Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Сапаров Александр Юрьевич - Страница 32

Мы сидели за ужином, когда кого-то принесла нечистая, как сказала моя бывшая кормилица. Оказалось, что это боярин, живущий не очень далеко от нас. Мы с ним встречались в церкви, но знакомы не были.

Боярин прямо с порога, не дожидаясь выполнения всех условностей, требующихся для приема такого гостя, согнулся в глубоком поклоне.

– Сергий Аникитович, помоги ты, Христа ради, не к кому больше мне обратиться.

– Да встань ты, Роман Александрович, толком все расскажи.

– Так срок подошел моей рожать, а знаю я, что ни одна ее сестра родов не пережила. Повитуха говорит, кость у нее узкая, ребенок не пройдет. Может, ты хоть что-то сделать сможешь?

– Так ты же знаешь, Роман Александрович, я по женским делам не врачую, неуместно это, пусть повитухи занимаются.

– Да мне уже все одно, хоть ты, хоть кто другой, так и так помрет.

И он посмотрел на меня полными слез глазами.

– Хорошо, Роман Александрович. Возьмусь я за это дело, но, если не получится у меня, не взыщи. И ведь придется смотреть все места срамные, ты как, сможешь дозволить такое?

– Делай все, только спаси.

Жена у него была в возке. Мои помощники живо перенесли ее в операционную.

Я остался с двумя девушками, которые помогли раздеться пугливо смотревшей на меня молодой худенькой женщине с огромным животом. Она сидела на операционном столе, пытаясь руками прикрыть сразу все.

Мы уложили ее на стол, накрыли простыней. Я спросил:

– Как звать-то тебя, боярыня?

В ответ она непослушными губами прошептала:

– Евдокия.

– Евдокия, как часто хватает живот?

– Да вот, пока сюда ехали, два раза было.

Я откинул простыню и, обработав руки спиртом, попробовал хотя бы приблизительно посмотреть диагональную конъюгату. Пока проводил влагалищное исследование, пациентка, открыв рот, смотрела на меня. Точно так же, как и мои помощницы. Да даже без линейки было видно, что тринадцати сантиметров тут нет. Нет, скорее всего, и десяти.

Ну что же, меня поджидало третье в моей профессиональной жизни кесарево сечение. Я опустил простыню и велел позвать Антона. Сегодня я не мог доверить помощницам давать наркоз, а Антон уже сам мог научить кого угодно. Но сегодня наркоз давался не только самой роженице – эфиром будет дышать еще и малыш. Моя задача – сделать все очень быстро.

Через пятнадцать минут больная спала. Полукруглый разрез скальпелем, перевязка сосудов… Мои девочки молодцы, вовремя подавали все, что нужно. Открыл полость малого таза, увидел напряженную мышечную стенку огромной матки – разрезал, и на нас вылились литры околоплодной жидкости. Быстро вынул младенца, перевязал пуповину, шлепнул по попке тихо захныкавшего малыша – мальчика, передал его девушке, та ловко завернула новорожденного в холстину. У меня же все еще было впереди – удаление последа, ревизия, массаж матки, ушивание разреза кетгутом, перевязка кетгутом обеих труб… все равно никто об этом не узнает! И наконец ушивание брюшины, мышц и кожи. Уже когда я зашивал кожу, дал команду закончить наркоз.

Ребенок тихо хныкал в холстине. Неожиданно двери распахнулись, и в операционную ворвался боярин:

– Не могу больше ждать, силушки нет, вроде писк младенца слышал?

– Точно, Роман Александрович, вон и дите твое, у девицы лежит, а жена спит еще, но вскоре должна проснуться.

Тут как по заказу зашевелилась и родильница. Мы все вышли из операционной, чтобы не мешать одевать боярыню.

Я видел, что папаше хотелось взять своего сына на руки, но он себя сдерживал.

– Роман Александрович, матери с дитем придется два дня у нас побыть, иначе ни за что не ручаюсь. Приезжать можешь хоть каждый день.

– Ты, Сергий Аникитович, сам не знаешь, что сделал, ты мне надежду в жизни дал. Ведь почти без нее жил, когда у Евдокии последняя сестра вместе с младенцем при родах умерла.

Мы прошли с боярином наверх, там еще не был убран ужин, и выпили за здоровье его жены и новорожденного, после чего он отправился домой, пообещав завтра утром быть здесь.

Поутру боярин действительно был у нас. Удостоверившись, что его жена и сын в порядке, он поднялся ко мне и, сказав: «Чем могу, тем и благодарю», – положил на стол приличный мешок серебра. На этот раз он долго не задержался. Пообещав завтра забрать жену с ребенком, отбыл к себе. Но вот в усадьбе только об этой операции и говорили. И вновь ко мне пришел отец Варфоломей.

– Так как же, Сергий Аникитович, быть с заповедью Божьей, гласящей, что в муках будут жены рожать детей своих? А тут у тебя легла, заснула, и на тебе младенец!

– Отец Варфоломей, она бы родить-то все равно не смогла, кость у нее узкая, умерли бы и она, и ребенок. Так что я, может, просто волю Господню исполнял, помогал, чтобы этот ребенок на свет появился.

Отец Варфоломей задумчиво сказал:

– Слыхивал я о таких делах и ранее, бывало, что младенца из умирающей матери доставали. Но вот чтобы и мать, и ребенок живы остались, в первый раз в жизни слышу.

– Отец Варфоломей, ты же знаешь, все, что ни делаю, на все прошу благословения у иконы защитницы нашей Пресвятой Богородицы.

– Да знаю, что человек ты богобоязненный, все требования церкви нашей примерно выполняешь. Вот только дела твои все удивительней и нашего внимания требуют.

К середине дня в моем доме вновь появился гонец из Кремля.

Иоанн Васильевич явился из очередного похода всего неделю тому назад и уже требовал меня к себе вместе с моей дивной поделкой.

На следующий день утром меня уже одевали, как положено, чтобы можно было явиться на глаза царю. Я же думал, как я в таком наряде стану показывать все и рассказывать.

И вот в очередной раз я ехал в царский дворец. Прежнего мандража у меня уже не было, но все равно с беспокойством думал, как царь отнесется к моим задумкам и какие сделает для себя выводы.

Когда я шел через палаты, теперь уже практически никто не провожал меня надменными взглядами, многие кланялись и желали здравствовать. А когда я склонился перед троном, быстро последовал приказ царя встать с колен и рассказать ему, чем я опять удивил окружающих.

Я набрался храбрости и сказал:

– Великий царь, прошу, выслушай просьбу мою малую, все без утайки расскажу тебе, вот только чтобы не на виду, чтобы только я, ты и ближние бояре твои были. Не хочу я, чтобы секреты мои, которые для твоей державы полезны, на сторону уходили.

В это время к царю сзади подошел Бомелий и что-то прошептал.

Царь слегка нахмурил брови и сказал:

– Боярин Щепотнев, тут лекарь мой Бомелий интересуется, правда ли, что ты сечение кесарево женщине делал, которое еще древние авторы описывали?

– Нет в этом секрета, великий царь, делал я такое сечение, сейчас и мать, и ребенок находятся в здравии.

Бомелий снова усиленно что-то зашептал на ухо царю.

Тот опять спросил меня:

– А вот лекарь мой Бомелька говорит, что не было еще такого, чтобы после сечения жена жива оставалась. Не врешь ли ты, спрашивает.

– Великий царь, невместно мне в твоем присутствии драку начинать, но твоему Бомелию я бы зубы за такой поклеп вышиб. Да только что с этой клистирной трубки возьмешь? Он небось, даже как кулаками махать, не знает.

Царь, закинув голову, засмеялся:

– Ха, клистирная трубка! Вот ты, Щепотнев, назвал так назвал! Быть тебе теперь, Бомелий, клистирной трубкой!

Лицо Бомелия стало бледным, и он, кинув многообещающий взгляд, скрылся за троном.

А Иоанн Васильевич, сойдя с трона, в сопровождении охраны и трех бояр проследовал в палату, где, кроме нас, никого не было.

Я быстро раскрыл привезенную сумку, потом начал объяснять и показывать все, что привез с собой.

Бояре и царь с удивлением смотрели на кусок дерева с железкой в моих руках. Я опять поставил микроскоп на стол и капнул на стекло каплю воды, которую попросил принести, чтобы меня не обвинили в том, что я сам изготовил такую воду с чудищами. Навел на резкость и предложил царю взглянуть. Тот, к моему удивлению, не отшатнулся, как Кузьма, а с видимым интересом наблюдал за водными жителями. Еще трое его спутников также внимательно разглядывали «чудовищ» и потом, крестясь, шептали молитвы.