Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.] - Твен Марк - Страница 41

— Мастер Сид, вы опять скажете, что я сумасшедший… но, ей же ей, я видел миллион собак или чертей, — право, не знаю, — я видел их вот сейчас! Мало того, мастер Сид, я их чувствовал, я чувствовал их, сэр: они все перескакивали через меня. Желал бы я двинуть хорошенько одного из этих чертей — только один разочек, больше мне не надо! Но еще лучше, если б они совсем оставили меня в покое!

— Миллион собак или чертей?!

— Ладно, я скажу тебе, что я придумал. Почему они сюда забрались как раз во время завтрака беглого негра? А потому, что они голодны, вот почему. Ты испеки им заколдованный пирог — и дело с концом.

— Господи, мастер Сид, как же я испеку заколдованный пирог? Я не умею. Я никогда еще не слыхивал о таком пироге.

— Ну, хорошо, видно, мне придется печь его самому.

— Ах, голубчик, правда, испечете? Я вам в ножки поклонюсь.

— Хорошо, так и быть, только для тебя, — ты был добр к нам и показал нам беглого негра. Однако надо быть осторожнее. Только мы войдем сюда, ты повернись спиной, и что бы мы ни положили в миску, не показывай даже виду, что ты заметил. Да смотри не заглядывай, когда Джим будет вынимать кушанье из миски: чего доброго, случится беда! А пуще всего не притрагивайся к заколдованному пирогу.

— Да сохрани меня господь, мастер Сид! Я ни за какие миллионы не притронусь к нему и кончиком пальца!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Дядина рубашка. — Общее отчаяние. — Приготовления к побегу. — Заколдованный пирог.

Дело шло на лад. Мы вышли из чулана и отправились к мусорной куче на заднем дворе, где свалены были старые сапоги, тряпки, осколки бутылок, негодная оловянная посуда и тому подобный хлам, порылись и отыскали старый жестяной тазик, чтобы испечь пирог, кое-как заткнули в нем дыры, забрались в погреб и наполнили тазик мукой; потом пошли завтракать. По дороге мы подобрали два гвоздя, и Том сказал, что этими гвоздями узник очень удобно может нацарапать свое имя и подробную историю своих страданий на стенах темницы. Вот мы и сунули один из гвоздей в карман тетушкиного передника, висевшего тут же на стуле, а другой заложили за ленту дядиной шляпы, лежавшей на конторке, потому что мы слышали от детей, что папа и мама сегодня утром собираются навестить беглого негра. Когда дядя пришел к столу, Том украдкой положил ему оловянную ложку в карман куртки. Тетя Салли еще не являлась, и нам пришлось подождать ее немного.

Наконец она пришла, красная, сердитая, расстроенная. Одной рукой она принялась разливать кофе, а другой без разбору щелкала ребятишек по головам.

— Уж я искала-искала по всем углам! — воскликнула она. — Просто чудо, да и только! Куда это могла деваться твоя рубашка?

У меня так и упало сердце, даже все внутренности перевернуло от страху. А тут еще жесткая корочка хлеба застряла в горле, по дороге встретилась с кашлем, выскочила изо рта, перелетела через стол и попала одному из ребятишек в глаз. Он скорчился, словно червяк на удочке, и поднял страшный рев — ни дать ни взять краснокожий индеец. Смотрю, Том весь посинел от натуги. Словом, с минуту или около того мы были в ужасном положении. Но затем все опять пришло в порядок. Это неожиданность нагнала на нас такой страх!

— Удивительно! — воскликнул дядя Сайлас. — Просто непонятно! Я отлично помню, что снял ее, когда…

— Я сама знаю, что ты снял ее, потому что она вчера еще висела на веревке, я сама видела, собственными главами. А теперь пропала, и тебе придется надеть вместо рубашки красную фуфайку, покуда я соберусь и сошью новую. Это будет третья рубашка за эти два года. Просто не напасешься на тебя! И что ты с ними ухитряешься делать, понять не могу. В твои годы мог бы, кажется, хоть немножко беречь свое белье.

— Знаю, Салли, знаю! Я и стараюсь беречь. Только, право, я тут совсем не виноват: ты знаешь ведь, я их не вижу и ничего с ними не имею общего, покуда они не на мне; кажется, я еще ни разу не потерял рубахи с тела.

— Ну, разумеется, не потерял, потому что не мог, а если бы мог, то уж непременно умудрился бы. А знаешь ли, ведь не одна рубаха пропала — еще и ложки нехватает: было десять ложек, а теперь их только десять. Ну, положим, теленок стащил рубаху, а уж ложки он, надеюсь, никак не мог взять, это несомненно.

— Что же еще пропало, Салли?

— Шесть свечей пропало — вот что! Крысы могли стащить свечи; вероятно, они и стащили. Удивляюсь, как они еще не утащат весь дом! Вот ты все собираешься заткнуть крысиные норы и не затыкаешь. Дуры они будут, если не заберутся к тебе в тарелку, Сайлас, — ты ведь и не заметишь… Но где же ложка? Надеюсь, ты не станешь уверять, будто крысы стащили ложку?

— Твоя правда, Салли, я виноват, каюсь! Завтра же заткну крысиные норы.

— О, на твоем месте я и не стала бы торопиться, можно отложить до будущего года… Матильда-Анджелика-Араминта Фелпс!

Новый щелчок по голове, и ребенок проворно вытаскивает руку из сахарницы. В эту минуту негритянка появляется на галлерее и докладывает:

— Миссис, а у нас простыня пропала.

— Простыня пропала? Господи помилуй!

— Сегодня же заткну дыры, ей-богу сегодня же, — говорит дядя Сайлас с сокрушением.

— Ах, молчи ты, пожалуйста! Уж не воображаешь ли ты, что крысы утащили простыню? Куда же она девалась, Лиза?

— Господь ее знает, миссис! Право, ума не приложу! Вчера еще висела на веревке, а теперь словно сгинула.

— Ну, кажется, конец света настал. Я еще не видывала такой диковинки, покуда живу на свете. Рубаха, простыня, ложки, шесть свечей…

— Миссис, — докладывает молоденькая мулатка, — у нас нехватает медного подсвечника…

— Убирайся вон, неряха, не то я пущу в тебя кастрюлей!

Тетя Салли не помнила себя от гнева. Я выжидал удобного случая, чтобы выскочить из-за стола, убежать в лес и сидеть там, покуда не стихнет домашняя буря. Долго тетя бушевала и кричала. Все домочадцы присмирели. Наконец дядя Сайлас с растерянным видом вытащил ложку у себя из кармана. Тетя так и замерла, разинув рот и растопырив руки; что касается меня, то я с радостью очутился бы и Иерусалиме или вообще где-нибудь подальше.

— Я так и знала! — воскликнула тетя Салли. — Ты все время держал ее у себя в кармане! Вероятно, и все прочие вещи там же. Как она туда попала, скажи на милость?

— Право, не знаю, Салли, — проговорил он извиняясь. — Если б знал, оказал бы. Перед завтраком я читал одну книгу и, вероятно, вместо книги нечаянно сунул в карман ложку. Так оно должно быть, потому что книги у меня в кармане нет. Вот погоди, я пойду посмотрю, — если книга лежит там, где я ее читал, значит я ее не клал в карман; это и будет служить доказательством, что я положил книгу на стол, а вместо нее сунул ложку…

— Ах, отвяжись ты ради бога! Ступайте вы все вон отсюда и не смейте подходить ко мне близко, покуда я не успокоюсь!

Я обрадовался этому приказанию. Кажется, будь я мертвый, и то вскочил бы и убежал. Проходя через прихожую, мы видели, как старик взял свою шляпу и в это время из-за ленты выпал гвоздь; старик поднял его, положил на камин, не говоря ни слова, и вышел. Том посмотрел на него, вспомнил про ложку и сказал:

— Нет, мы больше не станем пересылать через него вещи — он человек ненадежный. Во всяком случае, он оказал нам большую услугу с ложкой, сам того не подозревая; за это и мы услужим ему: заделаем все крысиные норы.

Крыс было в погребе множество; целый час мы затыкали их норы. Услыхав шаги по лестнице, мы поскорее задули свечку и попрятались. Вот показался старик со свечой в одной руке и с пучком пакли в другой; вид у него был рассеянный — очевидно, мысли его блуждали далеко, за тридевять земель. Он побрел к одной крысиной норке, к другой, к третьей, пока наконец не обошел их все. Потом постоял минут пять задумавшись, снимая нагар со свечи, наконец тихонько повернулся и задумчиво стал подниматься по лестнице, рассуждая сам с собой: