Глобальная культура коммуникаций - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 54

Человек в толпе, «массовый» человек – это человек для пропаганды. Когда собирать толпу? К вечеру, считал Гитлер, ибо воля человека с утра и в течение дня сильнее, чем к вечеру. Вечером он легко поддается воле сильного.

Гитлер был убежден, что все великие исторические перевороты были сделаны при помощи устного слова, а печатные произведения лишь углубляли сложившееся мнение (одну из глав «Майн кампф» он назвал «Первая стадия нашей работы – значение живой речи»). Доказательства он берет из опыта русской революции: «Народ, состоящий из неграмотных людей, был вовлечен в коммунистическую революцию не чтением теоретических сочинений Карла Маркса, а картинами тех небесных благ, которые рисовали ему тысячи и тысячи ораторов».

Ощущения от выступлений Гитлера описаны в многочисленных воспоминаниях жертв нацистского «программирования». Б. Винцер (он потом называл себя солдатом трех армий – рейхсвера, гитлеровского вермахта и бундесвера) рассказывал:

...

«В здании уже за час до начала негде было яблоку упасть. Точно, минута в минуту, в огромном зале появился фюрер. Оркестр штурмовиков заиграл „Баденвейлеровский марш“, и Гитлер со своей свитой прошествовал между стоявшими шпалерами штурмовиками… к трибуне, вскидывая в знак приветствия правую руку вверх. Вскоре музыку заглушил многоголосый „Хайль!“: толпа ревела несколько минут и смолкла, только когда Гитлер сел. Потом Геббельс объявил митинг открытым, и снова раздались крики и приветствия, особенно когда он назвал имя Гитлера, все хором непрерывно скандировали: „Хайль!“ Я видел мужчин и женщин, по щекам которых катились слезы, я и сам, подпав под влияние этого искусно созданного массового психоза, кричал вместе со всеми, охваченный восторгом, готовый с открытой душой воспринять все, что скажет Гитлер.

Он начал говорить очень тихо, почти невнятно. Но едва он назвал себя фронтовиком, как грянули первые аплодисменты. Голос оратора окреп, стал звучать все громче и. громче, пока не перешел в крик, когда речь приняла подстрекательский характер…

Когда стихли последние аплодисменты, я вышел вместе с хлынувшей наружу огромной толпой, преисполненный гордости, что принадлежу к избранному народу».

Сам того не подозревая, Винцер описал трансовую методику влияния на человека. Сначала его настраивают «полем» толпы, маршами, ожиданием действа. Когда эмоции достигают пика, появляется вождь. Теперь действует «поле» вождя – простая, образная, афористичная речь, необычайно динамичная, на грани истерии. Все это, в общем-то, служит одной цели – подавить волю аудитории, что для нацистской пропаганды считалось важнейшим делом. Гитлер «давит» на людей с садистским упорством, испытывая почти физическое удовлетворение, впрочем, как и толпа. Здесь он исходит из своего понимания человеческой психологии:

...

«Как женщина, которая предпочтет подчиниться сильному мужчине, а не господствовать над слабосильным, так же и массы любят повелителя больше, чем просителя, и внутренне их гораздо больше удовлетворяет доктрина, не допускающая никакого соперника, чем благодеяния либеральной свободы; часто они не знают, что делать с этой свободой, и чувствуют себя покинутыми».

Но Гитлер заставляет работать на пропаганду и ту реальную психологическую ситуацию, когда более двух третей населения выступают как конформисты по духу и мыслям, подлаживаясь под мнение наиболее активных и энергичных.

Фюрер умел работать с массой. Он выходил к толпе на митингах и празднествах и распалялся от одного только контакта с ней. Гитлер, «охваченный яростью заклинаний, подносил к лицу сжатые кулаки и закрывал глаза, предаваясь экзальтации своей трансформированной сексуальности» [180] . Склонный к мазохизму наедине с женщиной, наедине с толпой Гитлер отличался в своих речах излияниями чувственности. Так он возбуждался, делая ставку на женственную душу толпы. Но возбуждались и женщины, составлявшие более половины любой из его аудиторий. Все эти обезумевшие глаза, тянущиеся к вождю руки и как высшая точка – вопль: «Я хочу от тебя ребенка!» – демонстрировали готовность отдаться господину в кирасирских сапогах. Большая часть женского населения Германии была заражена этими чувствами. И конечно, это определило долю женских голосов, отданных за НСДАП [181] – партию Гитлера в июле и ноябре 1932 г. (она составляла соответственно 45,5 и 44,8 процента). Есть все основания считать, что выбор женщин-избирательниц сыграл определенную роль в сдвиге настроений населения вправо, который привел к быстрому росту влияния НСДАП. Большая часть «женской» Германии боготворила Гитлера, особенно после захвата Судет и Мемеля, завоевания Польши, Франции, Дании и Норвегии. Сошлемся на мнение известного немецкого писателя Г. Бёлля: «А уж немецкие матери – эта высокочтимая категория „немецкой женственности“, – сколько из них не только без сопротивления, бывало, и без особой нужды, а то даже и с воодушевлением позволили своим четырнадцати семнадцатилетним сыновьям ринуться навстречу смерти, принесли их в „жертву фюреру“!» [182] .

Зажечь толпу или чинную аудиторию магнетизмом своей энергии можно было, только имея четкое представление о целях борьбы, о ее программе. Поэтому, как пропагандист, Гитлер всегда заботился о содержании речей, о сотворении иерархии мифов, воплощенных затем в немногочисленные, но яркие краткие лозунги для массы: «Германия, пробудись!», «Нет – нетрудовым доходам!», «Национализировать тресты!», «Универмаги – в общественную собственность!». Со временем лозунги, естественно, менялись.

Талант Гитлера-пропагандиста был в том, что он понимал: его партия, нацистское движение должны выделиться на фоне других политических сил. И выделиться не массовостью (в 20-е годы партия была немногочисленна), а символом – неожиданным, ярким, бьющим по эмоциям, захватывающим воображение, повторенным сотни тысяч раз. Нужны были знамя и эмблема. Их придумали его соратники, а он объяснил так: «Красный цвет олицетворяет социальные идеи… белый цвет – идею национализма, свастика – миссию борьбы за победу арийцев». С этого момента реклама начала работать на политику.

Гитлер не делал тайны из того, что проблемы экономики его особо не интересовали. Но положение рабочих, их настроение, отношение к режиму заботили его не меньше, чем военные и партийные дела. В 1934 г. по инициативе национал-социалистов была принята «Рабочая хартия», согласно которой рабочие должны были трудиться «напряженно и много, не вступать в споры и не проявлять недовольства, в том числе размером зарплаты» [183] . А предприниматели (они же главы предприятий) должны были нести ответственность за благополучие своих работников.

Гитлер был принципиальным противником повышения уровня почасовой оплаты труда. Перед промышленниками он ставил вопрос однозначно: если рабочие хотят большую зарплату, пусть увеличивают интенсивность труда. И если заработок Ганса сократился с 20,4 цента [184] в час в 1932 г. до 19,5 цента в 1936 г., то все же его настроение определяла не столько зарплата, сколько ощущение надежности, гарантия, что он больше не потеряет работу. Синдром безработицы в Веймарской республике еще прочно сидел в сознании пролетариата. Поэтому постановление правительства о трудовой повинности (1938), согласно которому работник не мог быть уволен предпринимателем без согласия ведомства по учету занятости, рассматривалось общественным мнением еще и как забота режима о трудящихся. Эта мера, несомненно, имела побочный пропагандистский эффект. К 1939 г. безработица практически исчезла.

В своей политике и пропаганде Гитлер предпочитал опираться на социальное партнерство, на консолидацию усилий рабочих и предпринимателей во имя главных целей национал-социализма, о чем в своей книге и написал:

...

«Если рабочие, не считаясь с общим благом и с состоянием национальной промышленности, опираясь на свою силу, шантажом выжимают известные уступки, они совершают действительный грех против народа; но такой же грех совершают и предприниматели, если они, бесчеловечно эксплуатируя рабочих, злоупотребляют национальной рабочей силой, выжимая из ее пота миллионные прибыли. Такие предприниматели… являются эгоистическими негодяями, ибо, внося социальное недовольство в ряды рабочих, они провоцируют конфликты, которые так или иначе неизбежно приносят вред всей нации».