Право по рождению - Кнаак Ричард Аллен - Страница 54

—  О Серентии?

Его собеседник прокашлялся. Ульдиссиан никогда не видел Ахилия таким смущённым.

— Она предпочитает, чтобы её называли так.

— Чего ты хочешь?

— Ульдиссиан… То, что между тобой и Лилией… Всё остаётся в силе?

Направление беседы начало приобретать смысл.

— В силе весенних бурь. В силе бушующей реки.

— И между тобой и Серентией ничего нет.

— Для меня она — любимая сестра, — констатировал Ульдиссиан.

Ахилий сумел слегка улыбнуться.

— Но для меня она гораздо большее. Ты знаешь это.

— Я всегда это знал.

Это заставило лучника усмехнуться.

— Да, это было очевидно для всех, кроме разве что её самой.

— Она знала, — за это Ульдиссиан мог поручиться. Серентия не была слепа, она прекрасно знала, что Ахилий томится от любви. — А теперь поясни, к чему всё это. У нас на это один вечер.

— Ульдиссиан… Серентия хочет остаться, когда ты уедешь. И я тоже хочу остаться.

То, что она хотела остаться, сильно удивило его, но решение Ахилия остаться с ней не было сюрпризом. Ульдиссиан почувствовал облегчение от этих новостей, хотя часть его и стенала от потери друзей.

— Я хотел, чтобы все вы остались. И если Серри… Серентия так решила сейчас, никаких проблем. Я также рад, что ты будешь здесь для неё, Ахилий, но… В курсе ли она, и, если так, ожидаешь ли ты каких-то подвижек между вами?

Ещё более широкая улыбка.

— Недавно произошло нечто, что заставляет меня думать, они уже есть.

Это были ещё лучшие — нет, счастливые — вести.

— Тогда я вдвойне счастлив. Я хотел, чтобы она могла видеть тебя таким, каков ты есть, Ахилий… И то, что вы будете в безопасности, тоже радует меня.

— Вот второе-то меня и беспокоит. Уж кому-кому, а мне не следуетоставлять тебя. Опасности не закончились. Найдутся другие малики! Я должен бы оставаться с тобой…

Ульдиссиан прервал его:

— Ты и так сделал больше, чем следовало, так же как и Серентия, и Мендельн! Я говорил и раньше, что хочу, чтобы вы держались порознь от меня. Ты прав: будут другие малики, особенно до тех пор, пока Примас командует Храмом. Я не хочу, чтобы кто-то из вас оставался подле меня, когда придут другие… Даже Лилия.

— Но она никогда не оставит тебя!

— Я знаю… Но я должен попытаться заставить её слушать голос разума. Если мне удастся, пожалуйста, присмотри за ней. И за Мендельном тоже.

Охотник протянул руку, которую Ульдиссиан крепко пожал.

— Ты знаешь, что можешь просить у меня что угодно, — пробормотал Ахилий. — Даже остаться с тобой.

— Ты не можешь оказать мне больше услуги, чем если покинешь меня и удержишь с собой остальных.

— А что делать с партанцами? Что я скажу им, когда они обнаружат, что тебя нет? Им это не понравится.

Ульдиссиан много думал об этом, но сейчас он смог ответить только:

— Скажи им, чтобы продолжали расти.

Это были слова истинного фермера, и точнее он бы не смог сказать. Он надеялся, что они поймут. Он надеялся также, что они простят его за то, что навсегда изменил их жизни. Теперь они не найдут покоя.

Ни минуты покоя…

* * *

Внешне Мендельн оставался спокоен, но внутри его словно кололи иголками. За последние дни он узнал много истин, но они в свою очередь породили тысячу вопросов, на которые не было ответа. Он всё ещё не представлял, что с ним стало, знал только, что это было глубоко отличное от того, что повлияло на брата и остальных. Их пути как будто были направлены на расширение жизни, на рост.

Он же, по-видимому, остановился на смерти.

Не то чтобы он всецело противился этому. Больше нет. Сказать по правде, Мендельн чувствовал себя более удобно, чем поначалу; так удобно, в общем-то, что мог проводить бо́льшую часть времени вдали от людей. Уединение, тень словно манили его. А ещё кто-то наблюдал за младшим братом Ульдиссиана. Теперь он это знал наверняка. Кто это был, ещё предстояло узнать. Это будоражило любопытство Мендельна, порождая новые вопросы. Верно, Мендельн хотел узнать личность другого. При этом Мендельн с интересом обнаружил, что совсем не боится ответа.

А ведь, по-хорошему, следовало бы.

Постепенное проникновение в суть вещей повлекло перемены. Мендельн всегда одевался в более мягкие тона, но теперь он обнаружил, что предпочитает цвета успокаивающей ночи. Ещё он заметил, что люди почтительно стали обходиться с ним, хотя в этом почтении и сквозила неуверенность. Похоже, все замечали постепенное изменение, но остальные понимали его даже меньше, чем он сам, и, наверное, предполагали, что это связано с даром брата. Думая так, они приходили к нему в поисках утешения после потери их лидера, и он рассказывал им, во что верит. К его облегчению, большинство принимали его слова к сердцу, пусть даже и не понимали до конца, что он имеет в виду.

Тени всё чаще становились его спутниками. Он стал много бодрствовать ночью. Тогда Мендельн впервые начал слышать голоса. После двух ночей прислушивания к ним он наконец набрался храбрости последовать за ними.

И, разумеется, они привели его прямо к кладбищу.

На этот раз Мендельн вошёл без колебаний, несмотря на новолуние и отсутствие звёзд. Он ничуть не боялся, ибо то, что лежало перед ним, было не загадочным, бесконечным местом из его видения, а просто последней обителью почитаемых местных. Это место было наполнено в основном покоем, шелестом мыслей и бесконечными сновидениями.

Но в самом центре было что-то ещё, что-то куда более древнее. Нечто, что возбуждало шёпоты и подстёгивало его вперёд.

Мендельн заметил, что стал хорошо видеть ночью. Больше того, он почувствовал, что видит теперь почти так же хорошо, как и днём. Даже Ахилий не мог превзойти его.

Он приблизился к участку, в котором ощущался источник. Здесь шёпоты стали более отчётливыми. Большинство их исходило из могил поблизости, и они говорили о своих жизнях так, словно они продолжались по сей миг.

«Нужно приготовить бобы, а потом испечь хлеб. Надо постирать рубашки детям…»

«В самом деле, это отличный жеребёнок, я могу продать его мастеру Линию, когда он подрастёт…»

«Поппи говорит не играть у реки, но она сверкает, и под ней танцуют рыбки. Я просто пойду и посмотрю немного, и я буду очень осторожна…»

Они звучали снова и снова. Мендельну даже казалось, что если скосить глаза, можно увидеть неясные тени над могилами, тени, представляющие тех, кто говорит.

Но, хотя всё это и восхищало его, не для этого он пришёл сюда сейчас. Нужно было разобраться с тем, что лежало в сердце кладбища. Но, когда брат Ульдиссиана в первый раз взглянул туда, он ничего не увидел кроме заросшего старого надгробия с едва видимыми знаками.

Он приблизился. Разочарование захлестнуло его. Знаки были старыми, но различимыми письменами, а не древними символами, на которые он рассчитывал. Мендельн хотел было уйти, но вдруг припомнил кое-что о его теперешнем местоположении.

Это было то самое место, где в его видении стояла огромная крылатая статуя.

Это заставило его вернуться к могильной плите. Он попробовал потрогать пальцами там, где было высечено имя…

Огромная сила отбросила его более чем на ярд.

Мендельн ударился о другое надгробие, при столкновении ему здорово досталось. Его зрение затуманилось…

Огромный полупрозрачный образ внезапно возник над плитой. Он даже отдалённо не походил на человека, но не было в нём и ничего демонического. Тень и звёздное свечение — звёздное свечение, исходящее не от небес, — формировало то, что быловидимым. То, что, по мнению Мендельна, было вытянутой мордой рептилии, повернулось к нему.

«Ты должен остаться с ним… — произнесла она. — Брат раскроет секрет сестры, и она убьёт за это…»

Зрение Мендельна наконец прояснилось… И образ исчез. Всё было так, как до того, как он коснулся камня.

Отчего-то он понял, что не сам камень призвал это — что быэто ни было — к нему. Нет, истинный источник лежал подземлёй. Камень выступал чем-то вроде проводника.