Подземка - Мураками Харуки - Страница 104

Мы оба были одного возраста, нам было по 26 лет. Оба с удовольствием выпивали: пиво, виски, японское саке, вино, все равно что. Ему все нравилось, такой он был человек.

После этой лыжной поездки мы стали часто встречаться вдвоем. Он жил в общежитии для холостяков в городе Кавагути, поэтому в большинстве случаев встречались где-то посередине, часто в Токио, в районе Юракутё. Каждую неделю. Если он мог, то и в субботу, и в воскресенье.

Мы как-то во всем подходили друг другу. Думаю, это было предопределено судьбой. Мы встречались так почти целый год, и ни разу не наскучили друг другу. Болтали, ходили в кино, потом пили вино, и это было еще более приятно.

В этот год, 1992-й, в июле он нанес официальный визит моим родителям и сказал им: «Я встречаюсь с вашей дочерью и намерен жениться на ней». — После этого долго беседовал с родителями, а с отцом они пили саке. Он очень понравился отцу. Отец сказал мне потом: хороший человек. Что ему в нем так понравилось? Может, потому, что он производит впечатление прямого человека (смеется).

Поженились мы в июне следующего года. В феврале того года у меня умерла мать, поэтому из-за траура свадьбу отложили. Мне просто очень хотелось надеть свадебное платье. После свадьбы мы стали жить вместе с отцом, поскольку не хотели оставлять его одного. Это предложил муж. Отсюда он ездил на работу в Одзи, где была его фирма. В один конец для этого требовалось почти два часа. В шесть утра он уже выходил из дома, возвращался в 11 — 12 часов. В то время я еще часто ссорилась с отцом, и муж успешно нас мирил.

С отцом мы прожили десять месяцев. А в апреле переехали в Кита-Сэндзю — в дом, принадлежавший компании мужа. Мы выбрали Кита-Сэндзю, потому что у компании тогда не было других свободных домов. Теперь мне предстояло совершать длительные поездки на работу в Йокогаму, в одну сторону — полтора часа. Это было ужасно. Через год я настолько устала, что пришлось бросить работу. Муж сказал: если ты так устаешь, нечего храбриться. Поступай так, как тебе нравится.

Так я стала домохозяйкой. Ухаживала за мужем, готовила еду трижды в день, по утрам смотрела телевизор, чего раньше не могла себе позволить (смеется). В июле у меня начал расти живот. Когда я уходила с работы, мне говорили: вот уйдешь с работы — заведешь ребеночка. Так оно и получилось.

В Кита-Сэндзю было легко жить. Много магазинов, рядом станция. Квартира у нас была большая. Приехав из Йокогамы, я не чувствовала себя здесь чужой.

В ноябре 1994 года мужа перевели с завода в Одзи в основную фирму, которая тогда находилась в Синагаве. Затем он стал работать в строящемся новом здании фирмы в Тораномон, Минатоку[105], строительство которого должно было закончиться в апреле 1995-го. Здание в 35 этажей, муж, как специалист по электрооборудованию, отвечал за установку лифтов, освещения и вентиляционных систем, но тогда лифтов еще не было, и приходилось ходить пешком. Однако мужу это нравилось. Он больше любил работу, где можно двигаться, а не сидеть за столом.

Вернувшись домой, он, потягивая пиво, рассказывал о делах фирмы. Я очень любила эти рассказы о его коллегах. Он часто спрашивал моего совета: у нас, мол, есть такой парень, он то-то и то-то, что мне делать, как думаешь? И часто шутил, хотя на работе был весь такой серьезный и сосредоточенный. На него можно было положиться.

Помимо лыж, у мужа были какие-нибудь увлечения?

Ладно уж. Скажу. Патинко (смеется). Хоть он и занят, но выбирает время для этого. Это увлечение я не очень понимаю, но думаю, что оно снимает стресс. В выходные дни он либо спал, либо шел в салон патинко. Поездки он не любил. Только на лыжи. А всякие туристические поездки — не для него.

Из еды он с удовольствием ел все, что я подавала. Особых пристрастий у него не было. Особенно любил то, что я сама готовила. Сколько бы ни ел — не толстел. После того как мы поженились, наоборот, похудел.

Мы оба сразу хотели завести ребенка. Он хотел троих. Когда я забеременела, он очень обрадовался. Откровенно говоря, какое дать имя девочке, мы решили заранее. Оно мне приснилось: ребенок где-то бегает, а я гоняюсь за ним и кричу это имя. Сама я его не помнила, а когда проснулась, муж говорит: ты во сне кричала «Асука! Асука!».

Мы почти никогда не ссорились. Но когда я была в положении, иногда раздраженно сердилась на него, а он переносил это спокойно. Только посмеивался. Такой добрый был. И перед смертью, казалось, стал еще добрее. Иногда приходил с работы, а в доме нет еды — тогда он не сердился, а говорил, что сейчас сходит и все купит. Даже на работе расспрашивал, что женщинам полагается есть при беременности. Очень обо мне заботился. По утрам, когда мне бывало нехорошо, я ничего не могла есть, кроме сэндвичей и виноградного желе, так всегда, возвращаясь с работы, их мне покупал.

Накануне 20 марта, в воскресенье, мы вдвоем пошли за покупками. Обычно он этого не делает. Тем утром шел дождь, и мы встали поздно, но днем распогодилось, поэтому я сказала: пошли в магазин вместе, — и он вдруг ответил: пошли.

Купили одежду для будущей малышки, подгузников, стиральный порошок и другие мелочи. У меня живот уже большой, ходить трудно, но врач всегда говорил: шевелитесь, вам больше шевелиться надо.

Когда вернулись домой, он сказал, что завтра ему обязательно надо быть на работе: в пятницу он брал отгул, а 1 апреля здание сдавать, вот он и волновался. К тому же в понедельник они там кого-то важного на объекте принимали, и ему очень хотелось там быть.

Когда он ехал на работу в новое здание в Тораномон, то выходил из метро на Касумигасэки, считая, что ему от нее ближе, чем от станции Тораномон. Вставал в семь утра и выходил из дома в половине восьмого. В этот день он встал очень рано, где-то в полшестого. Обычно я завтрак не готовлю, но в то утро решила сделать. Муж за мной очень ухаживал и все время говорил, чтобы я не напрягалась. Хотя накануне сказал: было б неплохо, если бы ты меня чуточку побаловала — проснусь, а меня ждет завтрак. И вот я взяла себя в руки и встала рано. Похоже, ему очень нужно было, чтобы я его действительно побаловала немножко.

Сама я про завтрак обычно забываю, к тому же я совсем не жаворонок. Да и он не любил рано вставать, поэтому просто махал рукой: ну его, этот завтрак, — и выскакивал за дверь в последнюю минуту. По пути на работу что-нибудь перехватывал. А в то утро я два будильника поставила, приготовила тосты, яичницу и кофе. Он был очень рад.

Возможно, у него было какое-то предчувствие. Он вдруг неожиданно сказал: если меня не станет, ты должна держаться. Ни с того ни с сего. Удивившись, я спросила, чего это он такое говорит. В конце концов он объяснил, что с окончанием строительства нового здания он переходит на сменную работу: двое суток на работе и три дня отдыха. Поэтому он иногда не будет ночевать дома, и я должна держаться, когда буду одна, особенно, если наш ребенок, простудившись, будет болеть. Но три дня дома — значит, он больше времени будет проводить с малышкой, а это очень приятно.

Из дома он вышел в 7:33. Думаю, сел на поезд линии Хибия, который отправлялся от Кита-Сэндзю в 7:37. Проводив мужа, я убрала посуду и стала смотреть телевизор, программу «Бодрое утро». Вскоре передали, что на станции Цукидзи, линия Хибия, что-то произошло. Но мой муж должен был ехать по линии Маруноути, и это не имело к нему отношения.

В половине десятого мне позвонили из фирмы и сказали, что мой муж, кажется, попал в инцидент. Обещали перезвонить. Через десять минут снова позвонили и сказали, что его отвезли в больницу Накадзима. Сказали, что по факсу пришлют адрес больницы. Я позвонила в больницу, но там был полный хаос, и ничего толком ответить не могли. Дескать, мы не можем за всеми уследить. Я положила трубку и стала ждать звонка. Около десяти раздался звонок: положение очень серьезное, срочно поезжайте в больницу. Одевшись, я только собиралась выйти из дома, как снова зазвонил телефон. Он только что скончался. Вероятно, это звонил начальник мужа. Держитесь, г-жа Вада, держитесь, только и говорил он.