Когда осыпается яблонев цвет - Райт Лариса - Страница 35

– Дивно, дивно, пойду оденусь.

Вернется на кухню уже в костюме или в форме (зависит от планов на день), осторожно подцепит с тарелки горячий блин, на ходу глотнет кофейку и заглушит и без того робкие протесты Катьки звонким поцелуем:

– Извини, малыш, машина уже внизу.

А как-нибудь вечером обязательно вернется с работы и загадочно скажет жене:

– Все, Катюха, кончилась твоя беготня.

А она всплеснет руками, прижмет к глазам платочек и обнимет благодарно:

– Ой, Егорушка.

В общем, очереди, к сожалению Егора, быстро кончились. Теперь мать ездила в какой-то таинственный распределитель, в котором распределяли все очень даже приличненько. И мясо было мясом, и сыр сыром, и «саламандра» нужного цвета и размера. Егор, правда, без очередей скучал. Все равно бегал и стоял с ребятами. Особенно нравились ему те, что появлялись поздней осенью и выстраивались за абсолютно зелеными бананами, которые хватали коробками, заворачивали связки в газеты и рассовывали по темным местам дозревать.

Позже, уже взрослым, спокойно выбирая бананы на рынке или в супермаркете, Егор всегда старался взять немного недозрелые, чуть зеленоватые. Именно такие, еще слегка вяжущие, которые так хочется съесть, что нет никакой мочи ждать окончательной спелости, казались ему с детства особенно вкусными. А еще он продолжал любить самые примитивные сладости. Чизкейки, тирамису и панакоты, конечно, радовали, но не могли сравниться с ромовой бабой, или слоеными язычками, или удивительными марципанами, которые привозили в школьный буфет только по четвергам.

Школа, кстати, тоже относилась к тому удивительному, что пленило Егора в Москве сразу и навсегда. Замечательным был в ней не только буфет с сероватым пюре и жидкими щами, но и много всего остального. Классы больше походили на залы, чем на комнаты, а актовый зал превосходил по площади даже гарнизонный клуб. В мастерской стояли настоящие станки, а в спортивном зале – гимнастические снаряды. А еще в школе было удивительно много народа. Да что там в школе! В каждом классе больше тридцати учеников. И по каждому предмету другой учитель.

Восторженное отношение Егора к самой школе не могло не повлиять и на результаты учебы: учился он легко и с удовольствием. В школу приходил в хорошем настроении, улыбался и детям, и взрослым, а потому очень быстро завоевал доверие и уважение и у тех, и у других. Учителя нагружали его общественной работой и наперебой приглашали в кружки. Егор носил килограммы макулатуры, собирал игрушки для детей-сирот и вещи пострадавшим от ужасного землетрясения в Армении. Из кружков выбрал авиамоделирование и французский. Моделирование отец одобрил: «Достойное занятие для будущего вояки», – а над французским посмеялся: «Что за бабское дело – реверансы осваивать?» Мать, правда, поддержала: «Никакие знания лишними не бывают. Учись, Егорушка, тебе нельзя как мне: мужнина жена, и больше никто». Егор и учился, ему нравилось. К тому же учительница была хоть и не из их школы, но очень хорошая и сумела развить в учениках особый интерес к предмету. Хотя теперь Егор понимал: «Прав был батя. На кой этот французский дался? Только жизнь попортил и нервы. А что до знаний, так сдалось французам его агентство. У них, поди, своих рекламщиков пруд пруди». Так что с французским Егор пролетел, ему бы по работе английский лучше, все же приятно было бы понимать, о чем тихонько шушукаются партнеры, когда их переводчик молчит.

В общем, учителя в школе были сильные, а ребята хорошие. Заметив Егора и оценив, они очень быстро стали приглашать его принимать участие в общих забавах: гоняли в казаки-разбойники, до одури играли в вышибалы, учились у девчонок прыгать в резиночку и стучали об стену школы теннисным мячом, лихо носясь из стороны в сторону и размахивая тяжелыми деревянными ракетками.

Особенно Егор сдружился с Лешей Никифоровым. Они как-то сразу притянулись друг к другу и буквально за несколько дней превратились в тех, о ком говорят: неразлейвода. Лешка был чем-то похож на Егора: открытый, веселый, бесхитростный. Тоже любил помечтать и интересовался моделями самолетов. А еще Лешкин папа был военным летчиком, а мать домохозяйкой, и принадлежность к одинаковым семьям еще больше сблизила мальчишек. И если юношеская увлеченность французским ни к чему, кроме терзаний, Егора не привела, то умение дружить сыграло свою хорошую службу. Он никогда и нигде не чувствовал себя абсолютно потерянно и одиноко, потому что знал: стоит только протянуть руку, набрать номер и сказать: «Старичок, мне как-то хреново», – и Лешка если вдруг не сможет все бросить и примчаться по первому зову, то уж выслушает обязательно и советами снабдит если не дельными, то хотя бы поднимающими настроение.

В данную минуту пребывающему в раздрае Егору требовалось именно поднятие настроения, причем срочное и безотлагательное.

– Старичок, мне что-то хреново.

Через час они уже потягивали пиво в ресторанчике за углом офиса, и Егор по настоятельному требованию Лешки «кололся», а точнее, ныл, хандрил и расклеивался: «И жизнь у него не жизнь, и бизнес не бизнес».

– Ты в кризисе, – объявил Лешка, с аппетитом уминая огромную отбивную.

– Весь мир в кризисе.

– Мир – в финансовом, а ты – в средневозрастном.

– А ты нет? – Егор с завистью смотрел на друга: он был подтянут, загорел и сиял белозубой улыбкой. К тому же Лешка ел так, как может есть только совершенно счастливый человек: с нескрываемым удовольствием покряхтывая над каждым кусочком и облизываясь, словно довольный кот. Егор рядом с другом смотрелся сейчас если и котярой, то бездомным. На его тарелке еда осталась нетронутой, он посматривал на нее с опаской, будто боялся, что едва притронется – тут же спугнут. Выглядел Егор для своих сорока, правда, неплохо – Людочкам жаловаться не приходилось, но все-таки небольшой животик имелся, кожа на затылке уже просвечивала под редкими волосами, а загар с тела смывался за несколько дней. Лешка же широко улыбался и продолжал радоваться:

– Я свой кризис разгреб два года назад и помахал ему ручкой. Как говорится: «До встречи. Захочешь вернуться – валяй, только я опять тебя уложу на лопатки», – он сделал красноречивый жест, проведя указательным пальцем под шеей. При чем тут лопатки, Егор не понял, но все же решил уточнить:

– А как уложил-то?

– Ну ты даешь, Жора! Будто не помнишь! Сферу деятельности сменил, жену поменял, и машину, кстати, тоже. Помогает. – Лешка вдруг сделался серьезным и предупреждающе поднял указательный палец: – Машулю не обижай!

– А то что? – хмыкнул Егор и тоже провел пальцем под шеей.

– Шутки шутками, а вот о жене я, может, до сих пор жалею. Сгоряча все как-то, на эмоциях, не подумавши. Да и дочку жалко. Ладно, – Лешка махнул рукой и снова широко улыбнулся. Он не умел долго предаваться унынию. – Что было, то быльем поросло. Проехали. На своих ошибках учится кто? – Он выразительно посмотрел на Егора, и тот поддакнул:

– Дураки.

– Вот. Правильно. Так что будь умным и учись на моих. Сплеча не руби, думай хорошо, взвешивай, а потом уже действуй. Если жизнь превратилась в болото, надо себя вытягивать. Только из болота ведь наскоком не получится, сам понимаешь…

Егор согласно кивнул.

– Надо осторожно, потихонечку, по миллиметру. А сгоряча, сразу – это нехорошо. Ломать – не строить, ты же знаешь.

В этом был весь Лешка: осторожненько наступить на больную мозоль, напомнить о прошлом, чтобы поставить мозги на место, и тут же дать задний ход, нажать на тормоза. Вот и сейчас старый друг уже давил на педаль:

– Значит, говоришь, рекламщик хороший нужен?

Новый кивок.

Лешка подвигал бровями, пошевелил губами, затем радостно хмыкнул и щелкнул себя пальцами по лбу: верный признак снизошедшей блестящей идеи.

– Так это гораздо проще, чем тебе кажется.

Егор вытащил мобильный и приготовился записывать номер, спросил живо:

– Твой знакомый? Приятель? Диктуй номер!

Лешка весело гоготнул:

– Ага. Знакомый. Хороший знакомый, скажу тебе.