка тяжело вздохнула, не продолжая. Между ними была негласная установка – те события в жизни Марты не обсуждать: «Забыли и пошли дальше». Марта вздоха не поддержала, сказала спокойно:

– И потом, тогда – это тогда. А сейчас – это сейчас.

– И что же ты сейчас со всем этим собираешься делать? Ну сочинишь какой-нибудь шедевр, а дальше? На «Минуту славы» или в «Голос», раз наш конкурс тебе не нужен?

– Хорошая мысль! – Марта улыбнулась. Натка всегда мыслила категориями вселенской славы. Сама она в свое время мнила себя не меньше, чем Рубенсом, так что и от Марты ждала подобных стремлений. – Пожалуй, я начну с чего-нибудь поскромнее.

– С чего? – Натка тут же «засучила рукава» и подготовилась к работе. Она не любила ждать, хотела действовать. У Марты снова потеплело на душе. В этом вся Натка: у самой ворох проблем, а она при этом не раздумывая готова браться за разрешение Мартиных.

– Да я как-то об этом еще не думала.

– Как это? А где же твой шикарный бизнес-план? А расчеты? Ты решила все бросить, не подстелив ни пучка соломки?

– Нат, я ничего не решала. Я просто хочу восстановить пальцы, а там видно будет.

– В нашем с тобой возрасте «там» можно уже никогда не увидеть. Надо действовать. Так, на профессиональные конкурсы тебя без оконченного образования не возьмут, в Большой, пожалуй, тоже не примут. Слушай, а почему бы действительно на «Минуту славы» не попробовать?

– Да не хочу я ни на какую «Минуту…»!

– Правильно, минута нам не нужна. Нам теперь подавай целый век. Так, заметано. Я буду твоим продюсером и заберу половину гонораров. Нет, лучше семьдесят процентов. Тебе на Париж и тридцати хватит, а мне семью кормить.

Марта расхохоталась:

– Уймись, Нат!

– А что, плохое развитие событий?

– Хорошее. Только маловероятное.

– Если так рассуждать, никогда ничего не получится!

– А что должно получиться-то?

– Не знаю. Какой-нибудь толк.

– Толк уже есть, Нат. Я хочу играть и играю. Тебе разве не хочется писать просто так?

– Мне уже давно ничего не хочется. А просто так тем более. И тебе вот этим «просто так» я довольствоваться не позволю!

– И что же ты сделаешь?

– Не знаю. Что-нибудь придумаю. Найду какой-нибудь подходящий конкурс.

– Ну найди, – милостиво разрешила Марта, положила трубку и спокойно вернулась к пианино. Если бы она только знала, куда приведут ее сказанные только что слова…

17

Премьера спектакля была намечена на двадцать восьмое декабря. Ребята волновались и предлагали Маргарите повременить, уговаривали еще порепетировать, клялись и божились никуда не разъехаться в каникулы.