Миссионерские записки. Очерки - Протоиерей (Ткачев) Андрей - Страница 21

Было бы странно, если бы мы сказали: «Сегодня я чувствую себя превосходно. Совесть ни в чем меня не обличает. Значит, я буду хвалить Бога и (в случае, если я священник) проповедовать». Зато в другой день мы бы сказали: «Я грешен и слаб. У меня болит душа. Совесть меня истерзала. Я не буду молиться и проповедовать».

Священник не имеет право на такой сентиментальный волюнтаризм. Он обязан благовествовать день ото дня спасение Божие, обязан благовествовать «силою многою», и это не должно зависеть от его личных переживаний.

Ветхозаветный закон запрещал священнику раздирать ризы даже в случае смерти собственного ребенка. Этот же закон повелевал приносить ежедневные жертвы независимо от бед и сложностей, переносимых иереем. Нам тоже нелишне отвязать священные обязанности от сентиментальных переживаний. В этом и заключается, быть может, единственное отличие священника от мирянина. Священнику нельзя уставать, опускать руки, останавливаться. Никто не знает, что внутри у него творится. Никому и не надо это знать, поскольку никто из жалости не снимет с него груз однажды взятых обязанностей. И Николай Сербский говорит о том, что никто не знает, какие вихри и огненные смерчи бушуют на Солнце. Главное, что к нам энергия светила приходит в виде теплых и жизнетворных лучей.

Итак, Господь свят. Если говорить привычно-умным языком, то Он объективно свят, свят независимо от наших пороков и добродетелей. Спасение, которое Он «соделал посреди земли», требует непрестанного напоминания и благовествования. У священника нет ни одной отговорки, если он не проповедует.

Конечно, необходимо готовиться. То есть делать выписки, читать, запоминать, думать, перед проповедью молиться. Но главное – отказаться раз и навсегда от той ложной мысли, что мы недостойны проповедовать. Не может быть недостойным тот, кого Сам Господь призвал к этому труду, нелегкому, но благословенному.

Миссионерские записки. Часть 8.

Апостол Павел в Афинах

Глава 17-й книги Деяний апостолов описывает пребывание апостола Павла в Афинах. Там, в частности, говорится, что Павел не имел покоя духу своему, видя город, полный идолов. Душа апостола, воспитанного в правоверном иудаизме, могла возгнушаться этим местом. Ведь для иудея не только явный идол, то есть изображение языческого бога, но и любая статуя, особенно если в руках у статуи есть какой-либо предмет (яблоко, копье, скипетр), является идолом и мерзостью. Афины могли лишиться проповеди и не услышать о Христе, будь Павел человеком, ставящим личные вкусы и привычки воспитания выше задач благовествования.

Вместо этого апостол отыскал повод для проповеди посреди самих статуй, украшавших общественные места. Он нашел жертвенник с надписью «Неведомому богу» и эту надпись взял как повод для проповеди. Любой писатель, любой проповедник знает, как важно не ошибиться в начале слова, как важно найти повод для диалога. Это всегда – половина начатого дела, и даже больше. Плохое начало слова – это нераскрывшийся парашют. Разбитым чувствует себя неудачно начавший слово проповедник. Павел начал гениально, и урок, преподаваемый апостолом, изумителен.

Он, наступая на горло собственному возмущению, называет афинян людьми, «особенно набожными», поскольку, не зная всех богов, но боясь оскорбить невниманием кого-либо неизвестного из них, они воздвигли безымянный жертвенник этому богу. «Вот этого Бога, Которого вы, не зная, чтите, я возвещу вам», – говорит апостол. В мире религиозного плюрализма, в мире, где знают все, но не знают главного, он находит повод для проповеди о Творце и об Искупителе.

Этот урок учит нас терпению и поиску тех зацепок, которые позволяют начать с людьми разговор о «едином на потребу». Мы ведь часто склонны махать рукой и ссылаться на невозможность евангелизации там, где все не по-нашему. Оказывается, зря. Любой народ и любая замкнутая группа внутри народа требуют специфического подхода и неторопливого внимания. С афинянами нельзя говорить так, как с евреями. Для тех нужны доказательства от писаний пророков, а для этих – философские рассуждения. Так и нам: с врачами нужно говорить на одном языке, а с военными на другом, с молодежью на третьем и с учеными на четвертом. Везде есть зацепка и повод, но везде их нужно искать, не позволяя себе эмоционального отторжения и ложно-благочестивого раздражения.

Вот святой Николай Сербский пишет о японцах и хвалит их за то, что у них нет в лексиконе матерной брани. Эта брань не запрещена. Она вовсе отсутствует. Отсутствует то унизительное отсылание к телесному низу и словесное осквернение собеседника, которое так въелось в нашу повседневную речь. Это значит, что японцам можно было бы сказать: «Я нахожу вас как-то по особенному набожными и хочу рассказать вам о Слове Божием, ибо я вижу, что вы благоразумно и целомудренно пользуетесь словом». Живя среди народа, бережно относящегося к старикам и уважающего седину, можно сказать, что и они по особенному набожны, исполняя заповедь о почитании родителей и старших. Такие примеры многочисленны. Можно со страхом, но не без надежды предполагать, что эти примеры есть везде. Мораль оправдывает человеческую жизнь. И мораль всегда питается страхом Божиим, даже если ясного познания о Боге в народе нет.

Сегодняшний мир плюралистичен и терпелив к любым мнениям. «Говори, что хочешь. Только не ущемляй мою гордыню и не мешай мне жить», – вот кредо сегодняшнего цивилизованного человечества. «Мы не хотим вам мешать жить, – ответим мы. – Мы не обещаем не затрагивать вашу гордыню. Но раз вы готовы слушать, мы будем говорить. Тем более что поводы для разговора мы в изобилии найдем у вас же. Хотите слышать о благородстве – мы скажем о Сыне Бога и Чистой Девы. Хотите знать о богатстве – мы скажем о Том, Кто богаче всех. Любите красоту – мы возвестим вам о Краснейшем паче сынов человеческих. Почитаете целомудрие – мы расскажем о Том, Кто чист, на Ком нет пятна». Все моральные достоинства, непременно присутствующие, пусть и в малом количестве, у любого народа, во Христе находят полноту и завершение. Это нужно учиться показывать.

В притче о милосердном самарянине упоминаются две монеты, которые были даны хозяину гостиницы для ухода за избитым разбойниками человеком. Эти монеты – два завета: Ветхий и Новый. Из них нужно черпать все необходимое для исцеления раненого Адама. Ведь «все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3: 16). И «всякий книжник, научившийся Царствию Небесному, выносит из своей сокровищницы ветхое и новое».

Гостиница – это Церковь. И там же в притче, где Господь Иисус обещает вернуться (ведь милосердный самарянин – это Он), хозяину гостиницы обещается воздаяние, если он потратит (издержит) на лечение больного что-то сверх двух упомянутых монет. Что же можно издержать на лечение сверх Библии и обоих ее Заветов? Очевидно, что всякое полезное знание, использованное ради научения в вере, заключается в этих дополнительных растратах. Апостол Павел ведь был широко и глубоко образован по меркам тогдашнего эллинистического мира. Он знал учения различных философских школ (стоики и эпикурейцы упоминаются среди его слушателей в Афинах), он не стыдился цитировать языческих авторов в проповедях и посланиях. Это – нечто сверх двух монет. Потому и в проповеди Павел потрудился больше прочих, что воевал не одним мечом, но в оружие обращал всякую вещь, попавшую в руки.

Это тоже урок для нас, для учеников Павла и поздних родов. Знаешь одну из наук или несколько – значит сможешь говорить с учеными, да и обычную проповедь сделаешь более убедительной. Служил в армии – значит сможешь общаться со служивыми на понятном для них языке. Любишь искусство – докажи слушающим, что оно в лучших своих проявлениях есть сплошь дитя христианской культуры. Знаешь языки, путешествовал, имеешь богатый личный опыт – все обрати на пользу распространения Христовой благодати. Иными словами, умножай знания, прибавляй к двум монетам, трать больше. Господь вернется и воздаст. Только ни от кого не отмахивайся. Преодолевай личную неприязнь. Те, кто не нравится тебе, весьма любимы Богом, Которого ты проповедуешь. Они не знают Его еще, как должно, но они наверняка чтут Его как Бога неведомого. Среди их идольских капищ найдется расчищенное место для христианского алтаря.