Кафка на пляже - Мураками Харуки - Страница 25

19 октября 1973 года

Это письмо, возможно, станет для Вас неожиданностью и удивит Вас. Великодушно прошу простить меня за причиненное беспокойство. Мое имя, скорее всего, стерлось из Вашей памяти. Прежде я служила учителем в маленькой начальной школе в городке ** в префектуре Яманаси. Может быть, теперь вспомните. За год до конца войны у нас произошел такой случай: ребята из нашей школы, целая группа, вдруг сразу потеряли сознание. Я тогда была у них руководителем практики по природоведению. Чтобы разобраться в этом происшествии, Вы вместе с другими сотрудниками Токийского университета и военными сразу же приехали к нам. Мы с Вами несколько раз встречались, беседовали.

Впоследствии, встречая Ваше имя в газетах и журналах, я всякий раз глубоко восхищалась Вашей деятельностью, вспоминала Вас и Вашу энергичную манеру разговаривать. Я имела честь познакомиться с некоторыми Вашими работами и была потрясена проницательностью и глубиной суждений. В этой жизни каждый человек ужасно одинок, но эти воспоминания мне дают нечто такое, что убеждает в правоте Вашего последовательного видения мира, которое состоит в том, что мы все связаны в единое целое. Я много раз испытывала это на себе. От всей души желаю Вам еще большей энергии.

После того случая я продолжала работать в той же школе, однако несколько лет назад неожиданно расстроилось здоровье. Меня надолго положили в больницу в городе Кофу и, хорошенько все взвесив, я решила уволиться. Лечилась почти год – и в больнице, и амбулаторно. Полностью восстановилась, выписалась из больницы и устроилась в том же городке директором небольшого частного пансиона для школьников начальных классов. У меня теперь учатся дети моих бывших учеников. Может быть, это звучит банально, но время летит – не остановишь.

Война отняла у меня любимого мужа и отца, в послевоенном хаосе я потеряла еще и мать. Все время меня окружала какая-то суета, неразбериха, детей мы с мужем так и не завели. И я осталась совсем одна. Вот так и жила… не сказать, что счастливо. И все же за эти годы столько ребят выучила, они сделали мою жизнь содержательной. Я всегда благодарю бога за это. Если бы не моя профессия, я бы, наверное, не выдержала.

Я позволила себе обратиться к Вам потому, что у меня никак не выходит из головы то, что произошло тогда в горах осенью 1944-го. Незаметно прошло уже двадцать восемь лет, но все так живо стоит перед глазами, словно было вчера. Ни на день меня не отпускает. Это как тень – всегда рядом. Сколько я из-за этого ночей не спала! Да и во сне все время вижу эту картину.

Мне даже кажется: тот случай наложил отпечаток на всю мою жизнь. Всякий раз, встречаясь с кем-нибудь из той группы (половина из них так и живет в нашем городке, сейчас им уже по тридцать пять), я не могу не задать себе вопрос: как на них, да и на мне тоже, сказалось это происшествие. Оно обязательно должно было как-то повлиять – и на физическое, и на душевное состояние. Не могло не повлиять. Я это чувствую, но никак не могу понять, в чем конкретно выражается это влияние и насколько оно велико.

Как Вам хорошо известно, военные решили не предавать случившееся огласке. Когда кончилась война, американские военные власти провели свое расследование, тоже секретное. По правде говоря, военные – будь то американцы или японцы – действуют везде одинаково. Да и после оккупации и отмены цензуры в прессе на эту тему ничего не писали. Ведь уже несколько лет прошло, и тогда никто не умер.

Получилось, что почти никто об этом так и не узнал. Конечно, в войне столько было ужасного, о чем слышать не хочется, мы потеряли миллионы человеческих жизней, которым нет цены. А тут какие-то школьники в каких-то горах в обморок упали. Кого этим удивишь? В наших местах и то об этом случае мало кто помнит. А те, кто помнит, не очень хотят говорить. Городок маленький, и для тех, кого это происшествие затронуло, это не очень приятно. Поэтому если наши люди стараются избегать разговоров на эту тему, это, наверное, – свидетельство их порядочности.

Все забывается. И страшная война, и судьбы людей, в которых ничего не исправишь. Это уже далекое прошлое. Повседневность засасывает, и многие важные вещи, события уходят из памяти, отдаляются, как холодные старые звезды. Слишком о многом приходится думать каждый день, слишком много новой информации надо усваивать. Новый стиль жизни, новые знания, новая техника, новые слова… Но в то же время сколько бы ни прошло времени, что бы ни случалось, есть что-то такое, о чем не забудешь никогда. Нестираемая память, то, что засело в человеке намертво. Для меня это – случай в лесу.

Вероятно, уже поздно. Что теперь говорить? Может быть, и так. Но есть одна вещь, связанная с этим случаем, которую мне хотелось бы Вам сообщить, пока жива.

Шла война, и на людей давил мощный идеологический пресс; говорить можно было далеко не обо всем. Когда мы с Вами встречались, рядом сидели военные, их присутствие откровенности явно не способствовало. И потом, я о Вас тогда почти ничего не знала, и мне, молодой женщине, раскрываться перед незнакомым мужчиной, конечно, не хотелось. Поэтому я кое-что утаила. Или, другими словами, на той официальной встрече я в своем рассказе намеренно допустила некоторые неточности. Для этого у меня были причины. То же самое я сказала после войны американцам, расследовавшим это происшествие. Повторила ложь, потому что была напугана и хотела произвести благоприятное впечатление. Возможно, это затруднило расследование и в той или иной мере исказило выводы, которые были сделаны. Да что говорить – наверняка так и получилось. Конечно, с моей стороны это непростительно. Эта мысль очень долго меня мучила.

Вот почему я и решилась обратиться к Вам с таким длинным письмом. Вы, наверное, очень заняты, и я доставляю Вам беспокойство. Если это так, не принимайте мое женское нытье всерьез. А письмо Вы можете выбросить. Я только хотела, пока это еще возможно, изложить всю правду в письменном виде, честно признаться, как все было, и передать, кому следует. Меня вылечили, но ведь болезнь может вернуться, и никто не знает, когда это случится. Буду очень рада, если Вы примете во внимание это обстоятельство.

В ночь перед тем, как отправиться с ребятами в горы, мне приснился мой муж. Перед самым рассветом. Его мобилизовали и отправили на фронт. Сон был необычайно четкий и чувственный. Бывают такие – когда не можешь разобраться, где сон, а где явь, не можешь провести границу.

Мы с мужем занимаемся любовью на скале, на самой вершине, плоской, как кухонная доска. Рядом поднимается в небо гора. Скала бледно-серого цвета. Площадка, где мы расположились, – метра три в ширину. Скользкая и мокрая. Небо затянуто тучами, готовыми в любую минуту обрушиться проливным дождем. Тихо, безветренно. Приближаются сумерки, птицы торопятся в свои гнезда. А мы любим друг друга под этим небом, не говоря ни слова. Мы только-только поженились, и теперь война разлучает нас. Я сгораю от неистового желания.

Любовная игра доставляет невыразимое блаженство. Мы все время изменяем позы, сливаемся в одно целое. Волны оргазма накатывают на меня одна за другой. Происходит что-то невероятное. Дело в том, что и муж, и я по натуре люди довольно сдержанные и никогда не экспериментировали в сексе с такой жадностью. Во всяком случае, мне ни разу не доводилось испытывать таких безумных приливов. Но во сне от нашей сдержанности не осталось и следа, мы совокуплялись, как животные.

Я проснулась в тусклом свете наступавшего утра с очень странным чувством. Тело налилось тяжестью, не оставляло ощущение, что муж еще здесь, во мне. Сердце колотилось, как в лихорадке, дыхание сделалось прерывистым. Я вся промокла, как после настоящего секса. Казалось, все произошло не во сне, а наяву, так ясно и реально я это чувствовала. Стыдно сказать, но я занялась самоудовлетворением прямо в постели, чтобы как-то умерить свой разыгравшийся сексуальный аппетит. В конце концов я села на велосипед и поехала в школу, а оттуда с ребятами двинулась к Рисовой Чашке. Впечатления от пригрезившегося не оставляли меня, даже когда мы уже шагали по горной дороге. Прикрыв глаза, я представляла, как муж извергается в меня, как по стенкам влагалища растекается его семя. Не помня себя, я крепко обняла мужа за спину, развела ноги как можно шире и обхватила ими его бедра. Я шла в гору, ведя за собой детей, и в то же время была в какой-то прострации. Может, то было продолжение все того же яркого сна.