Вокруг крючка - Заборский Михаил Александрович - Страница 15

И с такой это обидой деду выговаривает:

— Ты что же, грешная душа, со мной равняться надумал? Гордыня тебя заела? Нету моего согласия на операцию! А ослушаешься — на себя пеняй! И будет дело тогда твое табак!

Выпучил дед глаза на святителя. Оробел. Даже дрожь трясет. И вдруг видит, несется навстречу машина колхозная. ГАЗ-51. И кроет прямехонько на преподобного. Тот, не будь дурак, в сторону. И в глаз пропал, как в воду канул. Осадила машина. И лезет из нее врач кимрский, Виктор Федорович, в халате белом. А в руках держит шило дедово, которым тот зимой валенки подшивает. И так это быстро спрашивает:

— Ну как, больной, подготовились?

А сам как ткнет шилом в бородавку. И угодил в самую червоточину. У деда ажно брызги из глаз! Схватился он рукой за голову, а бородавки нет. Как сгинула!.. И проснулся на этом месте дед Стулов…

Проморгался и видит: стоит над ним петух инкубаторский, боком выглядывает, шею вытянул и вот-вот целит второй раз деда в лысину долбануть.

— Ах ты, нечистый дух! Мне-то и невдомек, чего он с меня глаз не спускал! — заорал дед. Вскочил и петуха хворостиной. А после взялся за голову, пощупал — и точно. Нет бородавки! Только на ладони мокренько — сукровица течет.

Пошел дед, разбудил племянника. Тот поглядел, потянулся со сна и говорит:

— Это у тебя жировик оказался. Штука не из страшных. А насчет рака я, может, и зря. Да ведь и не всякая медицинская теория оправдывается. Сходи-ка, промой лысину марганцовкой. А то вон, гляди, у твоего лекаря из клюва какая-то соломина торчит. Не первой свежести. И не опасайся в общем: присохнет до вечера.

И верно. Присохло у деда до вечера. На другой день и вовсе: отвалилась корочка, и только рубчик остался беленький…

А неделю спустя поехали наши деревенские с племянником в город. Погода замечательная. Сидят, беседуют душевно. И рассказывает племянник:

— Так я располагаю, кончилась теперь у нашего деда с преподобным дружба.

— Как, — спрашивают, — кончилась?

— Да как же, — отвечает, — после того случая валялся я на печи. Простыл маленько после купанья. А дед как раз зашел. Ни к чему, что я в избе. Не заметил. И к зеркалу — долго так себя оглядывал. А потом оборотился на икону, ткнул себя пальцем в лоб и говорит:

— Вона лысина-то. Не плоше твоей. А еще пугать взялся… — Да как захохочет, и ну себя по бокам хлопать…

А нового петуха дед Стулов так пока и не купил. Этого у снохи выменял. На овечью шерсть. «Излечил меня, — говорит, — нечистый дух. Хирург на поверку оказался». И откормил его вареной картошкой на совесть. Гладкий ходит теперь петух. Точно масленый.

Комиссия

Желаете летом отдохнуть хорошенько? Приятно отпуск провести? Тогда милости просим в Акатово. Не пожалеете. Наша деревенька другому курорту не уступит. На горе стоит, рядом бор сосновый. По окрестным старицам уток, как воробьев под застрехой; в лесу — тетеревья. Дождики перепадут — гриба белого хоть косой коси. А ягоды сколько! А щуки в речке какие! А караси в лесных озерах! Словно бы из червонного золота, и каждый по килограмму! Уродятся же на белом свете такие караси!

Приезжайте, друзья, погостить. Кто в деревне свежему человеку не рад? Но только с чистым сердцем приезжайте. Без задних намерений. А то ведь, хотя мы и простые колхозники, но в людях тоже разбираемся. На то и поговорка старинная сложена: гость гостю рознь, а иного хоть брось!

Вот, к примеру, за последние годы навалились на наш колхоз разные ревизоры да обследователи. От комиссий этих, от ревизий, от инспекторов прямо житья не стало. Пачками ездили. Одни уезжали, другие приезжали. И каждому что-нибудь обязательно да подавай! Материалы какие, либо сведения. Закажет такой товарищ, что ему требуется, словно селянку в чайной, а сам ходу в лес или на речку. И там отдыху предается. А того не поймет, что через это в колхозе урон. Заниматься с человеком надо, внимание оказать, а у нас народа не так уж много и каждый на счету.

Правда, сейчас с этим делом чуть отпустило. Пожалуй, случай один помог. Да вы послушайте.

В те дни горячка подошла особенная. Весенний сев в самом разгаре. И так получилось: еще бы чуть — и колхоз на первое место в районе вышел. И по льну и по пшенице. Так председателю и сказали: дескать, колхоз ваш, уважаемый Петр Михайлович, кандидат на почетную доску. Поняли? А дальше дело ваше!

Вот и собрал Петя в то утро весь народ. На площади, около клуба. Объяснил положение. Ну, поговорили сначала, пошумели — не без этого; а потом и решение приняли: в грязь лицом не ударить. А постановили так: пока вёдро, чтобы ни единой живой души в деревне не оставлять. Всех в поле! И бухгалтерию! И завфермами! И кладовщиков! И почтальона! Учитель — и тот вышел с ребятами.

Славное было то утро, и день обещал выстоять замечательный. И уже расходиться было начали по бригадам, как вышел тут у председателя с дедом Стуловым разговор. С жалобой дед к нему обратился, насчет трудодней. Выходило их, по дедову счету, за прошлый месяц двадцать семь. Бригадир же, Ербаков Миша, признавал только двадцать шесть. Пачку нарядов вытащил бригадир и все махал ею перед дедовым носом. «не в церкви, — кричал, — не обманут!» А дед в ответ разное вопил: и что может вполне свободно Мишка дедовым кровавым потом захлебнуться — на то он и бригадир! И что — амба! — не будет больше до скончания века колхозу от деда Стулова никакой помощи. И что провались он, этот самый акатовский колхоз, сквозь землю с его шаромыжным правлением!.. Многое вопил — разве все вспомнишь? А Петя, как шут его дернул, возьми да тоже что-то на деда рявкни. И уж тогда дед Стулов раскипелся, как чайник на керогазе. Плюнул, Петю волкодавом обозвал и пошел восвояси.

Народу, конечно, вокруг шума собралось порядочно. И за криком никто не заметил, как выкатила на деревню машина. Легковая, «Победа», и вся в грязи. Здорово, видно, ей досталось. И вылезли из нее сначала двое мужчин. В сапогах высоких и пиджаках кожаных. Один плотный, коренастый, ружье в чехле держит. Другой худощавый, в очках, с небольшими темными усиками. И виду очень ядовитого, с улыбочкой. А за ними гражданка. Эта тут же зеркало вынула и краской стала губы тереть.

После всех водитель вылез. Обошел машину и головой покачал. А потом багажник отпер, вытащил оттуда бредешок порядочный да две корзинки пустых.

«Ну, — думает Петя, — попал. Вчера только одних насилу спровадил, и опять комиссия, не иначе. За карасями, дьяволы, прибыли. Теперь ау! — доска почетная. Вишь ты, даже с секретаршей припожаловали!..»

Ладно!.. Толстый, видимо, у них за главного. Не спеша прямо к Пете направляется. Сам бритый, пониже затылка складка глубокая, брыластый, щеки висят. Говорит же скрипуче и нараспев.

— Не ошибусь — вы самый и есть председатель?.. А мы из области, комиссия. С очень важным экономическим обследованием… Впрочем, может быть, пройдем в правление?

— Обождите маленько! — раскрыл было Петя рот. А сам по сторонам озирается. И пальцами у пиджака оборку теребит. Потому что окончательно понял, чем дело пахнет: бедою.

А толстый дальше поет:

— Сейчас вы формы отчетности получите. В них все и обозначено. На какие вопросы отвечать обязательно. И на какие только желательно. Ваша забота выделить кадры и обеспечить проверку исполнения.

И дальше стал толковать подробности. А оказалось такое: с первого числа января сего года требовалось все наряды по колхозу, как он выразился, поднять и пересмотреть. И разложить их на два состава. Один состав по чистому сельскому хозяйству. К примеру, пахал ты там, либо навоз возил, либо корову отдоили. Второй же состав — это уж совсем иной. Исключительно насчет индустрии. Например, если крышу дранкой покрыли, или в кузнице чего отковали. И так далее. И по каждому составу еще надо было ответить на семьдесят четыре вопроса обязательных да на сорок семь желательных. Дли этой работы толстый требовал весь колхозный аппарат засадить, хотя бы и до темной ночки. И для контроля агронома придать да двух бригадиров. В общем надо было от живого дела человек семь отбить. Это в посевную-то! И чтобы завтра в шестнадцать ноль-ноль задание выполнить, так как у комиссии срок командировки оканчивался. А материалы подготовить в трех экземплярах.