Блуждающий огонь. Два адмирала - Купер Джеймс Фенимор - Страница 65

Возвратясь к мысу, он нашел общество у сигнальной мачты пополнившимся еще двумя лицами: Диком, конюхом баронета, возвратившимся с посылки, и Томом Вичекомбом, наследником сэра Вичерли, одетым в глубокий траур по отцу. В последнее время Том Вичекомб очень часто начал посещать жилище Доттона, притворяясь пламенным любителем морского воздуха и величественного океана. Он и его однофамилец встречались тут несколько уже раз, и каждая новая встреча была недружелюбнее предшествовавшей, по причине, хорошо известной им обоим. Таким образом, и при настоящей встрече они обменялись холодными поклонами, бросая друг на друга взгляды, которые можно бы было назвать только неприязненными, если бы во взгляде Тома Вичекомба не просвечивало какой-то зловещей иронии. Несмотря, однако, на свою ненависть к Вичерли, он умел довольно хорошо скрыть свои чувства и обратиться к новоприбывшему с самым дружеским разговором.

— Я слышал, господин Вичекомб, — заметил наследник судьи, — что вы сегодня получили отличный урок в воздушном путешествии. Кажется, такое удовольствие более в американском вкусе, нежели в английском. Да, впрочем, я думаю, в ваших колониях происходят часто такие штуки, каких мы и во сне не видели!

Хотя это и было сказано, по-видимому, без всякой особенной цели и совершенно равнодушно, но в сущности было сделано с тонким расчетом. Главная слабость нашего баронета заключалась в слепом поклонении всему, что касалось родного, отечественного. Он давно уже увлекся тем чувством презрения ко всем землям, подвластным Англии, которое искони существует между всеми метрополиями и колониями. Молодой Вичерли живо чувствовал всякий намек, который хоть сколько-нибудь клонился к осуждению его родины. Хотя он и считал себя англичанином, хотя и был верноподданным короля английского, но в спорном вопросе между Европой и Америкой он был американцем; в самой же Америке в отличие от всех других колоний считал себя прямым виргинцем. Он слишком хорошо понял насмешку Тома Вичекомба, но преодолел свой гнев из уважения к баронету, а может быть, и потому, что был полон тех сладких чувств, которые еще так недавно испытал.

— Те, которые так думают о колониях Америки, — сказал он спокойно, — хорошо бы сделали, если бы сами посетили их прежде, нежели станут вслух выражать о них свои мнения; зачем говорить то, от чего со временем, может быть, придется отрекаться? ..

— Правда, мой друг, совершенная правда, — заметил с истинным добродушием баронет. — Нельзя предполагать, чтоб в Америке так же было все хорошо и удобно, как у нас в Англии; не думаю также, чтоб американец был способнее прыгать через утесы, чем англичанин. Жаль, что вы не наш, молодой человек, — прибавил он, обращаясь к моряку, — хотя случайно и носите наше имя; впрочем, человек не отвечает ни за свое рождение, ни за свою родину.

В продолжение всего утра с мыса решительно не было видно моря, на нем лежал густой туман, покрывая все пространство, обнимаемое глазом, одним белым облаком. Легчайшие частицы его сначала носились вокруг мыса, который поэтому и не мог быть виден с моря на далеком расстоянии; но скоро все эти частицы осели в одну массу, возвышавшуюся до двадцати футов от поверхности моря. Еще было довольно рано, но солнце грело уже так сильно, что большая часть верхних слоев тумана мало-помалу исчезла, воздух совершенно очистился и прояснился, и в нем весьма легко можно было видеть предметы на расстоянии нескольких миль. Скоро опытный глаз Доттона заметил выше поверхности тумана верхний парус судна.

— Посмотрите, сэр Вичерли, посмотрите, господин Вичекомб! — закричал он, указывая на отдаленный парус. — Или я вовсе не знаю положения бом-брамселя военного корабля, или готов держать пари, что королевский парус приближается к нашему рейду! Однако для столь легкого паруса, господин лейтенант, такой бом-брамсель кажется слишком велик?

— Не забудьте, господин Доттон, что он принадлежит двухдечному судну, — отвечал молодой моряк. — Теперь, когда судно повернулось боком, вы можете отдельно рассмотреть его фок— и грот-мачты.

— Вот и другой парус! — закричал снова Доттон, указывая пальцем на восток. — Если только я не ошибаюсь, он одинаков с первым. О, как приятно видеть моим глазам, что наш забытый рейд снова начинают посещать. Но что это за суда такие? Вероятно, крейсеры, посланные к берегу с какими-нибудь депешами.

— А я вижу и третий, вон там, на востоке, — заметил насмешливо Вичекомб, указывая в свою очередь на двух незнакомцев, которые подымались к сигнальному домику по тропинке, идущей от самого берега.

— Вероятно, эти господа находятся на службе его величества и сошли с тех судов, которые виднеются в море.

Доттон с первого взгляда удостоверился в справедливости этого предположения. Когда незнакомцы сошлись вместе, один из них, появившийся перед нашими зрителями последним, пошел вперед; его лета, решительность, с которой он шел, словом, все заставляло обоих наших моряков предполагать, что это командир одного из показавшихся судов.

— Доброе утро, господа! — сказал он, подойдя на такое расстояние, что его приветствие могло быть услышано обществом, находившимся у сигнальной мачты. — Доброе утро всем вам! Я очень рад, что, наконец, достиг вас, потому что эта тропинка, пролегающая через рытвины утеса, просто лестница Иакова. Что это, Атвуд?! — воскликнул он с удивлением, смотря на море, закрытое непроницаемым туманом. — Что же сталось с нашей эскадрой?

— Она закрыта от нас, сэр, туманом, который расстилается по поверхности моря и находится ниже нас; когда мы были в уровень с нашими судами, мы могли их лучше видеть, чем теперь, поднявшись на такую высоту.

— Отсюда, сэр, вы можете видеть только верхние паруса двух или трех судов, — заметил Вичекомб, указывая на виднеющиеся паруса.

— Двух или трех! Когда я садился в лодку, у меня перед глазами были одиннадцать двухдечных кораблей, три фрегата, шлюп и куттер. Они стояли так плотно, что вы могли бы прикрыть их носовым платком, не так ли, Атвуд?

— Это правда, сэр, они были выстроены в самую сжатую линию, хотя я и не берусь утверждать, чтоб действительно так тесно, как вы изволили заметить.

— Ну, уж ты, иноверец, никогда не хочешь верить в чудеса! .. Однако, господа, в пятьдесят лет, право, не так-то легко взбираться на такую гору.

— Совершенно справедливо, сэр, — отвечал баронет ласково. — Не угодно ли вам присесть и немного отдохнуть после такого трудного путешествия. Нечего сказать, на тот утес довольно трудно подняться и по тропинке, а вот этот молодой человек, сэр, только что хотел спуститься с него помимо тропинки и, как вы думаете, зачем? Чтобы нарвать хорошенькой девушке букет цветов!

Незнакомец окинул внимательным взором сэра Вичерли, потом конюха и лошадку, после чего взглянул на Тома, лейтенанта и Доттона и, казалось, с привычной опытностью постиг уже характер и звание каждого из них, за исключением, может быть, одного только Тома; даже и о нем он составил себе довольно верное понятие. Он поклонился с вежливостью человека, умеющего ценить учтивость и без дальнейших церемоний занял предложенное ему место около сэра Вичерли.

— Не худо бы нам молодого человека взять с собой в море, — отвечал незнакомец на слова баронета, — это вылечило бы его от страсти собирать цветы в таких опасных местах. В нынешнее военное время его величество имеет большую нужду в каждом из нас. Я уверен, по крайней мере, молодой человек, что вы не так давно проводите время на берегу с молоденькими девушками.

— Не более того, сэр, сколько мне нужно было, чтобы вылечить свою рану, полученную при взятии французского люгера, — отвечал Вичекомб довольно скромно, но и не без твердости.

— Люгера! Что ты скажешь, Атвуд? Уж не говорите ли вы об «Вольтижезе».

— Судно это действительно так называлось, сэр.

— Так я имею удовольствие видеть господина Вичекомба, молодого офицера, который командовал при этой атаке? — сказав это с самой лестной благосклонностью, незнакомец привстал и приподнял свою шляпу.