Глобальная культура коммуникаций - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 17

Какие же формы самобытности сопротивления могут быть? Кастельс считает, что эти формы возникают из сопротивления различных сообществ, а отнюдь не из воссоздания институтов гражданского общества, которые оказываются нежизнеспособными в условиях новых обстоятельств общественного устройства. Мы бы добавили: в условиях обстоятельств трансформированного массового общества, которое более живуче в сравнении с гражданским, ибо намертво сцеплено с рынком. Следуя логике Кастельса, мы приходим к пониманию того, что понятия государства и гражданского общества размываются глобализацией, изменением структуры капитала, развитием культуры «виртуальной реальности», технологий ради самих технологий. Жизнеспособным оказывается общество сетевых структур, трансформированное массовое общество, поддерживающее тенденцию массового индивидуализма.

Если самобытность сопротивления сводится к сопротивлению сообществ, то что ими движет? Вот как отвечает на этот вопрос Кастельс:

...

«…вовлеченные в движение сопротивления сообщества защищают свое пространство, свое место от безродной логики пространства потоков, характеризующей социальную доминанту информационного века. Они дорожат своей исторической памятью, утверждают непреходящее значение своих ценностей в борьбе против распада истории в условиях исчезновения времени, против эфемерных компонентов культуры „виртуальной реальности“. Они используют информационную технологию для горизонтальной коммуникации между людьми, для проповедования ценностей сообщества, отрицая новое идолопоклонство перед технологией и оберегая непреходящие ценности от разрушительной логики самодовлеющих компьютерных сетей».

А вот приемы, которые характеризуют самобытность сопротивления, воплощаемого сообществами, прорвавшимися через паутину массового индивидуализма:

...

«…новая власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами такой власти становятся умы людей… Самобытность становится главным центром культуры на целом ряде участков социальной структуры, ведя отсюда свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека и тем самым новые институты…

Те силы, которые являются выразителями устремленной в будущее самобытности, направленной на изменение культурных кодексов и кодов, неизбежно должны выступать в качестве носителей символов. Они должны воздействовать на культуру „виртуальной реальности“, которая обеспечивает рамки коммуникаций в обществе сетевых структур, видоизменяя ее в интересах альтернативных ценностей и вводя новые коды и кодексы, обусловленные такой активной самобытностью самостоятельного характера. Я бы выделил две основные категории таких потенциальных сил. К первой категории я отношу так называемых пророков. Это символические персоналии, роль которых заключается не в том, чтобы выступать в качестве харизматических лидеров или тонких стратегов, а в том, чтобы олицетворять (при помощи своего истинного лица или маски) то недовольство, которое имеет символическое значение; они выступают от имени недовольных. Таким образом, лишенные голоса мятежники обретают голос, а их самобытность получает возможность включиться в мир борьбы за символы, имея при этом определенный шанс завоевать власть (в умах людей)…

…Однако второй и основной силой, обнаруженной при изучении социальных движений, является сетевая, децентрализованная форма организации и вмешательства, характеризующая новые социальные движения, которая служит отражением и противовесом доминирующей логике сетей в информационном обществе. Именно так обстоит дело в отношении экологов, чье движение строится на основе национальных и международных сетей, деятельность которых децентрализована. Но… так же обстоит дело и в отношении женских движений, в отношении тех, кто восстает против глобального порядка, в отношении религиозных движений фундаменталистов. Эти сети не просто обеспечивают организацию деятельности и совместное использование информации. Они на практике выступают в качестве создателей и распространителей культурных кодов и кодексов, причем не только в рамках Единой сети, но и во множестве форм взаимообменов и взаимодействий. Их влияние на общество редко бывает обусловлено единой стратегией, управляемой из единого центра. Их наиболее успешные кампании, наиболее яркие инициативы нередко оказываются результатом „турбуленций“, случающихся в интерактивной сети многоуровневой коммуникации; так обстоит дело в отношении создания „зеленой культуры“, образованной всеобщим форумом, где одновременно слился воедино опыт сохранения природы и капитализма…

…Именно на этих задворках общества, будь то альтернативные электронные сети или же самые низовые сети сопротивления сообщества, я усматриваю зародыш нового общества, в муках рождаемый историей благодаря могуществу самобытности».

Таким образом, по мнению Кастельса, именно самобытность становится главным центром культуры на ряде участков социальной структуры. Отсюда она начинает свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека и тем самым новые институты. Но сопротивление это начинается опять-таки с «душевно-духовного процесса», о котором говорил Ильин.

Такая самобытность есть не что иное, как гуманитарное сопротивление, т. е. сопротивление, ведущееся гуманитарными методами посредством всех форм массовых коммуникаций, рождающих и транслирующих культурные коды и образы, основанные на традиционных ценностях, исторической памяти и харизматическом силе лидеров, выражающих настроение масс. По сути, массовым коммуникациям социального контроля, в том числе коммуникациям постмодернистского толка, противостоят коммуникации «самобытного сопротивления».

Но насколько «самобытное сопротивление» сможет переломить ситуацию? Насколько оно сможет противостоять глобальной поступи нового общества, постмодернистского, но при этом массового?

Сможет, если оно, во-первых, станет действительно гуманитарным сопротивлением и если, во-вторых, ограничит рынок в сфере культуры и экологии. Пусть это ограничение будет не запрещением, а своего рода мировым общественным договором, мировым согласием интеллектуальных элит. По сути, это капитализм, ограниченный социализмом. Это возможная центристская модель выживания человечества.

Утопия? Но альтернатива ей – крах цивилизации.

Глава 3 МАССОВЫЕ КОММУНИКАЦИИ И ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И МАССОВЫЕ КОММУНИКАЦИИ: ЭКСПАНСИЯ И СОПРОТИВЛЕНИЕ

Процесс глобализации стимулировал развитие массовых коммуникаций, а отсюда и глобальный контроль масс. Впервые термин «глобализация» употребил в 1983 г. профессор Гарвардской школы бизнеса Т. Левитт, характеризуя процесс слияния рынков отдельных продуктов, производимых транснациональными корпорациями (ТНК). В научных изысканиях первым этот термин использовал в 1985 г. американский социолог Р. Робертсон, включив слово «глобальность» в название своей работы «Interpreting Globality» [ «Обсуждая глобальность»]. А главным популяризатором нового термина стал К. Омэ, который в 1990 г. опубликовал книгу «Мир без границ».

Активно понятие «глобализация» стало использоваться с 1996 г. Пожалуй, все началось на 25-й сессии Всемирного экономического форума в Давосе, где дискуссия была выстроена по предложению основателя и президента давосского форума К. Шваба вокруг темы «Глобализация основных процессов на планете». В 1997 г. российский журнал «Эксперт» отмечал: «„Глобализация“ – мировой терминологический хит этого года, перепеваемый на всех языках на все лады». В том же году американский журнал «The National Interest» писал, что «термин „глобализация“ стал своего рода клише: он служит для объяснения всего чего хочешь, начиная от упадка германской угольной промышленности и кончая сексуальными привычками японских тинейджеров». Журнал прямо связывал внедрение представлений о «глобализации» с «культурой Давоса».