Дэнс, дэнс, дэнс - Мураками Харуки - Страница 34

Кое-как я запихал ее чемодан в багажник — и сквозь нескончаемый снегопад погнал машину по дороге куда глаза глядят. Юки достала из сумки кассету, воткнула в магнитофон и нажала на кнопку. Дэвид Боуи запел “China Girl”. Его сменил Фил Коллинз. Потом “Старшип”. Томас Долби. Том Петти и “Хартбрейкерз”. Холл и Оутс. “Томпсон Твинз”. Игги Поп. “Бананарама”. Все самое стандартное, что слушают пигалицы планеты Земля, было собрано на этой кассете.

Внезапно “Роллинги” выдали “Goin' to a Go-Go”.

— О, эту песню я знаю! — сказал я. — Ее раньше “Мирэклз” пели. Смоуки Робинсон и “Мирэклз”. Мне тогда было лет пятнадцать или шестнадцать…

— А-а, — протянула Юки без особого интереса.

— Го-оинг ту э го-гоу!.. — заорали мы с Джеггером.

Чуть погодя Пол Маккартни и Майкл Джексон загнусавили “Say, Say, Say”.Машин на дороге почти не встречалось. Можно даже сказать, их практически не было. Триумфально, как на параде — тр-рум! тр-рум! тр-рум! — дворники счищали снег с лобового стекла. В машине было тепло, а с рок-н-роллом — вообще уютно. Даже с “Дюран Дюраном” — уютно, несмотря ни на что. Я наконец-то расслабился и, подпевая всем бандам подряд, гнал машину сквозь снежное месиво. Да и Юки выглядела куда спокойней, чем раньше. Когда ее девяностоминутный сборник закончился, она вдруг обратила внимание на кассету, что я выбрал в офисе на стоянке.

— А это что? — спросила она.

— Сборник “олдиз”, — ответил я. — Пока в аэропорт со стоянки ехал — крутил, чтобы время убить.

— Давай поставим, — потребовала она.

— Да тебе вряд ли понравится. Очень старые песни…

— Пускай, мне все равно… Я за эти десять дней все свои кассеты уже по сто раз переслушала.

И я поставил ей эту кассету.

Сначала Сэм Кук спел “Wonderful World”. “Не силен я в истории мира, и все же…” Отличная вещь. Сэма Кука застрелили, когда я ходил в третий класс.

Бадди Холли — “Oh, Boy”. Бадди Холли тоже погиб. В авиакатастрофе.

Бобби Дарлинг — “Beyond the Sea”. И Бобби Дарлинг погиб.

Элвис — “Hound Dog”. Элвис погиб от наркотиков.

Все погибли…

Чак Берри спел “Sweet Little Sixteen”. Эдди Кокрэн — “Summertime Blues”. Братья Эверли — “Wake Up Little Suzie”.

Всем этим песням я подпевал, где только помнил.

— Здорово ты их знаешь! — с явным интересом заметила Юки.

— Ну, а как же… Я ведь тоже раньше, как ты, с ума сходил по рок-музыке, — сказал я. — Когда мне было столько же, сколько тебе. Возле радио вечерами сидел, как приклеенный, все карманные деньги на пластинки тратил… Рок-н-ролл! Казалось, на белом свете нет ничего прекраснее. И я был счастлив просто от того, что сидел и все это слушал.

— А сейчас?

— И сейчас слушаю. Даже любимые песни есть. Только запоминать наизусть уже как-то не тянет. Больше не цепляет так сильно.

— Почему?

— Ну, как почему…

— Объясни, — попросила Юки.

— Наверно, со временем понимаешь, что по-настоящему хороших вещей на свете не так уж и много. Действительно хороших — раз-два и обчелся. Что ни возьми. Хороших книг, хороших фильмов, хороших концертов — буквально по пальцам пересчитать! И в рок-музыке так же. За час рока по радио выуживаешь одну-единственную стоящую мелодию. Все остальное — мусор, отходы массового производства. Раньше я об этом всерьез не думал. Что попало слушал и радовался. Молодой был, свободного времени хоть отбавляй… Влюблялся то и дело… И даже к низкокачественной ерунде мог относиться с душевным трепетом. Понимаешь, о чем я?

— Да уж как-нибудь… — ответила Юки.

Зазвучали “Дел Вайкингз” — “Come Go With Me”, и я пропел вместе с хором вступление.

— Ну как, не скучно? — спросил я Юки.

— Не-а… Ничё так себе, — сказала она.

— Угу… Ничё так себе, — согласился я.

— А сейчас ты больше не влюбляешься? — спросила Юки.

Тут я задумался.

— Сложный вопрос, — сказал я. — Вот у тебя есть парень?

— Нету, — ответила она. — Только придурки всякие.

— Понимаю, — сказал я.

— Музыку слушать — и то веселей…

— Очень хорошо понимаю, — повторил я.

— Что, действительно понимаешь? — она прищурилась и с сомнением посмотрела на меня.

— Действительно понимаю, — кивнул я. — Некоторые называют это словом “эскапизм”. Но пусть называют как угодно, мне все равно. Моя жизнь — это моя жизнь, а твоя жизнь — твоя и больше ничья. Если ты четко знаешь, чего хочешь — живи как тебе нравится, и неважно, что там о тебе думают остальные. Да пускай их всех сожрут крокодилы!.. Вот так я думал, когда был такой, как ты. И теперь думаю точно так же. Может, я до сих пор из детства не выбрался? А может, просто был прав с самого начала? Одно из двух, а что именно — никак не пойму…

Джимми Гилмор запел “Sugar Shack”. Насвистывая мелодию, я гнал машину по шоссе. По левую руку до самого горизонта тянулась укрытая снегом долина. “Просто кофейня из старых брёвен… Напоит кофе, когда час неровен”… Классная песня. Шестьдесят четвертый год.

— Эй, — сказала Юки. — Ты странный. Тебе это никто не говорил?

— Хм-м-м, — промычал я скорее отрицательно.

— У тебя жена есть?

— Была когда-то.

— Что, развелся?

— Угу.

— Почему?

— А она сама ушла.

— Что, правда?

— Правда. Влюбилась в другого парня и убежала с ним куда-то.

— Жалко, — сказала она.

— Спасибо, — сказал я.

— Но я, кажется, понимаю, почему.

— И почему? — спросил я.

Но она лишь насупилась и ничего не ответила. Мне, впрочем, и самому не хотелось расспрашивать.

— Эй… Хочешь жвачки? — спросила Юки.

— Спасибо, не хочу, — ответил я.

Постепенно, но верно лед между нами таял — и вскоре мы вдвоем выдали бэк-вокал для “Surfin' U.S.A.”из “Бич Бойз”. Ну, не всю песню, только припевочки — “Инсайд, аутсайд Ю-Эс-Эй!” и так далее. Но все равно получилось весело. И, кстати, припев “Help Me Ronda”мы тоже спели вместе. Вот так-то. Рано мне еще на свалку. И вовсе я не дядюшка Скрудж…

Тем временем метель улеглась. Мы вернулись в аэропорт. У стойки проката я отдал ключи от машины. Затем мы оформили багаж и еще через полчаса прошли на посадку. В конце концов, получилось, что наш вылет задержали на пять часов. В самолете Юки моментально уснула. Во сне у нее было фантастически красивое лицо. Словно она не человек, а тончайшей работы скульптура из какого-то неземного материала. Казалось, задень ее нечаянно — и она разобьется на тысячи мелких осколков. Такая вот особая красота. Стюардесса, пронося мимо напитки, увидела это лицо — и поглядела на меня с особой многозначительностью. И улыбнулась. А я улыбнулся в ответ. И попросил джин с тоником. Под джин с тоником я начал думать о Кики. Несколько раз прокрутил в голове сцену с Кики и Готандой в постели. Камера разворачивается. Появляется Кики. “Что происходит?” — спрашивает она.

“Что происходит?” — отзывается эхо у меня в голове.

16

В аэропорту Ханэда мы получили багаж, и я спросил у Юки, где она живет.

— В Хаконэ, — сказала она.

— Ого! Ближний свет, — заметил я. Девятый час вечера: хоть на такси, хоть на чем угодно до Хаконэ и к полуночи не добраться. — А здесь, в Токио, у тебя кто-нибудь есть? Родственники или просто близкие люди?

— Людей нету. Но есть квартирка на Акасака. Совсем маленькая. Мама там останавливается, когда в Токио приезжает. Я могу там переночевать. Там сейчас никто не живет.

— А кроме мамы, кто еще в семье?

— Больше никого, — сказала она. — Только мы вдвоем.

— М-да… — только и сказал я. Что говорить, семейка с проблемами. Впрочем, мне-то какое дело? — Ладно. Давай сперва заедем ко мне, потом поужинаем где-нибудь — и я на своей машине тебя отвезу тебя до Акасака. Идет?

— Все равно, — пожала плечами она.

Я поймал такси, и мы поехали ко мне на Сибуя. Я попросил Юки подождать у подъезда, а сам поднялся в квартиру и сменил походную амуницию на одежду попроще. Кроссовки, кожаная куртка, свитер, джинсы. Затем спустился, посадил Юки в свою “субару” — и через пятнадцать минут мы уже сидели за столиком итальянского ресторанчика. Я заказал равиоли и салат, она выбрала спагетти “бонголе” со шпинатом. Еще мы попросили рыбы, запеченной в фольге, и разделили одну порцию на двоих. Рыба оказалась просто огромной — но Юки, похоже, все не могла насытиться и на десерт уплела еще апельсиновый мусс. Я выпил кофе “эспрессо”.