Подземка - Мураками Харуки - Страница 80

Однако это был старый магазин, его обычаи раздражали. Мы все жили в доме хозяина за театром «Мэйдзидза». Чтобы принять ванну, необходимо было пройти по коридору, затем встать на колени и, независимо от того, дома хозяин или нет, объявить: Миядзаки сейчас собирается принять ванну. Хозяин должен принимать ванну первым, поэтому нам иногда приходилось ждать до глубокой ночи, если у него был банкет или еще что-нибудь. Для мытья головы были выделены определенные дни: для мальчиков — среда и суббота. Даже чтобы постричься, надо было отпрашиваться со скандалом. В общем, атмосфера была довольно удушающей, а мне было тогда 25 лет.

Но что ни говорите, самое неприятное — это была еда. Нас кормили три раза в день, но еда всегда была холодной. За все время, что я там прожил, я ни разу не ел ничего теплого. Однажды меня пригласил к себе в общежитие старший товарищ, с которым я вместе работал на бумажной фабрике. Пожилая женщина готовила там для всех такую вкусную и горячую еду, которой я давно не ел. При этом можно было просить добавки того, что понравилось (смеется). Поэтому я и поступил на эту фирму. Зарплата не имела для меня большого значения, мне хотелось главного — всегда есть горячую еду.

У этой фирмы не было производства, только реализация продукции, поэтому, в отличие от бумажной фабрики, работа была не опасной. И без ночных смен. Вот я там уже 28 лет и работаю.

В тридцать лет я женился, у меня двое детей. Дочери сейчас 23 года, сыну 21. Оба окончили школу и работают. Дочь живет вместе с нами, а сын считает, что жить с родителями скучно и живет один в общежитии своей фирмы. Нет, он не считает нас особенно скучными (смеется), но с точки зрения детей родители, наверное, такими выглядят.

В сорок лет я построил дом в городе Касива. По линии Дзёбан еду до Кита-Сэндзю, там делаю пересадку на линию Хибия и еду до Цукидзи. Включая пересадку, на дорогу мне требуется около часа. На станции Кита-Сэндзю пропускаю несколько поездов, чтобы найти сидячее место. Из дома выхожу в 7:10.

Фирма открывается в 8:55, однако ее коммивояжеры покидают контору уже в 8:20. Если спросите, почему так рано — дело в том, что когда наша фирма располагалась на другом берегу реки Сумида, было принято рано утром поливать улицу перед входом. Сейчас, конечно, никто не поливает, остался только обычай рано выезжать. К тому же наши клиенты — мелкие и средние предприятия, которые тоже начинают работу рано, поэтому и мы выезжаем к ним пораньше, а также надо отвечать на ранние телефонные звонки.

В те дни, включая 20 марта, когда произошел инцидент, было особенно много работы — в марте подводится годовой баланс. В мои обязанности входит определять количество проданного товара, полученную прибыль, а также вести переговоры с производителями. Можно сказать, это самый напряженный месяц в году. Почти каждый день я поздно возвращался домой — что-то около 11 вечера. Однако в этом я не видел ничего плохого. Наоборот, если рано возвращаешься домой, часто не знаешь, что делать, и не находишь себе места. Уж так устроен мой организм.

В нашей фирме каждый понедельник проводятся совещания, которые начинаются в восемь утра. Если бы и в этот понедельник состоялось совещание, мне бы пришлось раньше прийти на работу, и по времени я бы избежал катастрофы. Но планерку отменили — следующий день был праздничным. Дело в том, что 20 числа многие сотрудники фирмы собирали деньги по счетам, выставленным клиентам, и полученные чеки приносили в контору на следующий день. Но из-за праздника дали распоряжение до вечера доставить их на фирму и положить в сейф. Таково было решение руководства только нашего отдела продаж; другие отделы, как обычно, в тот день проводили совещания, и их сотрудники, таким образом, не пострадали от зарина.

Как раз в это время с Хоккайдо приехала старшая сестра моей жены с мужем, и они остановились у нас. 22-го я должен был показать им Токио, сводить во Дворец сумо «Кокугикан» (муж сестры — большой любитель сумо) и в храм Ясукуни. Уходя утром из дома, я сказал им об этом, но ничего так и не получилось.

Когда поезд подошел к станции Кодэмматё, по радио передали, что на станции Цукидзи обнаружили взрывное устройство, и наш поезд остался у платформы с открытыми дверями. Я не выходил из вагона — третьего с головы поезда. Вскоре я почувствовал какой-то запах, похожий на вонь горелой резины. Сидевшая передо мной женщина приложила ко рту полотенце и вышла на платформу. Я в это время стоял, и сел на ее место.

Я сел и сразу почувствовал себя плохо. Однако в предыдущий вечер я слишком много выпил саке со своим родственником с Хоккайдо и теперь подумал, что это у меня с похмелья. К горлу подступала тошнота, я боялся, что меня сейчас вырвет. Но это было бы неприлично на глазах у всех людей, и я опасался, что меня увидит кто-нибудь из знакомых.

Поэтому я вышел из поезда и побежал. В голове было только то, что нужно успеть выбежать наружу, прежде чем меня вырвет. Пробежал билетный контроль, но на середине лестницы ноги почему-то стали ватными, и самочувствие резко ухудшилось. Я уже не мог дальше бежать. Но раз уж добрался сюда, то взял себя в руки и выскочил наружу.

На улице у забора меня сразу вырвало, но после этого колени у меня подкосились, и я больше не мог стоять. Попробовал подняться, только ноги не держали, и я повалился набок. После этого меня еще несколько раз вырвало, но легче не стало.

У меня с собой был портфель, я подложил его под голову вместо подушки. Было страшно холодно, но я весь вспотел. Вновь стало тошнить. «Почему так холодно? Что за дурацкое происшествие?» — подумал я. Помню, что небо было затянуто облаками. Но погода ведь должна быть хорошая. Может, холодно, потому что вот-вот пойдет дождь? Я до сих пор ни разу не болел, поэтому никак не мог понять, отчего так резко ухудшилось самочувствие.

Вокруг вас были другие упавшие люди?

Я этого не знаю, потому что заснул. Кто-то меня спросил: у вас все в порядке? Дайте немного поспать, — ответил я. Это нельзя, сказали мне и затолкали меня в машину. В обычную, которую эти люди остановили на дороге и сажали туда упавших людей. Некоторых сажали даже в грузовик. Я попросил, чтобы мне дали немного отдохнуть, но мне сказали, что это нельзя и я должен сесть в машину. Я весь дрожал от холода и был покрыт потом.

После того как меня усадили в машину, водитель спросил, куда ехать. В Цукидзи, ответил я, все еще намереваясь попасть на работу. В машине были и другие люди, но я об этом и не подозревал, а думал только о себе. В голове только и было: надо немедленно ехать в фирму.

Когда я сказал, что плохо себя чувствую, водитель попросил немного подождать, достал из багажника полотенце и передал мне. Я сразу приложил его ко рту, чтобы не запачкать машину. Но пот по-прежнему лил ручьем. В машину село три человека. Помимо меня — еще один мужчина и одна женщина. Женщина сидела на переднем сиденье, я мы, двое мужчин, сзади.

Всего я не помню, но у станции Хаттёбори мы остановились, и меня перевели в машину «скорой помощи». Выйдя из машины, я попросил, чтобы подождали, пока меня снова не вырвет. Затем меня несколько раз вырвало. Хотя харкать уже было нечем, меня продолжало тошнить. По-моему, меня и кровью рвало. Мне было очень плохо, и я буквально повалился на зеленое сиденье «скорой помощи».

Тем не менее сознания я не терял. Врачи «скорой помощи» несколько раз спрашивали у меня имя, адрес и номер телефона — видимо, чтобы убедиться, что я в сознании. А я в то время думал: почему они заставляют меня говорить одно и то же, хотя я плохо себя чувствую?

Мне было настолько плохо, что ничего не помню. Что творилось вокруг? Других людей я не видел, был поглощен только собой. Выдыхать я мог, но не мог вдыхать, как будто что-то мешало. Воздух не попадал внутрь, поэтому было тяжело, и все время лил пот.

Привезли меня в больницу «Кёбаси», где я оказался зариновым пациентом № 1. На меня сразу надели кислородную маску и поставили три капельницы. Весь день до вечера меня продолжало тошнить, даже под капельницами.