Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак - Дюма Александр - Страница 64

— Не будите во мне Каина, сударыня, — прошипел Самуил, и в голосе его слышалась угроза.

— Хотите все мое состояние? Все состояние! Скажите одно слово, и оно будет ваше. И это не пустые слова. Клянусь вам богом, клянусь памятью моих родителей, что я заставлю Юлиуса, каким образом, сама еще не знаю, отдать вам половину его состояния или, если вы хотите, даже все. Умоляю вас, возьмите все, все, что только у нас есть!

— Благодарю вас, сударыня, что вы доставляете мне возможность облагородить свое преступление. Я желаю получить только одну вас.

Ребенок снова забился в судорогах.

— Послушайте! — попробовала еще уговаривать несчастная мать. — Если хотите, чтобы я была вашей, спасите моего ребенка, и я, может быть, полюблю вас хоть за ваше великодушие и благородство. Не могу же я отдаться вам, не любя. Так сделайте, чтобы я вас полюбила.

— Часы все идут, — отвечал Самуил.

— Наконец, — воскликнула Христина, — вы доктор, а это ваша обязанность — спасать страждущих и умирающих. Если вы откажетесь от этого, закон вас покарает.

— Я не доктор, сударыня, напротив, меня могут привлечь к ответственности, если я стану лечить.

Христина помолчала, обдумывая, что бы еще сказать и сделать по случаю такого упорства. Потом она бросилась ему в ноги.

— Господин Самуил, на коленях умоляю вас, проникнитесь же моим несчастьем! Если вы действительно так любите меня, неужели вы выражаете свою любовь тем, что убиваете моего ребенка?

— Вашего ребенка, сударыня!.. Да вы же нанесли мне оскорбление устами вашего ребенка!

— Господин Самуил, умоляю еще раз: смилуйтесь! Еще раз умоляю, сжальтесь, умоляю на коленях!..

— Сударыня, попробуйте лучше тронуть этот неумолимый маятник, который все стучит.

Христина вскочила на ноги.

— Ах, какая гнусность! — говорила она в отчаянии, ломая руки. — Ну хорошо же! Я обойдусь и без вас. Доктора теперь скоро приедут. Вы лжете все, что осталось только полчаса.

— Да, десять минут тому назад и оставалось полчаса, — перебил ее Самуил. — А теперь осталось всего двадцать минут.

— Ложь! — воскликнула она. — Вы все это говорите мне, чтобы только запугать меня. Но я не верю вам. Уходите. Вы злодей! И даже если бы я дошла до такого сумасшествия, что покорилась бы вам, то кто может мне поручиться за то, что после этого вы действительно спасете ребенка? Да и можете ли вы спасти его? Вы сами сию минуту признались в том, что вы не доктор. Сейчас приедут настоящие доктора. Они спасут Вильгельма. Вы не нужны мне. Довольно с вас и стыда за ваше бесчестное предложение. И вы понесете еще наказание. Я предам вас суду за ваш поступок с Гретхен. Прочь отсюда!

Самуил сделал шаг к выходу.

— Я ухожу, — сказал он. — Ведь я пришел потому только, что вы позвали меня. Вчера вы позвали за тем, чтобы выдать меня своему отцу, а сегодня, чтобы самой отдаться мне. Но раз вы велите мне уйти, то я повинуюсь вам.

И мимоходом он взглянул на часы.

— Прошло еще двенадцать минут, — сказал он. Ребенок испустил раздирающий душу жалобный стон и опять стал задыхаться.

— Господин Самуил, вы слышите? — рыдая воскликнула Христина. — Ах! Такие мучения должны тронуть даже и дикого зверя.

Самуил наклонился над колыбелью.

— Через четверть часа, — сказал он, — я не буду в состоянии уже сделать что-либо. А пока, в данную минуту, я еще ручаюсь, что спасу его. Это вы такая безжалостная, сударыня. Да или нет? Нет? Ну так я ухожу. Дожидайтесь своих докторов. Они придут к трупу.

И он пошел к двери.

— Стойте! — воскликнула она. Самуил вздрогнул и остановился.

— Стойте! Господин Самуил! Да подумали ли вы хорошенько о том, какие ужасные вещи вы мне предлагаете?

— Какая трата и слов, и времени!

— Нет, не могу! — рыдала Христина.

— Послушайте, — начала она шепотом. — Так как вы предлагаете матери такой чудовищный выбор — погубить или честь свою или жизнь своего ребенка, — то, что же делать, спасайте жизнь Вильгельму, и тогда… клянусь вам, что я буду ваша.

— Нет, — отвечал Самуил. — Подобные сделки совершаются только за наличный расчет. Я его спасу после.

— В таком случае, нет! Пусть лучше умрет мой ребенок! Самуил взялся уже за ручку потайной двери, она в страхе бросилась за ним.

— А нельзя ли так? — сказала она. — Ведь вы чего добиваетесь? Отомстить мне. Ведь вы не любите меня, а ненавидите! Ну так вы можете иначе проявить свою месть, и ваше самолюбие будет удовлетворено. Хотите, я на глазах ваших убью себя, только чтобы мой сын остался жив? Я говорю вам вместо того, чтобы сделать это только потому, что умри я, вы все-таки способны допустить смерть и ребенка.

— Разумеется, — отвечал Самуил. — И я отказываюсь от этого предложения.

— О, боже мой! Боже мой! — рыдала несчастная мать, ломая себе руки.

— А время все идет, — продолжал Самуил. — Сударыня, взгляните же на ребенка!

Христина, стиснув зубы, заглянула в колыбель, и по телу ее пробежала нервная дрожь. Бедный малютка лежал пластом, он почти не дышал, а только хрипел.

Она обернулась к Самуилу совершенно уничтоженная.

— Я согласна, — прошептала она слабым и разбитым голосом, окончательно теряя силы. — Только знайте вперед: если я сейчас не убью себя, то все равно убью себя потом!

— Зачем же? — сказал Самуил. — Если вы боитесь того, что я когда-нибудь предъявлю свои права, то я даю вам слово, что отныне я никогда больше не покажусь вам на глаза. Да ведь и Гретхен не убила себя… Христина, я люблю вас.

— А я вас ненавижу! — крикнула Христина.

— Я прекрасно это знаю! — сказал Самуил. Крик ребенка заставил ее решиться.

— О, презренный! — воскликнула она, почувствовав себя в его объятиях. — Напрасно ты будешь молить о прощении, ни бог, ни я, — мы не простим тебя вовеки!

Глава шестьдесят третья Оборотная сторона несчастья

Спустя несколько недель после ужасной ночи Гретхен только что вернулась в свою хижину и сидела, бормоча что-то про себя, как это делают помешанные, как вдруг увидела, что дверь отворилась, и на пороге явилась Христина, бледная, безжизненная, страшная.

У Христины был такой страдальческий и убитый вид, что козья пастушка очнулась.

— Что еще случилось? — спросила она.

Христина не ответила. Она опустилась на землю, поникла головой, закрыла лицо руками и долго сидела молча, напоминая собой статую Скорби.

Испуганная Гретхен подошла и опустилась возле нее на колени.

— Госпожа! Дорогая госпожа! Да что такое случилось с вами? Я не видела вас целую неделю и страшно беспокоилась. Теперь нам не надо расставаться надолго. Ну, говорите, что такое случилось еще? Ведь худшего несчастья уже не может быть?

Христина медленно подняла голову.

— Может! — ответила она.

— Каким образом? Я не могу себе это представить, да и господь не допустит!

— Господь! — повторила с горькой усмешкой Христина. — Бог! Послушай, Гретхен, послушай, что сделал со мною бог. Я сама не знаю, чьего ребенка я ношу под сердцем — моего Юлиуса или этого Самуила.

У Гретхен вырвался невольный крик ужаса.

С той самой роковой ночи Гретхен уже перестала избегать Христину, а Христина никого не желала видеть, кроме Гретхен.

И когда Самуил позвонил, наконец, прислуге, чтобы велеть принести себе необходимые предметы для лечения Вильгельма, Гретхен, которая была в зале рядом, вошла первой.

В то время как горничная суетилась, а Самуил возился с ребенком, Гретхен подошла к Христине, которая стояла неподвижно в углу с сухими глазами.

С минуту Гретхен печально и с сожалением смотрела на нее, потом, взяв ее за руку, тихо сказала:

— Недаром он нам угрожал!

— Что такое? — спросила вдруг, выпрямившись, Христина, краснея от оскорбленной гордости.

— Ах! Ты уже отстраняешься от своей сестры по кресту, который мы обе несем? — с упреком сказала Гретхен.

В голосе ее слышалась такая нежность, такая небесная простота, такая глубокая тоска, что гордость Христины не устояла, и она протянула руку козьей пастушке.