Левиафан шагает по земле - Муркок Майкл Джон - Страница 33

Мисс Перссон была откровенно оскорблена, однако не возразила ни слова. Мы вместе оставили рубку и вдвоем отправились на другую палубу, откуда хорошо можно было видеть приземление.

Сперва сошла пехота, которую доставили на сушу воздушными шлюпками. Она в полном порядке выстроилась на развалинах набережной. Затем корабли спустили огромные сходни, и из носовых отсеков покатили с грохотом большие бронированные «сухопутные броненосцы». Казалось совершенно невозможным делом даже столь большому флоту, как наш, транспортировать через океан так много тяжелых машин. Они смели со своего пути все препятствия, выстроились клином и двинулись в глубь территории; их верхние башни разворачивались, грозя Нью-Йорку длинными стволами орудий; нижние башни медленно вращались, экипаж проверял, все ли работает нормально. Хотя во время атлантической битвы ашанти потеряли половину своих сил, они все еще располагали очень большой армией, и сомнительно было, чтобы Соединенные Штаты, разоренные ужасной гражданской войной, были еще в состоянии противопоставить им что-нибудь, хотя бы отдаленно равное по силе. США полностью зависели теперь от поддержки Австрало-Японской Федерации (а все мы были убеждены, что та предпримет еще одну попытку остановить генерала Гуда).

Вот когда мне, наконец, довелось увидеть, что скрывалось в гигантском брюхе баржи, которую мы тащили за собой всю дорогу из Африки. И лицо Уны Перссон напряглось, когда чудовище выкатилось в доки.

– Это результат моих расследований в Англии, мистер Бастэйбл, – проговорила она взволнованно. – Изобретение О'Бина, которое сочли чересчур страшным, чтобы даже в самый разгар войны пустить в производство. Смотрите!

Уже смеркалось. Где-то в недрах плавучего дока отвинтили болты, и одна боковая стенка баржи упала в море, другая – на пристань, вперед. Одна за другой демонтировались части баржи, покуда содержимое ее не освободилось. Это была огромная стальная машина, рядом с которой только что выгруженные «броненосцы» выглядели сущими карликами. Она вся топорщилась орудиями, характеристики которых оставляли далеко позади все то, что мы имели на «Дингисвайо». На верхней палубе этой металлической пирамиды были вмонтированы четыре длинноствольные пушки, на второй палубе под ней разместились шесть таких пушек, на третьей – двенадцать, а на четвертой – восемнадцать. На пятой палубе была размещена целая батарея более маленьких орудий, примерно в треть величины остальных, предназначенных для обстрела в ближнем бою. На шестой ступени имелось примерно пятьдесят таких же орудий, в то время как седьмая и восьмая ступени были вооружены сотней современнейших автоматов, из которых каждый мог дать сто пятьдесят выстрелов в минуту. Кроме того, повсюду в броне были предусмотрены бойницы для снайперов. На каждой ступени имелись зарешеченные наблюдательные люки, и каждая огневая палуба могла поворачиваться независимо от остальных. Все орудия внутри башни имели независимый от остальных и очень широкий сектор обстрела. Все в целом было водружено на стальные колеса, из которых самые маленькие были по меньшей мере вчетверо больше человека, и на множество станин, каждая с десятью колесами, так что огромная машина при необходимости могла двигаться вперед, назад, в стороны. При такой величине колес и таком огромном весе она могла сравнять с лицом земли любую преграду.

Это и было тайное оружие генерала Гуда. Создание такой махины, должно быть, поглотило половину богатств Африки и Европы, вместе взятых. Никогда прежде не было на земле такого огромного подвижного предмета (да и неподвижного подобных размеров тоже!). Владея Левиафаном, Черный Аттила непобедим, в этом я был убежден. Ничего удивительного, что он был готов пожертвовать остатками своей завоевательской армии, чтобы только спасти этого монстра.

«Тайное оружие» действительно являло собой символ последней битвы на земле, Армагеддона. Выброшенный на берег Левиафан, чудовище, способное уничтожить все, что только ни повстречается на его пути, закованный в сталь гигантский дракон, с ревом предающий смерти все, что только оказывает ему сопротивление. Его мерцающая серо-голубая броня носила на четырех сторонах каждой огневой палубы красный круг с черным, поднятым на задние лапы львом Ашанти, символом могучей, мстительной Африки – Африки, которая вспомнила о миллионах черных рабов, которых втискивали в вонючие корабельные трюмы, чтобы они воплощали на этой земле мечты белых, – Африки, дождавшейся своего часа, чтобы натравить кошмарную тварь на потомков тех, кто мучил, оскорблял ее народы, держал их в страхе, столетиями эксплуатировал и убивал.

И если такова справедливость, то она действительно была ужасной!

Когда я смотрел, как Земной Левиафан топчет сталь и бетон с той же легкостью, с какой мы мнем ногами траву, я думал не только о судьбе, ожидающей Америку, но и о том, что станется с остальным миром, и в особенности с Бантустаном, если Гуд осуществит здесь все свои планы.

Создав такое чудовище, он, как мне казалось, будет снова и снова пускать его в дело. В конце концов Земной Левиафан сам превратится в «царя над всеми сынами гордости» и будет покорять сильных мира сего, покуда ничего живого больше не останется на свете. Разумеется, подобный исход чрезвычайно соответствовал бы логике этого мира, и я не видел вокруг решительно ничего – кроме разве что идеальных представлений, воплощенных Бантустаном, – что могло бы противостоять этой логике. Затем я подумал о своем моральном долге: сделать все возможное, чтобы сорвать страшный захватнический план Гуда! Однако убийство одного человека не казалось мне теперь подходящим решением. Занятый этой дилеммой, я повернулся к сцене спиной. Спустилась ночь, и сильные прожектора Земного Левиафана пронзили темноту, как ужасные глаза.

Мисс Перссон сказала мне что-то, но я не расслышал. Совершенно растерявшийся, я, шатаясь, уходил с наблюдательной палубы в убеждении, что спустя короткое время она и я останемся последними людьми нашей расы.

Глава третья

Дезертир

Земному Левиафану потребовалось всего лишь пять часов, чтобы, точно утюгом, пройтись по Нью-Йорку и превратить его в гладкую почву. И это в буквальном смысле. Чудовищная машина Гуда непрерывно ездила по руинам взад и вперед, разваливала немногие еще стоявшие высотные здания и вела сокрушительный кинжальный огонь по позициям тех, кто оказывал сопротивление. Цветное население Нью-Йорка, которое уже до нашего прибытия боролось с белыми, немедленно собралось под черно-красными знаменами Гуда, и около полудня немногие из оставшихся в живых защитников были согнаны в одно место и допрошены. Офицерам Гуда требовалась информация о других очагах сопротивления в стране.

Гуд пригласил меня присутствовать на одном из таких допросов, и я принял его приглашение в надежде замолвить слово за бедных парней, попавших в руки ашанти.

Гуд был облачен в великолепный мундир – тоже багряно-красный и черный, с бесчисленным количеством золотых и серебряных шнуров и швов, украшенный теми же перьями, что шлемы Львиной Гвардии. Гуд доверительно сказал мне, что подобное фанфаронство полностью противоречит его природе, но вынужден идти на это, поскольку враги, как и союзники, ожидают именно такого стиля. Он не выпускал из руки кривой меч, и за его пояс были заткнуты два длинноствольных пистолета. Пленные допрашивались в остатках погреба одного из домов на Вашингтон-Сквере. Они были ранены – изголодавшиеся, грязные и полузамерзшие люди. Белые капюшоны (здесь было распространено суеверное убеждение, что такие капюшоны спасают от заразы) были сорваны с их голов, и неряшливо сшитые из мешковины одежды были разорваны и заляпаны кровью. Должен признаться, что я вовсе не испытывал гордости за этих представителей моей расы. Какие бы условия существования ни сложились сейчас в Нью-Йорке, эти типы всегда были портовыми крысами и, вероятно, остались в живых только благодаря своей жестокости и цепкости. Они вопили, плевались, верещали в лицо захватившим их ашанти, и язык у них был самый мерзкий, какой я только слышал. Мисс Перссон стояла поблизости, и я отдал бы все на свете, чтобы только ей не приходилось выслушивать все эти отвратительные проклятия и оскорбления.