Норвежский лес - Мураками Харуки - Страница 25

Я занимаюсь теннисом и баскетболом. Баскетбольную команду набрали вперемежку из пациентов (не люблю слово «пациент», но ничего не поделаешь) и персонала. Но во время игры так увлекаемся, что становится трудно определить, где пациенты, а где персонал.

Это несколько странно. Странно, что, когда во время игры смотришь вокруг себя, люди все до одного видятся искаженно.

Как-то раз лечащий врач мне так сказал, что в каком-то смысле мои ощущения правильные. Он сказал, что мы в этом месте не для того, чтобы эти искажения исправить, а для того, чтобы к ним привыкнуть. Что у нас проблема в том, что мы эти искажения не можем признать и принять.

Он говорит, что как у всех людей отличается походка, так каждый человек на свой манер чувствует, рассуждает, смотрит на вещи, и как ни пытайся это исправить, ни с того, ни с сего оно не исправится, а если пытаться выправить насильно, то что-то другое искажается.

Хотя, конечно, это сильно упрощенное объяснение, и это не более, чем какая-то часть проблем, которые нас одолевают, но мне показалось, что я как-то смутно догадалась, о чем он хотел сказать.

Возможно, мы действительно не можем приспособиться к своим искажениям. Поэтому мы не можем как следует совладать с реальными страданиями и болью, вызываемыми этими искажениями, и от того находимся в этом месте, чтобы подальше от них уйти.

Пока мы находимся здесь, мы можем не мучить других людей и не быть мучимыми другими. Потому что все мы знаем о себе, что мы «с искажениями». Это и есть то, что совершенно отличает этот мир от внешнего. Во внешнем мире многие люди живут, не осознавая своей искаженности.

Но в этом нашем маленьком мире именно искаженность является главным обстоятельством. Как индейцы носят перья в своих волосах в знак принадлежности к своему роду, так мы носим в себе свою искаженность. И тихо живем так, чтобы не повредить друг другу.

Кроме спорта мы еще занимаемся выращиванием овощей. Помидоры, баклажаны, огурцы, арбузы, клубника, лук, капуста, редька, еще кое-что. Выращиваем все, что можем. Используем также теплицу.

Для людей, живущих здесь, выращивать овощи привычное и любимое занятие. Они читают книги, приглашают специалистов и целыми днями, бывает, говорят лишь о том, какие удобрения лучше, да о качестве почвы.

Я тоже очень полюбила выращивать овощи. Наблюдать, как каждый день всевозможные фрукты и овощи подрастают по чуть-чуть, это очень впечатляет. Ты пробовал выращивать арбузы? Арбуз растет быстро, прямо как маленькое животное.

Мы живем, каждый день питаясь свежими овощами и фруктами. Мясо и рыбу, конечно, тоже подают, но здесь со временем их уже не так хочется есть, как раньше. Слишком уж свежие и вкусные здесь овощи.

Иногда мы ходим собирать дикие коренья и грибы. По ним тоже есть специалист (если посмотреть, тут одни специалисты), и он подсказывает: это пойдет, это не пойдет. Я благодаря этому на три килограмма поправилась с тех пор, как сюда приехала. Самый подходящий для меня вес. Все благодаря движению и систематическому питанию.

В остальное время мы читаем книги, слушаем музыку, занимаемся вязанием. Телевизора или радио тут нет, зато есть хорошая библиотека и фонотека. В фонотеке есть все от полного собрания симфоний Малера[3] до «Битлз», и я постоянно беру там пластинки и слушаю у себя в комнате.

Проблема здесь в том, что если сюда приехал, уезжать потом не хочется или страшно. Пока мы живем здесь, наши души обретают умиротворенность и теплоту. Мы начинаем относиться к своей искаженности как к чему-то естественному и чувствуем, как поправляемся. Но примет ли нас такими внешний мир, я до конца уверенной быть не могу.

Лечащий врач говорит, что сейчас мне самое время понемногу начинать общение с посетителями. «Посетители», значит нормальные люди из нормального мира, и когда я слышу это слово, ничье лицо, кроме твоего, мне не вспоминается.

Честно говоря, с родителями мне встречаться особо не хочется. Они сильно переживают из-за меня, и от разговора с ними мне станет только тяжелее.

А еще мне надо кое-что тебе объяснить, хоть и не знаю, получится у меня как надо, или нет, но это очень важно, и избежать этого нельзя.

Но не думай из-за этих слов, что я тебе навязываюсь. Я ни для кого не хочу становиться обузой. Я почувствовала, как хорошо ты ко мне относишься, и мне от этого радостно. Поэтому я просто откровенно говорю тебе об этих чувствах.

Сейчас я очень нуждаюсь в таком отношении. Если тебе в тягость было что-то из того, что я сказала, я прошу у тебя прощения. Извини меня.

Как я уже сказала раньше, я более несовершенный человек, чем ты думаешь.

Иногда я думаю об этом. Если бы ты и я встретились в естественных и обычных условиях и почувствовали симпатию друг к другу, как бы оно вообще получилось? Если бы я была нормальной, ты был бы нормальным (хотя ты им всегда был), Кидзуки бы не было, как бы все получилось? Однако для нас это «если» слишком велико.

По крайней мере я стараюсь, чтобы стать справедливой и искренней. Сейчас я по-другому не могу. Таким образом я хочу хоть немного донести до тебя свои чувства.

В этом учреждении, в отличие от обычной больницы, встречи с посетителями, как правило, не ограничены. Если позвонишь за день раньше, мы всегда можем встретиться. И есть можем вместе, и есть где переночевать. Когда у тебя будет возможность, приезжай ко мне. Хочу с тобой встретиться. Посылаю тебе план, как меня найти. Извини, что письмо получилось длинное."

Прочитав письмо до конца, я перечитал его заново. Потом спустился вниз, купил в автомате кофе, вернулся и выпил его, перечитывая письмо еще раз. Затем вложил семь страниц письма обратно в конверт и положил на стол.

На розовом конверте мелким и разборчивым, даже казавшимся слишком прямым для женского почерком было написано мое имя и мой адрес. Я сел за стол и некоторое время рассматривал конверт. В адресе на обратной стороне его было написано : «Амирё».

Название было загадочное. Я сосредоточенно думал о нем минут пять или шесть и наконец сообразил, что это, не иначе, от французского слова «ami»[4].

Положив письмо в ящик стола, я переоделся и вышел. Казалось, что, находясь рядом с письмом, я буду перечитывать его еще и десять раз, и двадцать.

Я бесцельно бродил по воскресным улицам Токио, как когда-то вдвоем с Наоко. Я ходил туда-сюда по городским улицам, вспоминая строчку за строчкой из ее письма и приводя в порядок свои мысли о нем. Я вернулся в общежитие уже когда стемнело и попытался дозвониться до «Амирё», где была Наоко, по междугородней связи.

Трубку поднял оператор и спросил, по какому я вопросу. Я назвал имя Наоко, сказал, что хотел бы повидаться с ней завтра после обеда, и спросил, возможно это или нет. Оператор спросил мое имя и велел позвонить через тридцать минут.

После ужина я позвонил еще раз. Та же самая женщина подняла трубку и сказала: «Повидаться можете, так что приезжайте непременно».

Я поблагодарил и повесил трубку, затем сложил в рюкзак смену одежды и туалетные принадлежности. Потом пил брэнди и читал брошенную было на половине «Волшебную гору», пока не заснул. И все же заснул с трудом уже во втором часу ночи.

Глава 6

Нормальный мир и ненормальный мир

В понедельник утром я, не успев продрать глаза, наскоро умылся и побрился и, даже не завтракая, пошел к коменданту и попросил разрешения отлучиться в поход на пару дней. Потому ли, что до этого я частенько уходил в походы на несколько дней, но комендант сказал в ответ лишь что-то типа «Давай, езжай».

Я доехал на переполненном едущими на работу людьми метро до станции «Токио», купил билет на «Синкансэн», идущий до Киото, буквально бегом заскочил в первый же поезд «Хикари», вместо завтрака проглотил сэндвич с горячим кофе и где-то час продремал.