Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак - Дюма Александр - Страница 18

Отто ответил яростным натиском.

Но он опять не рассчитал, его шпага скользнула по шпаге Самуила, острие которой коснулась слегка его груди.

— Ты нарочно, что ли, открываешься? — спросил Самуил. Отто заскрежетал зубами. Ясно было, что Самуил играл с ним, как кошка с мышью.

Другие дуэлянты дрались не менее отчаянно, но у них были более равные силы.

Все же Риттер как-то ухитрился нанести такой удар, от которого Юлиус не успел увернуться.

Шпага задела его правый бок.

Но тут на выручку подоспело маленькое обстоятельство, почти чудо. Вместо того, чтобы уйти в тело, клинок наткнулся на что-то мягкое и шелковистое и поволок его за собой.

Благодаря этому, Юлиус успел оправиться и глубоко всадил шпагу в бок Риттеру, который тут же и упал.

Предмет, спасший Юлиусу жизнь, оказался маленьким шелковым мешочком, с засохшим цветком шиповника внутри. Он висел на шнурке у него на шее.

— Ага, ты закончил! — сказал Самуил.

Тут секунданты поняли, что и он собирается окончить свой поединок. Дормаген хотел предупредить нападение и снова употребить свой особенный прием.

— Опять, — заметил Самуил. — Ты повторяешься!

И снова, как в первый раз, Самуил ускользнул. В ту же минуту ловким движением своей шпаги он выбил шпагу из руки противника, проколол ему левый глаз и быстро отдернул шпагу назад.

Дормаген испустил страшный крик…

— И я выбрал также левый глаз, — сказал Самуил, — для охотника это удобнее, чем лишиться правого.

Секунданты окружили раненых.

У Франца было задето правое легкое. Хирург, однако, надеялся, что он быстро поправится.

Затем хирург подошел к Дормагену.

Самуил опередил осмотр хирурга, обратись к присутствовавшим со словами:

— Опасности для жизни нет. Я только имел намерение лишить его одного глаза. Заметьте, что мне ничего не стоило вонзить глубже шпагу в череп и задеть мозг, но я вытащил ее так осторожно и ловко, как хирургический инструмент. По правде сказать, это скорее операция. После этого он сказал хирургу:

— Он еще не завтракал. Скорее пустите ему кровь, иначе будет кровоизлияние в мозг. При хорошем уходе он сможет через две недели пойти на улицу гулять.

В ту самую минуту, когда хирург, взяв ланцет, приготовился выполнить совет Самуила, вбежал запыхавшийся зяблик (финк).

— Что там еще? — спросил Самуил.

— Полиция! — крикнул зяблик.

— Я так и думал, — спокойно произнес Самуил, — она, разумеется, оказала мне честь, что побеспокоила себя из-за меня. Далеко она?

— Шагах в пятидесяти.

— Так у нас еще есть время. Не беспокойтесь, господа: это уж мое дело, я все улажу. Он разорвал свой платок и перевязал им правую руку Юлиуса.

— А теперь скорее надевай свой сюртук. Он также оделся сам.

Полиция вошла в сад.

Один из фуксов обратился к Самуилу с вопросом:

— Разве у нас не будет схватки с этими стоячими воротниками?

— Форменная битва? — возразил Самуил. — Это было бы забавно! Мы бы здорово их поколотили, ты, право, искушаешь меня, демон! Но не следует пересаливать в кровавых удовольствиях, иначе у нас притупится охота к ним. Есть другое, более простое средство.

Раздался стук в дверь залы.

— Именем закона! — сказал чей-то голос.

— Отоприте этим господам, — приказал Самуил. Двери открыли, и небольшой отряд полицейских агентов вошел в залу.

— Здесь, кажется, только что дрались? — спросил их начальник.

— Это возможно, — ответил Самуил.

— В таком случае — дуэлянты должны немедленно последовать за нами в тюрьму, — продолжал начальник.

— Это уже менее возможно, — возразил Самуил.

— А почему же? Где же они? Самуил указал ему на Отто и Франца.

— Они оба в руках доктора. Вон как они уходили друг друга! Сами видите, им теперь нужен скорее хирург, чем тюремщик.

Начальник взглянул мельком на тяжело раненых, скорчил гримасу, пожал плечами и, не говоря ни слова, ушел со своими агентами.

Как только полицейские удалились, Юлиус прошел в смежную комнату, сел за стол, вскрыл письмо к своему отцу, приписал еще несколько строчек и запечатал его.

Потом, взяв чистый лист бумаги, он написал:

Потом он отдал оба письма Дитриху, которому необходимо было немедленно вернуться в Гейдельберг, так что он мог сдать их до отъезда почты.

Когда Юлиус снова входил в зал, раненых выносили на носилках, а Самуил жаловался:

— Опять некуда девать целый час до обеда. Это скучная сторона утренних развлечений. Чем бы теперь заняться до двенадцати часов?

— Чем бы заняться до воскресенья? — подумал Юлиус.

Глава восемнадцатая Любовь с двух точек зрения

В следующее воскресенье, в семь часов утра, Самуил и Юлиус выехали из Гейдельберга и направились вдоль Неккера, по дороге, ведущей в Ландек. Оба были верхом, с охотничьими ружьями за седлом. Кроме того, при Самуиле был еще чемодан.

Трихтер, окончательно оправившийся после своей победы, провожал пешком своего благородного senior'a до конца города и курил трубку, теперь он еще более гордился своим господином и преклонялся перед ним, чем когда-либо.

Он сообщил Самуилу, что накануне навестил обоих раненых. Оба поправятся, Дормаген недели через три, а Риттер не раньше, как через месяц.

У городской заставы Самуил отпустил своего любимца фукса, и оба приятеля пустили лошадей рысью.

Юлиус не помнил себя от счастья: в небе сияла заря, а сердце его было полно Христиной.

Самуил казался ему сегодня еще умнее, интереснее, глубокомысленнее и веселее. Живая, умная речь Самуила дополняла впечатление, произведенное на него красотой природы и радостью ожидаемой встречи с Христиной, и даже усугубляла все это. Самуил являлся как бы переводчиком на человеческий язык всех душевных его ощущений.

Так доехали они до Неккарштейнаха.

Они говорили про университет, про науку и про удовольствия, говорили про Германию и про независимость. У Юлиуса была благородная натура, и он искренне чувствовал себя счастливым и довольным, что так храбро рисковал жизнью за свои дорогие и святые убеждения.

Одним словом, разговор их шел обо всем, кроме Христины. Самуил не говорил о ней быть может от того, что совсем о ней не думал, а Юлиус от того, что думал только о ней одной.

Самуил первый произнес ее имя.

— Постой, — обратился он вдруг к Юлиусу, — а что же ты везешь с собой?

— То есть, как, что я везу с собой?

— Разумеется! Разве ты не купил какой-нибудь подарок Христине?

— Ах! Неужели ты думаешь, что она приняла бы подарок? Уж не принимаешь ли ты ее за какую-нибудь Лотту?

— Вот вздор! Даже одна королева говаривала, что все зависит от стоимости подарка. По крайне мере, подумал ли ты о том, чтобы привести хоть отцу какую-нибудь редкую ботаническую книгу? Например, издание Линнея с гравюрами. У Штейнбаха есть в продаже роскошные экземпляры.

— Дурак я, дурак! Я об отце и не думал совсем, — простодушно сознался Юлиус.

— Досадное упущение, — заметил Самуил, — но уж ты, наверное, не забыл милого ребенка, который был все время около Христины и тебя. Ты, наверное, купил ему какую-нибудь нюрембергскую игрушку, их так любят все немецкие детишки, от пяти до десяти лет. Помнишь, мы вместе любовались какой-то свиной охотой, там была такая тонкая резьба по дереву, изображена была целая деревня, а у ее свиного сиятельства везде были прицеплены судьи, учителя, мещане: на хвосте, на ушах, на щетине… Мы, глядя на это, чуть не лопнули от смеха, мы, взрослые. Пари держу, что ты купил именно эту игрушку! Действительно, вещица просто восторг! И, пожалуй, ты прав, подарок ребенку будет еще приятнее для Христины, здесь видна деликатная щедрость с твоей стороны, да! Подарок Лотарио это двойной подарок для Христины.