Подземка - Мураками Харуки - Страница 68

На Уэно обычно сажусь в передние вагоны — в первый или второй. Но в какой из них сел в тот день, не помню. Не смог ответить я на этот вопрос и в полиции. Поезд остановился, я вдруг вышел на какой-то станции, ехал до работы на такси. Где я вышел, толком не помню. На Каябатё или Хаттёбори?

В вагоне объявили о взрывчатых веществах, там поезд и остановился. Движение вряд ли скоро восстановится, оставалось только ехать на такси. Я быстро вышел и тут же поймал тачку. Пока ехал, слушал по радио о взрывчатке в метро.

Только выйдя из вагона, я увидел двух-трех лежавших на платформе пассажиров. Подумал: наверное, им плохо, — но особого значения не придал. Их уже уносили на себе служащие метро. Но я быстро прошел мимо — нужно было такси ловить. Чувствую, правильно сделал. Чуть позже поймать такси там было уже невозможно. Благодаря этому добрался на работу до девяти.

В тот момент я чувствовал себя вполне нормально. Но потом начались непонятки: вокруг все какое-то мрачное, состояние неважное. Подкатывает тошнота. Тем временем коллеги, насмотревшись телевизора, устроили панику: дескать, это ядовитый газ. Сообщали, что, вдохнешь его — и вокруг все мрачнеет. Тогда я и понял, что со мной. Также они сообщили, что рекомендуется немедля пойти в больницу — и я пошел в ближайшую, на Хироо.

Было это в половине одиннадцатого. К тому времени там уже было порядка тысячи пострадавших. Первым делом взяли кровь на анализ, а затем предложили госпитализацию, объяснив, что низкий уровень холинэстеразы. Сейчас уже точно не помню, но у меня было где-то 60-70 при норме 140. Поставили капельницу, но уколов не делали. Мол, нет лекарств.

Так я в конечном итоге провел в больнице три дня. Палата четырехместная, вообще-то она предназначена для тяжелобольных, но, кроме меня, там был еще один пострадавший от зарина, остальные — обычные больные. Позвонил жене, она приехала. Особого беспокойства не было. Так, вроде: ну, так получилось. В то время мы еще не имели понятия, что это такое — зарин.

Состояние — мрак перед глазами. Ляжешь на бок, поспишь, ничего особого. Аппетит тоже есть — я ел как обычно. В день выписки уровень холинэстеразы вернулся к 120-130. Зрачки продолжали оставаться меньше, чем у нормальных людей. Темновато, но постепенно привык — я уже сам толком не понимал, темно или нет. Тяжести, боли не было, лишь, когда ходил быстрым шагом, делал резкие движения, появлялась одышка.

Всю ту неделю на работу я не ходил, пошел в следующий понедельник. Зрачки какое-то время оставались маленькими, но это мне никак не мешало. Никаких осложнений не последовало. От поездок в метро после происшествия меня ничего не сдерживает. Однако если попытаться разобраться, что же на самом деле можно назвать осложнением, конкретного ответа у меня не будет. Вот что вызывает опасения.

Можно, конечно, и смертную казнь, но со смертью для них все кончится. Наоборот, хочется, чтобы они сполна взяли на себя всю ответственность за происшествие. Это же можно сказать государству. Злость к преступникам, разумеется, есть, но говори не говори — разве что от этого изменится? Несомненно, «Аум Синрикё» лапочками не назовешь, однако огромна ответственность и государства, которое пустило на самотек проблемы такого рода, сложив руки, безучастно позволив им разрастись до таких масштабов. Извините за выражение, но психи есть везде. И кто как не государство обязан обеспечивать безопасность, ограждая от таких людей. Разве не для этого все платят налоги? Это касается не только полиции. Не будь разрешения губернатора, не стали бы они религиозной организацией. Или они там давали разрешение с перепугу?

В телерепортажах только и слышишь о деле адвоката Сакамото и происшествии в Мацумото: «Оказывается, дело было вот как». Смотришь на все это и задаешься вопросом: «Куда смотрела до сих пор полиция? » Это сносит крышу похлеще, чем дела «синрикёвцев».

Родилась и выросла в Токио. Когда училась во втором классе средней школы, родители купили в префектуре Сайтама квартиру в кондоминиуме, и все переехали туда. Поблизости от них жила бабушка — поэтому и решили переезжать. Семья состояла из четырех человек — родители, младшая сестра и она.

Окончив университет, поступила на работу в небольшую торговую фирму, которая, к несчастью, на третий год из-за плохого ведения дел обанкротилась. Однажды, не зная об этом, она пришла утром на работу, и ей заявили, что фирмы больше не существует. Как гром среди ясного неба.

После этого три месяца проболталась дома без работы, но поскольку уже давно проявляла интерес к проблемам защиты окружающей среды, нашла работу по объявлению в фирме, которая занималась переработкой мусора и отходов. Должность — секретарь президента фирмы — звучала привлекательно, но в действительности г-жа Синко и не представляла, что придется так много работать.

Однако, не проработав и года в новой фирме, она оказалась среди пострадавших от зарина в метро и испытала такой моральный и физический шок, после которого работать больше не смогла. Полгода лечилась дома и боролась с различными рецидивами отравления. Теперь почти выздоровела и работает неполную неделю в одном из правительственных учреждений, одновременно помогая общественным организациям на добровольных началах. Г-жа Синко не относится к тем, для кого важна какая ни есть работа. Она счастлива, когда перед ней стоит ясная цель, в достижение которой она ощущает личную вовлеченность.

Она производит впечатление аккуратной девушки, с сильным чувством ответственности; похоже, способна стойко и без жалоб переносить страдания. Лишь недавно она выразила готовность рассказать другим, какие тяжелые испытания ей пришлось пережить.

Хотя, вероятно, точно передать всё невозможно.

В тот день я от станции «N» линии Тобу-Исэдзаки доехала до Кита-Сэндзю, где пересела на линию Хибия. В поезде была убийственная давка. Я даже подумала, что когда-нибудь в ней кто-то умрет. Бывали случаи, когда людям там ломали ребра, я слышала. Иногда думала, что обязательно когда-нибудь перееду, чтобы не пользоваться этой линией. Хоть задумывалась об этом и часто, пока приходилось терпеть. Будь моя воля, я бы тут не жила.

Иногда наталкивалась на эротоманов. В последнее время женщины стали смелее и больше не молчат. Иногда в вагоне можно услышать женский голос: «Прекратите, пожалуйста!» — Попав в такую ситуацию, я тоже говорила: «Прекратите, пожалуйста», — или молча стряхивала его руку, стараясь при этом больнее ущипнуть.

Однако действительно — когда большая давка, у них нет возможности тебя потрогать. Им приходится оберегать самих себя.

Такая давка, что эротоманы не могут дотронуться до женщины?

Да, это так. Пока едешь на работу — смертельно устаешь. Особенно тяжело те 15 минут, которые поезд идет от Кита-Сэндзю до Акихабары. На станции Акихабара многие выходят, и тогда можно вздохнуть.

События, которые случились сразу после того дня, я не могу точно вспомнить — голова у меня была будто в тумане. В тот день я села в поезд, который следовал вслед за тем, в котором распылили зарин. Когда тот поезд подошел к станции Кодэмматё, один из пассажиров ногой выбросил на платформу пакет с зарином, который, наверное, упал как раз на то место, где затем остановился мой вагон. Вероятно, при открытии дверей я вдохнула газ, и самочувствие у меня стало постепенно ухудшаться.

На этой платформе затем произошли события, о которых я позже прочитала в газете. На мужчину, который выкинул ногой пакет на платформу, набросились окружающие пассажиры, обвинив его в том, что это он подложил пакет в вагон, и произошла небольшая потасовка.

Я все же видела, что там произошло. Один человек побежал, а двое других бросились его догонять. Но вспомнила я это лишь примерно через три месяца. До этого ничего не могла вспомнить — даже когда полиция опрашивала меня в первый раз. Но во второй раз я вспомнила: кажется, все так и было. В тот день у меня отсутствовало чувство времени, и события остались в памяти только фрагментарно. Но сейчас почти все восстановилось.