Китайский агент - Муркок Майкл Джон - Страница 18

Там живут пятеро его сводных братьев и сестёр. Мать умерла несколько лет назад. В битком набитом подвале этого почти никто не заметил. Вместе с ней подохла и жившая там же собака. Она так и пролежала несколько месяцев в углу, пока не нагрянула санитарная инспекция с очередной проверкой.

Джерри вышел из бара и направился к Талбот-стрит. Это была довольно симпатичная на вид зелёная улочка. За деревьями скрывались невзрачные фасады старых облупленных домов.

Вечерело. На загаженной птицами и бродячими собаками мостовой играли детишки. У парадных, сидя на скамейках и старых ящиках, судачили кумушки. По улице туда и обратно медленно ездили машины, водители которых искали развлечений. На стенах висели объявления:

Все как обычно.

Лишь крадущаяся от дерева к дереву странная фигура нарушала привычную картину.

«Конфуций» утвердился в мнении, что Корнелл — шеф целой преступной шайки, которая, кроме всего прочего, при случае промышляет и секретными документами. Он сам видел, как англичанин встречался со своими людьми, давая им указания или выслушивая отчёты, и начал побаиваться за свою жизнь. У этого Корнелла глаза и уши повсюду. Возможно, он уже знает, что за ним следят…

Наконец Канг-Фу-Цу увидел, как Корнелл по щербатым ступенькам спустился в какой-то тёмный подвал. Возможно, у него здесь штаб, а может, всего лишь одна из многих явочных квартир.

Напротив дома Канг заметил парочку таксофонов. Весьма кстати! Можно, не рискуя упустить Корнелла, связаться с Чангом. Ему повезло ещё больше — один из телефонов работал. Фантастическое везение в этих трущобах. Трижды его соединили не с тем номером, однако в конце концов с миссией связаться все-таки удалось.

Оказалось, что у Чанга тоже кое-что выгорело. Мадам Лили фон Берн потребовала десять фунтов аванса и заявила, что готова немедленно приступить к делу с тем, что остальную часть гонорара она получит в случае благополучного исхода.

Канг велел помощнику прибыть на Талбот-стрит и сменить его. Если Корнелл или кто-нибудь из его шайки обнаружит слежку и захочет убрать «хвост», будет лучше, если этим «хвостом» окажется не он, резидент…

ГЛАВА 14

В РОДОВОМ ГНЕЗДЕ

В фамильном подвале Корнеллов, концентрация зловония была столь мощной, что могла свалить с ног человека к ней непривычного. Потому, наверно, и обходили его стороной и полиция, и судебные исполнители, и благотворительные общества, и даже домовладелец, который давно уже махнул рукой на этих своих жильцов. Но Джерри был Корнеллом, он здесь вырос. И потому, решительно толкнув дверь, висевшую на одной петле, он шагнул в темноту.

Здесь не было ни электричества, ни газа. Берлогу Корнеллов освещали стеариновые свечи и печка, на которой готовили еду и возле которой обогревались в зимние холода.

За последние пять лет их шесть раз показывали по телевизору, фотографии Корнеллов печатались в «Дейли Экспресс», «Дейли Телеграф», «Морнинг Стар», о них трижды писали «Тобис» и «Кенсингтон Пост», два раза — журнал «На помощь!», один раз — «Трибюн», «Дейли Миррор», «Своими глазами», Кристофер Дог в своей колонке «Правдивые истории» и даже еженедельник «Филмз» (их снимали для какого-то документального фильма, но потом кадры о Корнеллах вырезали, настолько отвратительно все это выглядело). Корнеллов упоминал «Словарь сленга и малоупотребительной лексики» («он СКОРНЕЛЛИЛ у бедной старушки последний пенни»). Восемь раз о них писала в больших статьях «Гардиан».

Короче говоря, Корнеллы были притчей во языцех. Иногда им даже удавалось заработать на этом, продавая охотникам за «гвоздевым» материалом кусок отменной лондонской нищеты. Они настолько свыклись со своим прозябанием, что по-другому жить уже не хотели, да, наверно, и не смогли бы.

От Корнеллов, Бенсонов, Фитцджеральдов была ещё одна небольшая, но существенная польза. Когда отцов города, будь они консерваторами или лейбористами, спрашивали, почему те не спешат очистить окраины Лондона от вонючих трущоб, они обычно отвечали: «Эти люди не желают жить иначе».

Корнеллы были знамениты. О них знали все социальные службы. За последние два десятилетия не вышло ни одного социологического труда, ни единой статьи, в которой бы так или иначе не упоминалось их семейство.

Освоившись в темноте, Джерри любопытным взглядом окинул помещение, констатировав, что старые стены наконец-то расстались с остатками обоев. В остальном же здесь практически ничего не изменилось.

Дома были не все члены семейства. В углу, возле телевизора, который, кажется, никогда не работал из-за отсутствия электричества, сидела тётушка Норма. Это была женщина лет сорока, выглядевшая на все шестьдесят, и с умом десятилетнего ребёнка. На коленях она держала младенца. То ли своего собственного, то ли последнего внука (у неё было несколько взрослых детей).

Обычно юных Корнеллов отнимала социальная опека, но старшие ухитрялись оставлять себе одного-двух из каждого помёта, чтобы потом были основания выклянчивать разные пособия.

Рядом с тётушкой Нормой сидел, потягивая прямо из бутылки дешёвое вино, Хьюго Корнелл — сводный брат Джерри. От Бенни он отличался только голубыми глазами и поредевшими на макушке светлыми волосами. На нем был старый, весь в трещинах, пиджак из искусственной кожи, вместо рубашки — пижамная куртка, синие матросские штаны, не иначе как снятые с пьяного моряка.

Справа у стены стоял буфет — старый, уродливый, облупленный, неизвестно как сюда попавший. Вместо одной ножки его подпирала старая пустая банка из-под пива. На полках валялись заплесневелые объедки, жестянка с остатками жареной фасоли, чашки, миски, грязные тряпки, пластиковые фигурки животных, ярмарочные призы, стопка старых газет, битые грампластинки, щербатое зеркало и две пожелтевшие фотографии в источенных жучками рамках. Их тоже подобрали на улице. На них не польстились даже старьёвщицы, которые, как крысы, шныряли вдоль Портобелло-стрит и подбирали все, из чего можно было извлечь хоть какую-то пользу. Этот район был последним, где они ещё водились. Они выползали из своих нор после того, как последние туристы возвращались в свои отели, прижимая к груди викторианские рукомойники.

Если муниципалитет когда-нибудь все-таки решит покончить со здешними трущобами, он тем самым оставит без будущего Диану — сестру Джерри, которой после того, как её тело перестанет интересовать даже самого отпетого забулдыгу, придётся заняться ремеслом старьёвщицы.

Диана отдыхала в старом плетёном кресле, листая журнал, куча которых валялась тут же на полу. На обложке был изображён солдат в сапогах и русской форме, но с нацистской свастикой на гимнастёрке. Он хлестал плетью трех пышнотелых девиц в драных бикини. Надпись под картинкой гласила: «Красные садисты и их сексуальные оргии».

Беззвучно шевеля губами, Диана читала пояснительный текст. Ей исполнилось девятнадцать, ростом она была чуть выше пяти футов. Причёска её напоминала некое подобие «полупажика». На девушке был белый хлопчатобумажный джемпер, синтетическая юбка и голубые босоножки.

Джерри почувствовал себя лучше, когда убедился, что дома больше никого нет. Бары открыты весь вечер, и все, кто в состоянии передвигать ногами, сидят там.

— Привет, Диана, — сказал он. — Как поживаешь?

Диана оторвалась от журнала и удивлённо взглянула на брата. На её лице лежал толстый слой косметики.

— О, Джерри! Привет! А что ты тут поделываешь?

Вопрос уместный. Корнеллы знали, что без крайней нужды никто не рискнёт совать нос в их обиталище.

Джерри повторил историю о страховой компании и несчастном малом, которого кто-то сбил на Портобелло-стрит. При этом он намекнул, что фирма могла бы заплатить за любую достоверную информацию об этом происшествии.