Право по рождению - Кнаак Ричард Аллен - Страница 29

Зная это, Малик поступил наимудрейшим образом.

Пылевой вихрь закружился перед Ульдиссианом, стремительно поднимая в воздух куски грязи и обломки. Рукотворная буря обрушилась на лицо Ульдиссиана, на время ослепляя его.

Священник сосредоточился…

* * *

Ульдиссиан отмахивался от густого облака, сердитый на себя за то, что не ожидал чего-нибудь подобного. Ослеплённый, он приготовился к худшему: он был уверен, что у Малика есть в запасе ещё куда более коварные атаки.

Но пыль улеглась почти сразу… Не выявляя за собой и признаков присутствия высшего жреца.

Сын Диомеда стоял, сбитый с толку, ожидая очередной уловки, но Малик больше не появлялся и не нападал. Вместо этого тонкие руки прикоснулись к спине Ульдиссиана и голос Лилии объявил:

— Ты сделал это, Ульдиссиан! Ты спас всех нас от священника и его демонов!

Он осмотрелся вокруг, видя только трупы надзирателей мира и двух чудовищ. По меньшей мере три надзирателя лежали, пронзённые стрелами, — не один Ульдиссиан был ответственен за защиту группы. Даже сейчас Ахилий стоял подле Серентии, утешая дочь торговца.

— Прости её неосмотрительность, любовь моя, — мягко добавила Лилия. — Она не хотела наслать на нас беду.

Ульдиссиан хотел было подойти к Серентии и объяснить, что он понимает, что Малик захватил контроль над её разумом, но решил оставить это дело охотнику. Ахилий предпримет всё, чтобы терзающая себя девушка успокоилась.

— Ты был великолепен! — продолжала благородная дева на одном дыхании. — Теперь ты видишь, любовь моя? Теперь ты видишь, что нет ничего, что тебе не по силам, что может помешать тебе воплотить нашу мечту?

Естественно, он всё видел, и всё ещё был в восторге от себя и своих проявившихся способностей. Высший жрец Триединого наслал на него заклинания, людей и чудовищ — и проиграл. Может ли хоть кто-нибудьуспешно угрожать ему? Конечно же, нет…

Но они будутпытаться… И остальные, особенно Лилия, будут зависеть от него, пока они тоже не научатся до конца пробуждать силу внутри себя.

— Пусть приходят, — пробормотал он, сам того не сознавая. — Пусть онприходит, — добавил Ульдиссиан, имея в виду Малика.

Лилия встала сбоку, её глаза блестели в свете лагерного костра.

— Ульдиссиан! Ты слышал, что говорил священник? Ты слышал имя?

— Имя? — он попытался вспомнить, но ему не удалось. — Какое имя?

Её губы приблизились к нему.

— Он сказал: Люцион. Священник выкрикнул демонам имя Люцион! Она перевела взор на Мендельна, который как раз подходил к ним. Брат Ульдиссиана вздрогнул.

— Ты. Ты слышал, так?

Мендельн заметно промедлил, приводя в порядок мысли. Затем кивнул:

— Да. Я слышал, как он произносил это имя. Я слышал, Ульдиссиан.

Люцион. То же самое имя, которое выкрикнул первый демон перед тем, как умереть. Теперь и Малик помянул его.

Была ли какая-то связь между Храмом и Люционом? Между Примасом и этим хозяином демонов?

Ульдиссиан почувствовал, что при этой мысли ему делается не по себе. Демоны на поводке у Храма. Что это означало?

И кем тогда был Примас, которого могли звать также: Люцион?

Глава девятая

Малик закричал снова… И снова… И снова…

Он кричал, несмотря на то, что никто больше не мог услышать его здесь, в святой святых его хозяина. Он молил освободить от мучения, хотя и знал, что никто не придёт, пока Примас не захочет этого… Если это вообще когда-нибудь произойдёт. В силах хозяина было сделать так, чтобы боль Малика длилась вечно.

Страх заставил высшего жреца закричать с новой силой.

Затем, ни с того ни с сего, боль исчезла. Со вздохом Малик упал на каменный пол. Твёрдость пола поразила его, ибо он мог поклясться, что плывёт в море игл и пламени.

— Я мог бы послать однолетнего новичка вместо тебя, и достиг бы отличного результата, — раздался голос Примаса. В нём не было того мягкого спокойствия, к которому привыкли верующие, внимающие верховному священнику. Малик, тем не менее, хорошо знал этот холодный тон. Хотя он и был раньше всегда адресован другим, неему.

И те, кому этот тон быладресован, уже никогда не покинули эту комнату.

— Я так разочарован в тебе, — продолжал Примас. — Я возложил на тебя такие большие надежды, мой Малик, такие большие надежды! Кто был моим любимчиком гораздо дольше, чем любой другой смертный?

Малик знал, что вопрос не был риторическим.

— Я б-был, о Великий…

— Да… Да, ты был, мой Малик. Твоя жизнь длится вдвое дольше жизни любого человека, и, вспомни, ты сам наблюдал преждевременный уход нескольких других…

Теперь высший жрец ордена Мефиса и вправду ожидал, что пришёл его конец. Он взглянул вверх, желая увидеть своего хозяина в последний раз.

Примас посмотрел вниз на слугу со своего огромного трона; тишина длилась так долго, что Малик начал дрожать, несмотря на его попытку выглядеть уверенным даже пред лицом смерти или даже худшего, чем смерть. Обычно хозяин так задумывался, когда прорабатывал что-то особенно ужасное.

Величественный муж встал и размеренными шагами подошёл к своему потерпевшему поражение подчинённому. Примас смотрел на Малика так, словно обдумывал что-то. Впервые с тех пор, как высший жрец заставил себя вернуться в великий храм, он позволил себе тень надежды. Будет ли ему дарована отсрочка?

— Я много вложил в тебя, мой Малик, — голос Примаса ещё больше омрачился. Каждый слог был ядом, каждое слово — гибелью. Высший жрец снова опустил голову, уверенный, что после всего меч ещё опустится на неё.

Вместо этого рука хозяина потянулась за его рукой. Дрожа, Малик протянул её. Примас помог ему встать.

— Я — егосын, мой Малик, и отвечаю перед ним так же, как ты отвечаешь передо мной! На этот раз я дарую тебе жизнь, ибо в моей голове есть вопросы, которые даже ты не можешь понять, те, что могут касаться этого существа по имени Ульдиссиан…

— Воистину я благодарен, хозяин! Я живу только для того, чтобы служить тебе! Клянусь!

Всё ещё держа руку Малика в своей, Примас кивнул.

— Да… Это так… И чтобы ты помнил об этом, я даю тебе долговременный подарок.

Высший жрец снова закричал, когда его захваченную конечность словно объяло пламенем. К его потрясению и смятению, она начала искажаться и изгибаться, превращаясь. Ушли мягкая плоть и сухожилия, их место заняло нечто покоробленное, влажное и зелёное. Толстая чешуя обильно покрыла руку выше запястья. Пальцы скривились и покрылись когтями, два последних пальца срослись в один.

Мучение продолжалось долго после того, как закончилось заклинание. Примас не давал Малику упасть на колени. Он заставил священника стоять и смотреть на него, взор хозяина не давал слуге освободиться.

— Теперь на тебе моя метка, мой Малик… Моя и моего отца, — Примас наконец отпустил его. — Отныне и навсегда.

Малик закачался, но постарался не упасть. Раскачиваясь взад и вперёд, он продолжал смотреть вниз и, задыхаясь, сказал:

— В-велик Люцион, всемогущий и всезнающий… И ещё более велик его… Его отец, блистательный и великодушный… — человек снова осмелился поднять голову. — Мефисто!

Люцион улыбнулся, его превосходные зубы внезапно заострились. Его выражение вдруг потемнело, но это никак не было связано с освещением. Хотя это было всего лишь мимолётное виденье его истинной сущности, даже этого было достаточно, чтобы высший жрец побледнел так, как никогда.

Затем, так же быстро, как он изменился, Примас снова вернул свою приятную наружность. Он потянулся к Малику и положил руку ему на плечо. Священник умудрился не вздрогнуть.

— Ты хорошо усвоил урок, мой Малик! Потому ты и остаёшься моим любимчиком. Пока. А теперь идём! Думаю, этот вопрос мы лучше разберём внизу…

— Как пожелаешь, о Великий, — сжимая свою искажённую, трепещущую руку, Малик занял место подле Примаса. Больше он ни чего не сказал — не хотел воскрешать гнев хозяина на него.