Сжечь сарай - Мураками Харуки - Страница 19

– В каком-то смысле, – ответила она.

– В каком-то смысле – печальная история: быть в каком-то смысле съеденным мухами.

– Ну да, – сказала она и засмеялась.

– Не думаю я, что эта жестокая мрачная история порадует твоих школьных сестер.

Она училась в миссионерском женском лицее.

– А я считаю, что очень интересно. – Я впервые раскрыл рот. – В смысле – сама сцена.

Она повернулась ко мне и дружелюбно улыбнулась.

– Фу-у, – опять повторил товарищ.

Брат вернулся в двадцать минут первого. С пакетом лекарств и таким лицом, словно не мог сфокусировать взгляд. Прошло некоторое время, пока он, стоя у входа в столовую, нашел глазами мой столик. Брат шагал неуклюже, будто не в силах держать равновесие. Усевшись напротив, он глубоко вздохнул.

– Ну как? – поинтересовался я.

– Да, это… – начал было он.

Я ждал в надежде, что он заговорит, но разговор так и не начинался.

– Есть хочешь?

Брат молча кивнул.

– Здесь поедим или где-нибудь в городе? Немного поколебавшись, он окинул взглядом помещение.

– Давай здесь.

Я подозвал официантку и заказал два комплекса. Брат хотел пить и попросил себе колу. Пока несли еду, он молча разглядывал вид за окном: море и аллею дзелькв, теннисный корт и поливалки, козу и кроликов. Он направил левое ухо в мою сторону, но я так и не заговорил.

Прошло немало времени, пока принесли обед. Я очень хотел пива, но в больничных столовых пиво не подают. Делать нечего – я вытащил из подставки зубочистку и привел в порядок заусенцы. За соседним столом приличного вида пара средних лет, поедая спагетти, разговаривала о раке легких у одного из своих знакомых. Как он проснулся однажды утром и стал отхаркивать кровью, как ему вставили в артерию трубку – вот такой разговор. Жена спрашивала, а муж пояснял ей, что рак в определенном смысле сконцентрировал цель жизни этого человека.

В комплекс входили шницель и жареная белая рыба, а вдобавок к ним – салат, булочка и суп в чашке. Сидя друг напротив друга, мы молча все это ели: пили суп, отщипывали хлеб, намазывали масло, накалывали вилкой салат, резали шницель ножом, накручивали и отправляли в рот гарнир из спагетти. Все это время соседи-супруги продолжали говорить о раке. Муж оживленно объяснял, почему в последнее время увеличилось число онкологических больных.

– Который час? – спросил брат.

Я согнул руку в локте и посмотрел на дисплей. Затем проглотил кусок булочки.

– Без двадцати час.

– Уже без двадцати час, – повторил он.

– Похоже, они не понимают, в чем дело, – сказал брат. – В смысле, почему я не слышу. Говорят, видимых отклонений нет.

– Дану.

– Разумеется, сегодня первый прием – сделали только основные анализы. Подробные результаты будут позже… Сдается мне, лечение затянется.

Я кивнул.

– Врачи все одинаковы. В какую больницу ни приди. Как чего не знают – списывают на других людей. Осматривают ушную раковину, делают рентген, замеряют реакцию, считывают волны мозга, и если ничего не находят, валят все на меня. Мол, в ухе изъянов нет, изъяны во мне самом. Дурдом какой-то. В конце концов начинают еще меня упрекать.

– Но ты ведь на самом деле не слышишь?

– Ага, – кивнул он. – Конечно, не слышу. Я не вру. Брат смотрел на меня, слегка склонив голову. Похоже, сомнения в нем его самого не трогали.

Мы сидели на лавке и ждали автобус. По расписанию он должен был прийти минут через пятнадцать. Дорога вела под горку, и я предложил пройти пешком пару остановок, но брат сказал, что будет ждать здесь. Мол, все равно садиться в один и тот же автобус. Что ж, резонно. Поблизости был алкогольный магазин, и я отправил брата за пивом. Тот опять купил себе колу. По-прежнему стояла хорошая погода, по-прежнему дул свежий майский ветер. У меня пронеслась мысль: что если закрыть глаза, хлопнуть в ладоши, открыть глаза – и все совершенно изменится. Причина тут – ветер, который, помимо разных ощущений на коже, еще и как-то странно шаркал по ней, будто напильником. Дело в том, что у меня такие ощущения бывали и раньше.

– А ты как считаешь? Что ухо то слышит, то не слышит – это на нервной почве? – спросил брат.

– Не знаю.

– Я тоже.

Пока брат теребил лежавший на коленях пакет с лекарствами, я потягивал пиво из поллитровой банки.

– А как это – когда перестаешь слышать? – поинтересовался я.

– Например, когда сбивается настройка радиостанции. Волны то вверх, то вниз. Звук слабеет, а затем пропадает вовсе. Спустя время волна возвращается и становится слышно, но все-таки не так, как у людей здоровых.

– Да, нелегко тебе.

– В смысле, что ухо перестает слышать?

– И это, и другое…

– Правда, я сам это не ощущаю. Нелегко там, или как. Куда больше хлопот от всяких неожиданностей, которые напрямую с глухотой не связаны. Поразительные вещи бывают.

– А-а.

– С такими ушами, как у меня, так или иначе начнешь всему удивляться.

– Ну.

– Не кажется тебе, что это уже смахивает на хвастовство? – спросил брат.

– С чего бы?

Брат опять задумался и потрепал бумажный пакет. Я вылил остаток пива в канаву.

– Ты видел фильм Джона Форда «Форт Апач»? – неожиданно спросил он.

– Нет, – ответил я.

– А я смотрел недавно по телевизору. Классный фильм!

– А-а.

Мы видели, как из ворот больницы выехала зеленая спортивная иномарка, повернула направо и покатила вниз по склону. Внутри сидел мужчина средних лет. Машина сияла под лучами солнца и походила на гигантское насекомое. Я курил, размышляя о раке. Затем – о сконцентрированной цели жизни.

– Кстати, о фильме… – начал брат.

– Ну?

– Там в начале фильма в форт на Диком Западе приезжает известный генерал. С инспекцией или чем-то еще. Его встречает бывалый штабс-капитан, которого играет Джон Уэйн. Генерал приехал с Востока и обстановку на Западе толком не знает. В смысле, про индейцев, что они подняли вокруг форта восстание.

– И что?

– Так вот, приезжает этот генерал. Джон Уэйн его встречает и говорит: «Добро пожаловать в Рио-Гранде».

А генерал ему: «По пути сюда я видел нескольких индейцев. Нужно быть внимательней». На что Джон Уэйн отвечает: «Все в порядке, сэр. Вы заметили индейцев? Считайте, что их там нет!» Я точно не помню его слов, но примерно так. Ты не знаешь, что это значит? Я поперхнулся дымом и закашлялся.

– Наверное, то, что видно обычным глазом, не столь важно…

– Думаешь? – переспросил брат. – Я толком не понимаю смысла этой фразы, но каждый раз, когда мне сочувствуют из-за уха, почему-то вспоминается этот кадр: «Заметили индейцев? Считайте, что их там нет».

Я засмеялся.

– Что, странно?

– Ага, – ответил я. Брат тоже засмеялся.

– Любишь кино?

– Люблю. Но когда ухо не слышит, почти не смотрю. Так что посмотреть удается немногое.

– Когда в следующий раз слух вернется, пошли в кино? – предложил я.

– Точно, – согласился брат, похоже – с облегчением.

Я посмотрел на часы. Семнадцать минут второго. Автобус придет через четыре. Задрав голову, я рассеянно смотрел на небо. Брат поднял мою руку и уточнил время. Когда, как мне показалось, четыре минуты истекли, я взглянул на часы, однако на самом деле прошло всего две.

– Ты не мог бы посмотреть мне ухо?

– Зачем?

– Ну просто так?

– Хорошо, давай.

Он уселся спиной и повернул ко мне правое ухо. Из-за короткой стрижки ухо было видно отчетливо. Вполне симпатичное. Правда, маленькое, но мочка выглядела пухлой, как свежее печенье. Я впервые так пристально изучал чье-либо ухо. Если присмотреться, в его форме, по сравнению с другими органами тела, есть что-то загадочное: оно нерезонно извивается, выгибается, выступает. Я понятия не имел, почему ухо такое. Видимо, по мере необходимости восприятия звуков и защиты самого уха в процессе эволюции естественным образом сложилась эта удивительная форма.