Гроза чужих морей - Михеев Михаил Александрович - Страница 25

Нет, разумеется, уничтожение одним-единственным кораблем целой эскадры японских крейсеров вызвало по всей стране ликование и патриотический подъем. Дипломаты, естественно, с полным на то основанием утверждали, что к России корабль не имеет никакого отношения, но общественное мнение формируют не скучные бумажки, известные лишь узкому кругу посвященных, а пресса, которая может врать, но которую читают все грамотные люди, потом, в меру собственной фантазии привирая, пересказывая прочитанное неграмотным. А уж пресса старалась вовсю, и из того, что писали газеты, становилось ясно – речь однозначно идет о русском корабле. Разумеется, вера людей в то, что любой русский стоит в бою дюжины азиатов, дорогого стоила, и в свете этого даже революционная агитация приобрела намного меньший размах, чем могло бы быть. Когда страна терпит поражение за поражением, к тем, кто говорит, что в этом виновато правительство, прислушиваются охотно. Когда же видно, что враг может бить только по подлому, из-за угла, а в открытом бою его гоняют пинками, то и агитаторам веры меньше. Нормальная, можно сказать, жизненная ситуация.

То, что этот же (а кому же еще там быть) корабль перехватил и уничтожил два японских броненосных крейсера и конвоирующий их английский корабль, тоже, в принципе, на пользу делу. Конечно, англичане вначале тщательно скрывали этот факт, но русская разведка тоже не зря ела свой хлеб. Вот только здесь возникали уже некоторые нюансы, которые приходилось решать на более высоком уровне. Ноты протеста от Великобритании, к примеру. Их, разумеется, с полным правом отфутболили, но никого ответ в стиле "знать не знаем, ведать не ведаем", к сожалению, не убедил. Ситуация начала складываться пренеприятная – все же для Европы англичане были "свои", а вот русские вроде как бы и не совсем, и реакция оказалось соответствующей. Последовавшее быстрое охлаждение отношений с Францией и Германией русским тоже было не нужно. А когда в том районе стали пропадать корабли, экипажи которых, те, что добирались до берега, рассказывали страшные истории о том, как их пускали на дно без предупреждения, без досмотра, не дав даже спустить шлюпки, короче, абсолютно по-пиратски, на русских начали смотреть косо все подряд. Теперь надо было как-то исправлять положение, и в список задач адмирала Макарова входила теперь еще и эта. Будто у него других забот нет, в самом-то деле, как искать неуловимый крейсер в океане. Иголку в стогу сена найти и то проще.

В Артуре, к счастью, дела были не так уж и плохи. Точнее, они могли быть и лучше, но могли быть и хуже. Главное, не случилось того, чего опасался Макаров – моряки не впали в ступор после внезапной атаки врага и абсолютно незапланированных потерь, а наместник Алексеев, которого Макаров отнюдь не считал ни светочем военной мысли, ни блестящим администратором, тем не менее, сумел построить своих людей и заставить их действовать, а не сидеть в ожидании того, что все как-нибудь наладится само собой. Во всяком случае, японцы к Порт-Артуру приближаться опасались не только днем, но и ночью, внешний рейд русские миноносцы контролировали уверено, и работы по поднятию броненосцев, поврежденных во время первой ночной атаки, хоть и без особого рвения, но шли. Более того, "Ретвизан" уже отогнали в гавань, где можно было заняться ремонтом не опасаясь, что какой-нибудь лихой японский миноносец, проскочив сквозь огонь, сумеет всадить в броненосец еще пару мин и отправить на грунт и его, и занимающихся ремонтом рабочих. К сожалению, в док он не помещался, но зато к бесхитростно-прямому борту корабля американской постройки без особых проблем подвели кессон, что позволило наложить на пробоину пластырь и откачать воду из затопленных отсеков. А вот с "Цесаревичем" было сложнее – этот броненосец, построенный во Франции, имел французские же обводы – изящные, но абсолютно непрактичные. В результате вокруг не так уж и серьезно поврежденного броненосца все еще ходили, что называется, кругами, не зная, как к нему подступиться.

Приезд Макарова был воспринят по-разному. С воодушевлением – матросами и офицерами, сдержанно – частью адмиралов, с облегчением – наместником Алексеевым. У каждой эмоции при этом были свои, достаточно веские причины. И матросы, и офицеры, особенно те, что помоложе, были свято убеждены: сидение в Артуре кончилось, Осипыч быстро наведет порядок, и япошкам достанется по самое не балуйся. Адмиралы прекрасно понимали, что, во-первых, Макаров готов сыграть роль стимула, той самой палки, которой гнали овец, и им теперь придется вкалывать в разы больше, а во-вторых, спокойно пересидеть в Порт-Артуре заваруху не получится. Да-да, бывают и такие адмиралы. Что же касается Алексеева, то он прекрасно понимал, что один все не потянет, и был доволен появлению кого-то, на кого можно скинуть хотя бы часть дел.

В общем-то, ожидания всех присутствующих в какой-то мере оправдались. Правда, немедленно флот в море не вышел, но процесс пошел значительно быстрее. Уже к концу первой недели "Цесаревич" присоединился к "Ретвизану", а царящий на эскадре хаос сменился таки чем-то более-менее упорядоченным. Надо сказать, сейчас Макаров мог позволить себе не торопиться – японский флот, и без того не рисковавший входить в зону поражения береговых батарей, теперь и вовсе куда-то делся. Однако отсутствие противника в зоне прямой видимости отнюдь не заставляло лучшего из русских адмиралов расслабляться – он чуть ли не пинками подгонял своих людей, насколько можно ускоряя процесс. Привычка действовать быстро осталась у него еще со времен лихих эскапад на Черном море, когда он на единственном пароходе держал в страхе мощный по тем временам турецкий флот. Минные катера, которые нес корабль "Великий князь Константин" так никого и не утопили, но смогли нанести повреждения нескольким кораблям, включая броненосуц, и в результате настолько затерроризировали турок, что те попросту не рисковали выходить из портов.

Вообще, смелость и решительность – это были как раз те качества, которыми Макаров, в отличие от большинства коллег, обладал в полной мере. Дело в том, что достигнув определенных чинов, практически любой военный становится осторожен, по принципу "как бы хуже не было". Это закономерно – ему есть, что терять. Однако Макаров сохранил почти юношеский задор, что и делало его столь опасным противником для любого, кто рискнул бы стать на пути его флота. Другое дело, что при этом он, зачастую, допускал проколы посерьезнее облегченных снарядов. Это, кстати, было неудивительно – да, Макаров храбро и умело воевал в прошлую войну, но как-то забывалось при этом, что эскадру в бой он пока не водил. Впрочем, это было характерно для всех русских адмиралов – Россия давно не воевала всерьез, с равным противником, тем более на море. К тому же Макаров был, наверное, единственным адмиралом того времени, который не окончил Морской корпус, и отсутствие базового образования частенько придавало его действиям налет дилетантизма. С одной стороны, это давало плюс в виде "незашоренного" взгляда и большего полета мысли, с другой – мешало. В мире, где родился Плотников, все это, в совокупности, и стало причиной его гибели – импульсивный адмирал так и не смог наладить нормальную работу штаба, который бы любое его указание выполнял по команде "Бегом!" и занимался бы планированием операций. В результате – выход в море с четырьмя кораблями, поспешное, больше похожее на бегство отступление при появлении главных сил Того, шаблонное маневрирование, ну и, как финал, попадание на непротраленное вовремя минное поле. Но здесь у Макарова было время, чтобы освоиться, неспешно, без лишней торопливости организовать работу, а главное, хорошо и грамотно налаженная оборона подступов к гавани.

А потом случилось то, чего адмирал ожидал меньше всего – запыхавшийся вестовой принес только что полученную радиограмму, в которой была всего одна фраза: "У противника осталось шесть кораблей. Действуйте".