Хроника Третьего Кризиса - Мусаниф Сергей Сергеевич - Страница 31

— Выход прост, как и все гениальное. Они ничего не знают о Гвардии, соответственно, и о ее возможностях тоже. Сегодня я, как обычно, отправляюсь на переговоры в виде голограммы, а потом, после того как я произнесу кодовую фразу, голограмма будет заменена мной самим, в оригинале, так сказать. Поскольку даже голограммы для них в новинку, они не заметят никакой разницы, а я смогу преодолеть неизбежный период дезориентации и положу всех троих. Наши психологи говорят, что с точки зрения произведенного эффекта казнь будет иметь устрашающий вид. Эффектно и эффективно, не так ли? Заодно продемонстрируем им наши технологии. Даже если перевыборов и не будет, это заставит их крепко задуматься, стоит ли с нами связываться вообще.

— Эффектно, да, — говорю я. — Но об эффективности можно поспорить. Не легче ли послать туда троих парней…

— …которые будут стоять и пялиться по сторонам, борясь с постпрыжковым состоянием, изображая из себя отменные мишени?

— Я не уверен.

— В чем?

— Ты слишком долго будешь находиться в прямом контакте с противником, что в таких случаях крайне нежелательно. Тактика подобных операций проста. Выстрел, и быстро ушел.

— Я и уйду сразу после выстрела.

— А сколько ты там будешь находиться до него? Каково твое время после нырка?

— Три и пять десятых секунды.

— И кто поставил тебя на такое задание? Это больше смахивает на попытку убийства.

— Я вызвался добровольцем.

— Класс, — говорю я. Вот теперь я готов согласиться с Морганом, Вселенная действительно полна идиотов. — Кто санкционировал акцию?

— Я, — сообщает знакомый голос капитана Харди. Проклятие, и как я раньше его не заметил? — И я не нахожу ваши возражения достаточно весомыми, чтобы откладывать операцию. У вас двадцать минут, солдаты. Готовьте оборудование.

— Но я…

— Вы, сержант, — презрительно говорит Харди, испепеляя меня взглядом, — повсюду таская с собой журналистов, видно, поднабрались от них дурацких привычек совать свой нос, куда не следует.

— Операция подвергнет жизнь агента неоправданному риску, — возражаю я. — Жак ведь даже не ликвидатор.

— Он вызвался добровольно, вы же слышали. А что касается риска, так вся наша работа состоит из него.

— Есть риск и есть риск. В данном случае…

— Прекрати, Макс, — взрывается Жак. — Когда речь идет о том, чтобы ТЕБЕ влезть в очередную мясорубку, ты никого не слушаешь и прешься напролом. Если же это должен сделать кто-то другой, ты превращаешься в занудную старую деву.

— Я все же считаю… — Черт побери, да Жак оперативник-то без году неделя.

— Хватит, — говорит Харди. — Время постпрыжковой дезориентации не позволит трем гвардейцам начать стрельбу сразу после перемещения, и за это время их могут убить. Я сейчас рискую одним человеком, а если выберу ваш вариант — подставлю под огонь троих!

— Вы можете послать Рейдена, если возникла такая уж необходимость. Его период адаптации равен нулю. Рейден уйдет оттуда прежде, чем они сосчитают трупы.

— Я не могу послать Рейдена! — орет Харди. — Потому что Рейден один, и я не могу затыкать им каждую дыру в оперативном плане. Рейден тоже не вечен, прах побери, рано или поздно нам надо будет научиться обходиться без него!

Будучи человеком объективным (по крайней мере, так мне хочется думать), я не могу не признать, что кое в чем Харди прав. Скажем, насчет того, что Рейден не вечен, я мог бы и поспорить. Пока не было никаких намеков на то, что он собирается покинуть Гвардию в частности и этот мир в целом. Но в том, что надо уметь обходиться и без Рейдена, Харди был прав. Только способ обучения он выбрал не самый разумный.

— Сэр, я уверен, что существуют и другие варианты…

— Не забывайтесь, сержант. Вы противоречите старшим по знанию.

— Инициатива в Гвардии ненаказуема, капитан.

— Порядки у нас стали слишком либеральны, — говорит он с чувством. — Соболевский, вы любимец прессы и по какой-то неизвестной причине нравитесь Полковнику. Но я хочу вас предостеречь. Вы ходите у самой черты, и когда вы ее перейдете, а вы перейдете ее обязательно, я буду рядом, и даже Полковник не сможет вас спасти. Мне жаль только, что я не могу посадить вас под арест прямо сейчас.

— Так точно, сэр. — Наш диалог начинает напоминать перепалку между майором ВКС и профессором с птичьей фамилией, имевшую место на Таурисе. — В свою очередь, хочу предостеречь вас, сэр, что независимо от того, чем закончится операция, я подам рапорт на имя Полковника, в котором изложу свою точку зрения.

— Подавайте, — рычит он. — Бумага все стерпит. Вы свободны, сержант.

— Порядки у нас стали слишком либеральны, — говорю я. — Так что я предпочел бы остаться.

— Как угодно! — Желваки ходят по его скулам, лицо наливается багрянцем ярости. — За работу все!

Жак усаживается в кресло перед голоэкраном, очевидно, тем самым, что будет показывать индивидуумов с противоположной стороны. Техники возятся с оборудованием прямой связи. Харди яростно взирает на происходящее, бросая не самые дружелюбные взгляды в мою сторону.

Мисс Шаффер приближается ко мне:

— Тебе не кажется, что ты чересчур прямолинеен, Макс?

— Увы.

— Режешь правду-матку в глаза. Или то, что принимаешь за правду-матку.

— И ты, Брут?

— Нет, я серьезно. Я почти все слышала. Неужели это все настолько опасно?

— Еще как, — говорю я.

— А капитан действительно не может вышвырнуть отсюда нас обоих? Судя по виду, он только об этом и мечтает.

— Не может, — уверяю я. — Я сержант, старший оперативник и имею право находиться в ситуационном центре для дополнительного контроля.

— А я?

— На обострение с прессой Полковник ему пойти не позволит. Второй Кризис еще слишком памятен.

Видно, что она хочет еще что-то спросить, но умолкает, так как экран головизора становится матовым, а потом оживает, показывая помещение для переговоров.

Никакого намека на привычный круглый стол. Квадратная комната, той же формы стол. По одну его сторону расположились в ряд восемь сердитых личностей. В центре, с длинной черной бородой и в расшитом черном халате, сидит, как я думаю, сам лидер. Противоположная сторона стола пустует. Там стоит только одно кресло, предназначенное для Жака. Конечно, Жак мог бы обойтись и без кресла, если бы речь шла только о переговорах, но фигура сидящего человека, зависшая в полуметре над полом, кого угодно может выбить из равновесия при долгом процессе обсуждения взаимных уступок.

Только никаких уступок больше не будет.

Кто-то из техников лазерной указкой помечает предстоящие мишени. Лидера я угадал точно, а два других представителя партийной верхушки сидят по разным концам стола. Не самый удачный расклад для скоростной стрельбы.

Слухи о мании преследования подтверждаются: по всем четырем стенам комнаты расставлены охранники в боевой броне. Конечно, ей далеко до костюмов ВКС или наших собственных скафандров, но вид у телохранителей угрожающий. Ударом в лоб тут ничего не добиться — дула всех орудий направлены на пустующее кресло.

Мне очень не нравится то, что я вижу.

— Поехали, — говорит Жак, закидывая ногу на ногу, и его голограмма появляется в кресле. Мы можем наблюдать Жака и вживую, и на экране головизора. — Добрый день, господа.

— Добрый, — нестройно здороваются угрюмые индивидуумы.

Один из охранников позади Жака покидает строй, отделяется от стены и пытается ударить агента прикладом в затылок. Пластмасса легко проходит сквозь голову голограммы, не встречая никаких препятствий, кроме сопротивления воздуха.

— Извините за небольшую предосторожность, — говорит лидер. Он вполне удовлетворен. — Ваша техника все еще ставит нас в тупик.

— Они проделывают этот фокус каждый раз, — сообщает мне внезапно объявившийся рядом Санька. — И каждый раз извиняются.

Могли бы и просто руку пожать.

— Жак постоянно ведет с ними переговоры?

А если они этот, как он выразился, фокус, проделают еще раз чуть позже?