Корабль из Атлантиды - Мунн Уорнер - Страница 6

Мозги его под незащищенным черепом, казалось, испеклись. Ему стоило великих трудов произнести слово или просто сглотнуть. Дважды окунулся Гвальхмай в тепловатую морскую воду и почувствовал некоторое облегчение. Но на третий раз ему едва хватило сил, чтобы вскарабкаться по широкому крылу обратно на птицу, и больше он не осмеливался спускаться к воде.

Наконец, окончательно отчаявшись получить откуда-либо помощь, Гвальхмай прохрипел: «Откройте! Откройте!» – и осекся, потрясенный. Крышка люка, перед которой оказались бесполезными все его усилия, легко и беззвучно поднялась. Короткая лестница вела вниз, в прохладные сумеречные недра птицы – и звонкое журчание воды приветствовало юношу. Ни на лестнице, ни внизу не было ни следа человека, поднявшего люк.

Без колебаний Гвальхмай спустился вниз, и едва он успел сойти с нижней ступеньки лестницы, крышка люка опустилась на место – так же бесшумно, как и поднялась.

СТАТУЯ В НИШЕ

Это напоминало погружение в воду спокойной чистой заводи. При прохождении сквозь полупрозрачные стены корабля солнечные лучи становились еще более золотыми. Сквозь борта отчетливо виднелась линия уровня воды, и пляшущие в ней блики всех оттенков меняли свой цвет от янтарного наверху до нефритового, постепенно переходящего в аквамариновый, с увеличением глубины.

Пол был выложен черными и белыми плитками. Внутри корабля царила тишина до тех пор, пока Гвальхмай не шагнул вперед, влекомый вожделенным журчанием воды.

В тот же миг нежно зазвенели колокольчики – слитными аккордами и одиночными трелями. Гвальхмай остановился в растерянности, и музыка тут же смолкла. Очевидно, между его движениями и волшебными звуками существовала какая-то связь. Юноша заметил, что в данный момент он стоит на белой шашке.

Гвальхмай попробовал тронуть одной ногой черный квадрат.

В ответ на это движение раздался тихий перезвон серебряных нот, который повторился громче, когда молодой человек перенес всю тяжесть тела на черную плитку. Гвальхмай отступил назад на светлый квадрат. Снова воцарилось молчание. Теперь загадка получила объяснение. Лоб юноши разгладился – он смело двинулся вперед, и каждый шаг его вызывал к жизни музыкальную гармонию.

Пение арф и цимбал сопровождало Гвальхмая, когда он углублялся в недра корабля все дальше, восхищенный изображениями прекрасных сцен и пейзажей на стенах. Изображения сии – не нарисованные и не высеченные – производили впечатление волшебных окон, за которыми открывались виды мраморных городов с улицами, полными красивых сильных мужчин и очаровательных женщин, изображенных настолько достоверно, что, казалось, их ниспадающие свободными складками одеяния, колышутся под ветром.

По мере его продвижения вперед монотонный гул деревянных духовых инструментов зазвучал аккомпанементом высоким голосам скрипок и монохорда. Звуки сливались, затихали и превратились наконец в ропот набегающих на берег волн, когда Гвальхмай остановился перед картиной с видом порта. Огромные суда, подобные тому, какой он исследовал сейчас, боролись с волнами залива или стояли у длинных причалов, где толпы темнокожих рабов занимались их разгрузкой.

Другие корабли парили высоко в небе, чувствуя себя так же уверенно среди облаков, как и на воде. А у входа в гавань одно из судов садилось на воду: крылья полусложены, перепончатые лапы широко расставлены, словно у чайки, готовой встретить удар волны.

Гвальхмай двинулся дальше. Пронзительно запели трубы, угрожающе загудели барабаны, когда он приблизился к изображению сцены военных действий. Корабли-лебеди метали с неба яркие стрелы лучей, а навстречу им из маленьких городков внизу летели ввысь зигзагообразные молнии. Военный корабль с обгорелыми крыльями падал, вращаясь, чтобы исчезнуть в облаках огня и дыма, висящими над разрушенными стенами и башнями.

Гвальхмай отвернулся. Это была всего лишь картина. Жажда снова погнала его вперед. В конце длинного зала два коридора расходились в разные стороны. Юноша наступил на белую шашку, и музыка смолкла, пока он раздумывал.

Левый коридор резко сворачивал и вел назад, вдоль стены зала, который Гвальхмай только что пересек. Пол и стены его, некогда белые, ныне приобрели теплый оттенок старой слоновой кости, ибо толстый слой пыли покрывал их. Другой коридор уходил прямо вперед, к шее и голове огромной птицы, но конец его терялся во мраке.

Стены и потолок этого коридора, некогда сверкающие, словно полированное эбеновое дерево, тоже потускнели под слоем пыли. Однако среди сих явных свидетельств многолетней заброшенности и запустения отчетливо виднелись безошибочные доказательства существования где-то здесь, в сумрачных недрах корабля, жизни!

Свежие следы человеческих ног небольшого размера вели в обоих направлениях. Гвальхмай наклонился, призывая на помощь весь свой опыт охотника и воина. Отпечатки остались от босых ступней изящной формы – и обладатель их спешил. В направлении к залу отпечатались одни носки ног, и лишь иногда пятка чуть смазывала пыль, касаясь пола. Следы частично перекрывались другими, ведущими в противоположном направлении: четкими отпечатками целой ступни. Это свидетельствовало о том, что человек шел назад спокойным шагом.

Таких двойных цепочек следов, оставленных одними и теми же ногами, было две. Следовательно, человек дважды выбегал из коридора и затем возвращался более медленно. Не он ли впустил Гвальхмая в корабль?

Юноша колебался всего несколько секунд, хотя чувствовал: там, в темноте подстерегает его некая неопределенная угроза, подобная хищнику, притаившемуся у тропы в ожидании ищущего за ней по пятам охотника. Гвальхмай едва заметно улыбнулся одними уголками губ – это незначительное свидетельство нервного напряжения приводило в трепет многих знавших юношу людей.

Меч его бесшумно выскользнул из ножен: лучше заблаговременно приготовиться к встрече с неизвестным и либо договориться с ним по-доброму, либо выяснить, каким еще образом возможно существовать с ним в мире. Гвальхмай шагнул в коридор – ив тот же миг затаившийся до времени хищник набросился на свою жертву.

Оглушительно загремели барабаны и духовые инструменты аккомпанементом к ведущей партии призывной трубы. Этот грохот заглушил журчание фонтана, который искал Гвальхмай. Почти в тот же миг пол коридора резко пошел под уклон. В устрашающей тьме юноша начал спускаться вниз, тщательно выбирая точку опоры для ног при каждом шаге.

По мере его продвижения вперед по узкому коридору странные угрожающие ноты появились в звучании музыкальных инструментов. Диссонирующие яростные голоса разрушали гармонию мелодии и, казалось, вырастали до почти членораздельного вопля, предостерегавшего Гвальхмая от дальнейших дерзких попыток. Может, впереди находится нечто запретное?

И снова почудилось юноше, что огромный корабль-птица представляет собой нечто большее, нежели простое изделие из металла. Не был ли он в конце концов живым существом, а эти звуки – его голосом? Может, гармоничной музыкой он выражал свое согласие с действиями человека, а неистовыми диссонансами давал знать о своем недовольстве и гневе?

Снова Гвальхмай почувствовал себя затерянным в самом чреве гигантского существа, но упрямо стиснув зубы, продолжал на ощупь продвигаться по коридору, исследуя почти физически ощутимую темноту перед собой острием меча. Все глубже погружался он в оглушительный грохот, состоящий из отчаянного дребезжания литавр и мучительно фальшивого рева духовых. Все дальше уходил он в дикую какофонию, терзающую его слух и все его существо. Каждый звук болезненно отдавался в его мозгу. Но вперед! Вперед шагал Гвальхмай, дабы внезапно очутиться в другом зале, уступающем размерами первому, мирном, спокойном и залитым зеленым светом.

Сияние ослепило Гвальхмая; неожиданная, неуловимо зловещая тишина оглушила его, подобно сильному удару. Интуитивно юноша понял: он находится там, где ему не следует быть. Именно от сего святилища пытался отпугнуть его пронзительный голос корабля. Напряжение спало, это правда – но теперь Гвальхмай чувствовал, что приобрел себе непримиримого врага. Атмосфера ненависти сгустилась вокруг юноши, дабы отныне сопровождать его всюду в пределах корабля. Впоследствии Гвальхмай постоянно ощущал присутствие некоего враждебного ему начала. Возможно, то был «genios Ioci», которого он обидел и который, будучи беспощадным, сильным и терпеливым противником, выжидал подходящего момента для мести.