Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки - Страница 16

— Да. Если долго смотреть в глазницы, череп нагреется и начнет очень ярко сиять. Ты должен пальцами гладить ему виски, настраивая это сияние, пока старый сон не возникнет перед тобой.

Я прокручиваю в голове ее наставления. Конечно, я не могу представить, как это сияние выглядит и какие ощущения вызывает, но порядок действий вроде бы ясен. Я смотрю на ее тонкие пальцы, прижатые к белой кости, — и меня вдруг пронзает странное чувство, будто этот череп я тоже уже где-то видел. Мало того: когда я впервые встретился с ней, точно такое же видение пронеслось у меня в голове — гладкий белоснежный череп с ямкой посреди лба. Но воспоминание это или всего лишь моментальное искривление пространства-времени, я разобрать не могу.

— Что с тобой? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Ничего. Задумался немного. Пожалуй, я понял твои объяснения. Осталось попробовать на практике.

— Сначала давай поедим, — говорит она. — Потом уже нельзя будет отвлекаться.

Она приносит из дальнего угла комнаты кастрюлю и ставит ее на огонь. Тушеные овощи. Когда кастрюля начинает жизнерадостно урчать и пофыркивать, она раскладывает еду по тарелкам и подает к столу вместе с ореховым хлебом.

Мы садимся за стол друг против друга и молча едим. Кушанье скромное, с приправами, каких я никогда раньше не пробовал, но приготовлено недурно, и после еды я чувствую, как по всему телу растекается тепло. Под конец мы пьем горячий чай. Горьковатый зеленый чай с целебными травами.

Читать сны — не так просто, как это казалось после ее объяснений. Лучики света очень тонки, и сколько я ни перебираю их, концентрируя всю энергию в кончиках пальцев, никак не могу нащупать нужный нерв, а только блуждаю в ослепительном хаотическом лабиринте. И все-таки старый сон где-то рядом. Мои пальцы ощущают это отчетливо. Я слышу его шорохи, и даже различаю отрывочные туманные картинки. Но связного Послания нащупать не могу. просто чувствую: оно где-то здесь.

Кое-как я считываю два сна подряд. На часах уже почти десять. Я возвращаю ей прочитанный череп, снимаю очки и медленно потираю пальцами веки.

— Устал? — спрашивает она.

— Немного, — отвечаю я. — Никак не привыкнут глаза. Когда зрачки долго вбирают яркий свет, начинает болеть голова. Не то чтобы очень сильно. Но считывать как следует уже не получается.

— Говорят, поначалу у всех так, — успокаивает она. — Пока не привыкнут глаза, сны читаются плохо. Но ты не волнуйся, скоро привыкнешь. Главное — не торопись.

— Да уж... Торопиться, похоже, не стоит, — соглашаюсь я.

Она относит череп обратно в хранилище и начинает собираться домой. Открывает дверцу печки, лопаткой выгребает оттуда тлеющие угли и ссыпает в ведро с песком.

— Главное — не впускать в себя усталость, — говорит она. — Мама всегда так говорила. Усталость может овладеть твоим телом, но не самим тобой.

— Именно так, — киваю я.

— Хотя, если честно, я не очень хорошо знаю, что такое — «сама я». Не понимаю, что с этим делать... Только слово помню.

— С ним ничего не делают, — говорю я. — Наше «я» существует само по себе. Как ветер. Оно постоянно меняется, а мы просто чувствуем его движения.

Она закрывает дверцу печки, убирает со стола эмалированный чайник и тарелки, моет посуду. И заворачивается в простенькое голубое пальтишко. Грязно-голубое — как лоскуток неба, полинявший так давно, что уже забыл свое происхождение. Одевшись, она долго стоит в задумчивости перед погасшей печкой.

— Ты пришел сюда из какой-то другой страны? — спрашивает она, будто пытаясь вспомнить о чем-то.

— Да, — отвечаю я.

— И что это за страна?

— Не помню, — качаю я головой. — Ничего не вспоминается, извини. Похоже, когда у меня забирали тень, моя память о прежнем мире тоже куда-то исчезла... В любом случае, это очень далеко отсюда.

— Но ты ведь помнишь, кто ты такой?

— Вроде помню...

— Вот и мама помнила, кто она, — говорит она. — Но когда мне было семь лет, мама исчезла. А все потому, что у нее тоже было «я», как у тебя.

— Исчезла?

— Ну да, пропала куда-то... Давай не будем об этом. Разговоры о тех, кто исчез, приносят несчастье. Расскажи о своем городе. Неужели совсем ничего не помнишь?

— Помню две вещи, — говорю я, немного подумав. — Вокруг города не было стен, а люди отбрасывали тени.

Да, когда-то у нас были тени. Постоянно. И лишь появившись в Городе, я отдал свою тень на хранение Стражу Ворот.

— С этим в Город нельзя, — сказал Страж. — Либо избавься от тени, либо не входи в Город. Третьего не дано.

И я избавился от своей тени.

Страж вывел меня на площадь перед Воротами. Под ярким солнцем в три часа дня моя тень густо и явственно отпечатывалась на земле.

— Стой смирно, — велел мне Страж. Затем достал из кармана нож, просунул острое лезвие в щель между тенью и землей, медленно поводил ножом вправо-влево, словно приучая тень к предстоящей разлуке, — и резким движением отсек ее от меня. Та немного подергалась, сопротивляясь, но, оторванная от земли, лишь бессильно отползла к стоявшей рядом скамейке. Потерявшая тело тень выглядела усталой и жалкой.

Страж убрал нож в карман. С полминуты мы с ним стояли и глядели на тень, которую отрезали от хозяина.

— Ну вот! Отрежешь — и сразу смотреть не на что, — сказал он. — Никакой пользы от этих теней. Одна обуза.

Я подошел к своей тени поближе.

— Прости, — сказал я ей. — Похоже, нам придется расстаться на какое-то время. Я этого не хотел. Так вышло. Ты можешь немного потерпеть и подождать меня здесь?

— Немного — это сколько? — спросила тень.

— Пока не знаю, — ответил я.

— Ты не боишься потом пожалеть об этом? — тихо спросила тень. — Я плохо понимаю, что происходит. Но когда человек расстается со своей тенью — это неправильно. Тебе не кажется? А я думаю, что и ты поступаешь неверно, и само место это неправильное. Человек не может без тени, и тень не может без человека. А мы с тобой существуем, хоть нас и разделили. Здесь какая-то страшная ошибка. Тебе не кажется?

— Действительно, странно, — признал я. — Но ведь и само это место странное с самого начала. Чего ж удивляться, если в странном месте случаются странные вещи?

Тень покачала головой.

— Это все логика. А я и без всякой логики чувствую: здешний воздух мне не подходит. Он совсем не такой, как в других местах. Дурно влияет на нас обоих. Ты не должен был от меня избавляться. Разве плохо мы с тобой жили до сих пор? Зачем же ты меня бросил?

Но отвечать было поздно. От меня уже отрезали мою тень.

— Когда все образуется, я приду и заберу тебя, — сказал я. — Это ненадолго, не навсегда. Мы опять будем вместе.

Тень еле слышно вздохнула и растерянно поглядела на меня. Послеобеденное солнце поливало лучами нас обоих. Меня без тени — и мою тень без меня.

— Это сейчас ты хочешь, чтобы так было, — сказала тень. — Но, боюсь, легко не получится. У меня дурное предчувствие. Давай придумаем, как убежать отсюда, и вернемся назад, в прежний мир?

— Не могу. Я не знаю, как вернуться назад. Ты ведь тоже не знаешь, верно?

— Пока нет. Но узнаю, чего бы это ни стоило. Мне хотелось бы видеться с тобой иногда. Ты будешь ко мне приходить?

Я кивнул и потрепал свою тень по плечу. А потом вернулся к Стражу. Все время, пока мы разговаривали, он собирал раскиданные по площади камни и выбрасывал туда, где о них никто не споткнется.

Когда я подошел, он вытер о рубаху запачканные ладони и положил огромную руку мне на плечо. Что он демонстрировал лишний раз — силу или все-таки дружелюбие, я так и не понял.

— За твоей тенью будет хороший уход, — сказал он. — Трехразовое питание, каждый день прогулки на воздухе. Тебе не о чем беспокоиться.

— Я смогу иногда ее навещать?

— Да, конечно, — ответил Страж. — Не всегда, когда захочется, но встречаться вы можете. В нужное время, в нужной ситуации — когда сочту нужным я сам.