К югу от границы, на запад от солнца - Мураками Харуки - Страница 32

— Чудно как-то, — рассмеялся я. — Что это я один разделся?

— Какой ты красивый, Хадзимэ, — проговорила она, подвинулась ближе, нежно сжала в пальцах мой пенис и прильнула к моим губам. Положив руки мне на грудь, долго ласкала языком соски, поглаживала волосы на лобке. Прижавшись ухом к пупку, взяла мошонку в рот. Зацеловала всего — с головы до пят. Казалось, она нянчится не со мной, а с самим временем — гладит его, ласкает, облизывает.

— Ты разденешься? — спросил я ее.

— Потом. Я хочу на тебя наглядеться, трогать, ласкать вволю. Ведь стоит мне сейчас раздеться — ты сразу на меня набросишься. Даже если буду отбиваться, все равно не отстанешь.

— Это точно.

— А я так не хочу. Не надо торопиться. Мы так долго шли к этому. Мне хочется сначала хорошенько рассмотреть твое тело, потрогать его руками, прикоснуться губами, языком. Медленно-медленно. Иначе я не смогу дальше. Ты, наверное, думаешь, что я чудачка, но мне это нужно, пойми. Молчи и не возражай.

— Да я совсем не против. Делай, как тебе нравится. Просто ты так меня разглядываешь...

— Но ведь ты мой?

— Конечно, твой.

— Значит, стесняться нечего.

— Нечего. Наверное, я еще не привык.

— Потерпи немного. Я так долго об этом мечтала, — говорила Симамото.

— Мечтала посмотреть на меня? Посмотреть, пощупать, а самой сидеть застегнутой на все пуговицы?

— Именно. Ведь я столько лет мечтала увидеть, какой ты. Рисовала в голове твое тело без одежды. Представляла, какой он у тебя большой и твердый.

— Почему ты об этом думала?

— Почему? — удивилась Симамото. — Ты спрашиваешь «почему»? Я же люблю тебя. Женщина воображает любимого мужчину голым. Что тут плохого? А ты разве об мне так не думал?

— Думал.

— Меня представлял, наверное, когда мастурбировал?

— Было дело. В школе, — сказал я и тут же спохватился. — Хотя нет, что я говорю? Совсем недавно.

— И я так делала. Представляла, какое у тебя тело под одеждой. У женщин тоже такое бывает.

Я снова прижал ее к себе, медленно поцеловал и почувствовал, как во рту движется ее язык.

— Люблю, — выдохнул я.

— Я тоже, Хадзимэ. Только тебя и никого больше. Можно еще посмотреть на тебя?

— Конечно.

Симамото легонько сжала в ладони мои органы.

— Какая прелесть... Так бы и съела.

— С чем же я тогда останусь?

— Но мне хочется! — Она долго не выпускала мою мошонку, как бы прикидывая, сколько она может весить. Медленно и очень аккуратно взяла губами мой детородный орган и посмотрела мне в глаза.

— Можно я сначала буду делать так, как хочу? Разрешаешь?

— Я все тебе разрешаю. Только не ешь, пожалей меня.

— Ты не смотри на то, что я делаю. И не говори ничего, а то я стесняюсь.

— Хорошо, — обещал я.

Я так и стоял на коленях; Симамото обняла меня левой рукой за талию, а свободной рукой, не снимая платья, стянула с себя чулки и трусы и принялась губами и языком облизывать мою плоть. Не выпуская ее изо рта, медленными движениями стала водить рукой у себя под юбкой.

Я молчал. А что, собственно, говорить, если человеку так нравится. При виде того, как работают ее губы и язык, как плавно ходит рука под юбкой, мне вдруг вспомнилась та Симамото, которую я видел на парковке у боулинга. Застывшая, белая словно полотно, и я по-прежнему ясно представлял затаившуюся в глубине ее глаз непроглядную пустоту — такую же ледяную, как скрытая под землей вечная мерзлота. Вспомнилась тишина, глубокая настолько, что в ней без следа тонут любые звуки. И вымерзший, наполненный этой гулкой тишиной воздух.

Тогда впервые в жизни я оказался с глазу на глаз со смертью. Терять близких, видеть, как у тебя на глазах умирает человек, мне до сих пор не приходилось, и я не представлял, что такое смерть. В тот день она предстала передо мной во всем своем омерзении, распростерлась в каких-то сантиметрах от моего лица. «Вот она, смерть!» — подумал я и услышал: «Погоди, когда-нибудь наступит и твой черед». В конце концов, каждому из нас предстоит в одиночестве пройти свой путь к этим бездонным глубинам и погрузиться в источник мрака и пустоты, где никогда не прозвучит ни единый отклик. Столкнувшись лицом к лицу с этой бездонной черной дырой, я испытал парализующий дыхание ужас.

Заглядывая в леденящую душу темную бездну, я громко звал ее: «Симамото-сан! Симамото-сан!», но голос растворялся в нескончаемом ничто. Глаза ее никак не реагировали на мои призывы. Симамото дышала все так же, чуть заметно, и это размеренное, легкое, как дуновение ветерка, дыхание убеждало меня: она еще здесь, на нашем свете. Хотя, судя по глазам, смерть одолевала ее.

Я вглядывался в затопивший глаза Симамото мрак, звал ее и не мог избавиться от чувства, что все глубже проваливаюсь в бездну. Она засасывала меня как вакуум, и силу ее я помню до сих пор. Она по-прежнему хочет достать меня.

Я крепко зажмурился, прогоняя кошмар из головы.

Протянув руку, я погладил ее волосы, коснулся ушей, положил руку на лоб. Тело Симамото было теплым и мягким. Она отдавалась своему занятию с таким увлечением, что, казалось, собиралась высосать из меня саму жизнь. Ее рука двигалась под юбкой между ног, не переставая, будто общаясь с кем-то на особом языке. Наконец Симамото приняла в рот запас моей мужской энергии — все, до последней капли. Рука замерла, глаза закрылись.

— Извини, — послышался ее голос.

— За что же? — удивился я.

— Мне так этого хотелось. Умираю от стыда, но без этого я бы все равно не успокоилась. Это что-то вроде обряда для нас двоих. Понимаешь?

Я привлек Симамото к себе и легонько прижался щекой к ее теплой щеке. Приподняв волосы, поцеловал в ухо, заглянул в глаза и увидел там свое отражение. В открывшейся передо мной бездонной глубине бил родник и мерцало слабое сияние. «Огонек жизни, — подумал я. — Сейчас горит, а ведь когда-нибудь и он погаснет». Симамото улыбнулась, и в уголках глаз, как обычно, залегли крошечные морщинки. Я поцеловал их.

— А теперь можешь меня раздеть, — сказала Симамото. — И делай, что хочешь. Теперь твоя очередь.

— Может, у меня воображения не хватает, но я предпочитаю традиционный способ. Ты как?

— Чудесно. И обычный подойдет.

Я снял с нее платье, лифчик, уложил на постель и осыпал поцелуями. Изучил каждый изгиб ее тела, ощупал и поцеловал каждый сантиметр, убеждая себя в том, что вижу, запоминая. Это заняло немало времени. Много лет прошло до этого дня, и я, как и Симамото, не хотел спешить. Я сдерживал себя, пока не пришел конец терпению, — и тогда медленно вошел в нее.

Мы любили друг друга снова и снова — то нежно, то с неистовой страстью — до самого утра и заснули, когда уже начало светать. В один момент, когда наши тела снова слились в единое целое, Симамото вдруг неистово зарыдала и, как одержимая, заколотила кулаками по моим плечам и спине. Я крепко прижал ее к себе. Мне показалось: не удержи я ее, и она разлетится на куски. Я долго гладил ее по спине, стараясь успокоить. Целовал шею, разбирал пальцами спутавшиеся волосы. Со мной была уже не та невозмутимая и сдержанная Симамото, которую я знал прежде. Стывшая все эти годы в тайниках ее души мерзлота начала понемногу таять и подниматься к поверхности. Я уловил ее дыхание, издали ощутил ее приближение. Дрожь замершей в моих руках Симамото передавалась мне, а вместе с ней приходило чувство, что она сама становится моей, и мы никогда больше не расстанемся.

— Я хочу все знать о тебе, — говорил я. — Какая у тебя жизнь была до сих пор, где сейчас живешь, чем занимаешься. Замужем ты или нет. Все — от и до. И больше никаких секретов.

— Завтра, — отвечала она. — Наступит завтра, и я все расскажу. А пока ни о чем не спрашивай. Сегодня ты ничего не знаешь. Если я все расскажу, обратного пути для тебя уже не будет.

— Я и не собираюсь возвращаться обратно. И кто знает, а вдруг завтра вообще не наступит. И я никогда не узнаю, что ты от меня скрываешь.

— Лучше бы завтра и вправду не приходило. Ты бы так ничего и не узнал.