Дэнс, дэнс, дэнс - Мураками Харуки - Страница 106

Я молчал. Прошло какое-то время. Потом Готанда заговорил опять.

— До каких пор, черт возьми, всё это — реальность? А с каких пор — только мой бред? Докуда всё правда, а откуда уже только игра? Я все время это понять хотел. И пока с тобой встречался, так и чувствовал: вот-вот пойму. С тех пор, как ты впервые о Кики спросил — все время надеялся: ты-то мне и поможешь этот бедлам разгрести. Открыть окно и проветрить всю мою затхлую жизнь… — Он опять сцепил пальцы перед собой и уставился на руки. — Только если я на самом деле Кики убил — ради чего? Зачем это мне понадобилось? Ведь она мне нравилась. Я любил с ней спать. Когда хреново было так, что хоть в петлю лезь, — они с Мэй были для меня единственной отдушиной. Зачем мне было ее убивать?

— А Мэй тоже ты убил?

Готанда очень долго молчал, продолжая разглядывать свои руки. А потом покачал головой:

— Нет. Мэй я, по-моему, не убивал. Слава богу, на ту ночь у меня железное алиби. С вечера до глубокой ночи я снимался в пробах на телестудии, а потом поехал с менеджером на машине в Мито. Так что здесь все в порядке. Если б не это — если бы никто не мог подтвердить, что я всю ночь провел в студии, — боюсь, я бы действительно терзался вопросом, не я ли убил Мэй. Но почему-то не покидает дикое чувство, будто в смерти Мэй тоже я виноват. Почему? Казалось бы, алиби есть, все в порядке. А мне все чудится, будто я чуть ли не сам ее задушил, вот этими руками. Будто она из-за меня умерла…

Между нами вновь повисло молчание. Очень долгое. Он по-прежнему разглядывал свои пальцы.

— Ты просто устал, — сказал я. — Только и всего. Я думаю, никого ты не убивал. А Кики просто пропала куда-то, и всё. Она и раньше любила исчезать неожиданно, еще когда со мной вместе жила. Это не в первый раз. А у тебя просто комплекс вины. Когда плохо, начинаешь винить себя в чем попало. И подстраивать всё на свете под свои обвинения.

— Нет. Если бы только это. Все не так просто… Кики я, кажется, и в самом деле убил. Бедняжку Мэй не убивал. Но смерть Кики — моих рук дело. Это я чувствую. Вот эти пальцы до сих пор помнят, как ее горло сжимали. И как лопату держали, полную земли. Я ее убил, реально. Реальнее не придумаешь…

— Но зачем тебе ее убивать? Никакого же смысла!

— Не знаю, — сказал он. — Тяга к саморазрушению. Есть у меня такое. С давних пор. Стресс накапливается — и я проваливаюсь туда, внутрь. В зазор между мной настоящим — и тем, кого я играю. Этот чертов зазор я сам в себе вижу отчетливо. Огромная трещина — словно земля под ногами распахивается. Ноги разъезжаются — и я лечу туда, в эту пропасть. Глубокую, темную — хоть глаз выколи… Когда это случается, я вечно что-нибудь разрушаю. Потом спохватываюсь — а ничего уже не исправить. В детстве часто было такое. Постоянно что-то крушил или разбивал. Карандаши ломал. Стаканы бил. Модели из конструктора ногами топтал. Зачем — не знаю. Пока маленький был, на людях такого себе не позволял. Только если один оставался. Но уже в школе, классе в третьем, друга с обрыва столкнул. Зачем? Черт меня разберет. Опомнился — приятель внизу валяется. Слава богу, обрыв невысокий был. Парень легкими ушибами отделался, скандал замяли. Да и он сам думал, что я нечаянно. Никому ведь и в голову не приходило, что я могу такое намеренно вытворять. Знали бы они!.. Сам-то я понимал, что делаю. Своей рукой, сознательно своего же друга с обрыва скинул. И таких подвигов у меня в жизни — хоть отбавляй. В старших классах почтовые ящики поджигал. Тряпку горящую засуну в щель — и бежать. Подлость, лишенная всякого смысла. Я это понимаю — и все равно делаю. Не могу удержаться. Может, через такие бессмысленные подлости я пытаюсь вернуться к самому себе? Не знаю. Что делаю — не осознаю. Но ощущение того, что уже натворил, в памяти остается. Раз за разом эти ощущения прилипают к пальцам, как пятна. Как ни старайся — не отмыть никогда. До самой смерти… Не жизнь, а сплошное дерьмо. Не могу больше…

Я вздохнул. Готанда покачал головой.

— Только как мне всё это проверить? — продолжал он. — Никаких доказательств, что я убийца, у меня нет. Трупа нет. Лопаты нет. Брюки землей не испачканы. На руках никаких мозолей. Да и вообще — рытьём одной могилки мозолей не заработаешь. Где закопал — тоже не помню… Ну, пойду я в полицию, признаюсь во всем — кто мне поверит? Трупа нет — значит, нет и убийства. Даже моральный ущерб возмещать будет некому. Она исчезла. И это все, что я знаю… Сколько уж раз я собирался тебе обо всем рассказать! Язык не поворачивался. Боялся, расскажу — и между нами что-то пропадет. Понимаешь, пока мы с тобой встречались, я вдруг научился расслабляться как никогда. Больше не чувствовал своего зазора, не разъезжались ноги… Для меня это — страшно важная вещь. Я не хотел терять наши отношения. И все откладывал разговор на потом. При каждой встрече думал: “не теперь, как-нибудь в другой раз”. И вот — нa тебе, дотянул. На самом-то деле, давно уже надо было признаться…

— Признаться? — не понял я. — В чем? Сам же говоришь, никаких доказательств нет…

— Дело не в доказательствах. Я должен был сам тебе обо всем рассказать, и как можно раньше. А я скрывал. Вот в чем проблема.

— Ну, хорошо. Предположим, ты действительно убил Кики. Но ты ведь не хотел ее убивать!

Он посмотрел на свою раскрытую ладонь.

— Не хотел. И никаких причин для этого не было. Господи, да зачем же мне убивать Кики? Она мне нравилась. Мы дружили — пусть даже и в такой ограниченной форме. О чем мы только не разговаривали! Я ей про жену рассказывал. Она очень внимательно слушала, участливо так. Зачем мне ее убивать? Но я все-таки ее убил. Вот этими руками. И при этом — совсем не желал ее смерти. Я душил ее, как собственную тень. И думал: вот моя тень, которую я должен убить. Если я убью эту тень, жизнь наконец-то пойдет как надо… А это была не тень. Это была Кики. Только не в этом мире — а там, в темноте. Там — совсем другой мир. Понимаешь? Не здесь! Кики сама меня туда заманила. Шептать начала: “Ну, давай, задуши меня! Задуши, я не обижусь…”. Сама попросила — и даже сопротивляться не стала. Именно так, я не вру… Вот чего я понять не могу. Как такое возможно на самом деле? Разве всё это — не обычный ночной кошмар? Чем дольше об этом думаю — тем больше реальность в бреду растворяется, как сахар в кофе. Зачем Кики это шептала? За каким чертом сама попросила ее убить?..

Я допил согревшееся пиво. Сигаретный дым собирался под потолком, густея, как привидение. Кто-то толкнул меня в спину и извинился. По ресторанной трансляции объявляли готовые заказы: пицца такая-то, столик такой-то.

— Еще пива хочешь? — спросил я Готанду.

— Давай, — кивнул он.

Я прошел к стойке, купил два пива и вернулся. Не говоря ни слова, мы принялись за пиво. В ресторане кишело, как на станции Акихабара[92] в час пик: посетители слонялись туда-сюда мимо нашего столика, не обращая на нас никакого внимания. Никто не слушал, что мы говорим. Никто не пялился на Готанду.

— Что я говорил? — произнес он с довольной улыбкой. — В такую дыру ни одну знаменитость силком не затащишь!

Сказав так, он поболтал опустевшей на треть пивной кружкой, точно пробиркой на уроке естествознания.

— Давай забудем, — тихо предложил я. — Я как-нибудь сумею забыть. И ты забудь.

— Ты думаешь, я смогу? Это тебе легко говорить. Ты ее собственными руками не душил…

— Послушай, старик. Никаких доказательств, что ты убил, нет. Перестань попусту казниться. Я сильно подозреваю, что ты просто по инерции играешь очередную роль, увязывая свои комплексы с исчезновением Кики. Ведь такое тоже возможно, не правда ли?

— Возможно? — переспросил он и уперся локтями в стол. — Хорошо, поговорим о возможностях. Любимая тема, можно сказать… Существует много разных возможностей. В частности, существует возможность того, что я убью свою жену. А что? Если она попросит, как Кики, и сопротивляться не станет — возможно, я задушу ее точно так же. В последнее время я часто об этом думаю. Чем чаще думаю — тем больше эта возможность растет, набирает силы у меня внутри. Не остановишь никак. Я не могу это контролировать. Я ведь в детстве не только почтовые ящики поджигал. Я и кошек убивал. Самыми разными способами. Просто не мог удержаться. По ночам в соседских домах окна бил. Камнем из рогатки — шарах! — и удираю на велосипеде. И перестать не могу, хоть сдохни… До сих пор никому об этом не говорил. Тебе первому рассказываю все как есть. И сразу — точно камень с души… Только это не значит, что я внутри становлюсь другим. Меня уже не остановить. Слишком огромная пропасть между тем, кого я играю, и тем, кто я есть по природе. Если эту пропасть не закопать — так и буду гадости делать, пока не помру. Я ведь и сам все прекрасно вижу. С тех пор, как я стал профессиональным актером, эта пропасть только растет. Чем масштабнее мои роли, чем больше людей смотрит на меня в кадре, тем сильнее отдача в обратную сторону — и тем ужасней то, что я вытворяю. Полная безнадёга. Возможно, я скоро убью жену. Не сдержусь — и пиши пропало. Потому что это— совсем в другом мире. А я — слишком безнадежный неудачник. Так в моем генетическом коде записано. Очень внятно и однозначно.