Чейзер (Chaser) - Мелан Вероника - Страница 21

Изуродованная майка и сидящий у кровати в четыре (пять?) утра мужчина рисовали в сознании Лайзы психоделическую картину, обострившую до предела чувства и напрочь убившую адекватность происходящего.

Ночь. Ножницы. Хриплый голос. Ощущение абсолютной наготы, хотя она почти полностью одета. Теперь почти.

— Как работа?

Он снова усмехнулся.

— Хорошо. Все прошло хорошо.

Психоделика усилилась. Если бы она задала тот же вопрос диспетчеру или сантехнику, то ответ бы означал: "Да, все звонки отвечены, наряды отосланы на места поломок, их действия скоординированы" или "Все починено. Отходы из канализации больше не текут по жилым помещениям", но она спросила об этом убийцу. И ответ наверняка означал: "Да, все хорошо, все убиты. Спасибо, что спросила".

Тихий бредовый не поддающийся логике разговор.

— Накрой меня.

— Я еще не налюбовался.

Лайза сжала зубы и на секунду прикрыла веки.

— Ты не извращенец, ты — маньяк.

— Точно.

Он держал средний палец у краешка губ — теперь, когда глаза привыкли к полумраку, Лайза хорошо различала детали, — и смотрел прямо на ее грудь.

В тишине и ее сбивчивом дыхании прошла еще минута.

— Что такого особенного в выглядывающих сосках?

— Эстетическое удовольствие. Наслаждение. Ты одета, ничего видно не должно быть, но видно, и это возбуждает. Разрыв на ткани — разрыв в восприятии. Несовместимость. Жадность того, кто глазеет через замочную скважину.

— Ты ненормальный.

— А почему я должен быть нормальным? Нормальный — это тот, кто никогда не позволит себе перейти невидимую черту и не даст образу из сознания воплотиться на самом деле. Кому нужны эти рамки?

Лайза молчала. Чейзер пугал ее. Пьян или нет, а у этого мужика точно сдвиг по фазе. Непонятно только хорошо это или плохо. Возбуждает точно, но все-таки скорее плохо. Непонятно, непривычно, непредсказуемо. Что за ход логики в мозгах, каким будет следующий шаг? Неспособность вычислить и предположить что-то наперед обостряли ее чувства до предела.

— Вот ты, — продолжил он ленивые размышления, — разве не хотела бы посмотреть на меня в тренажерном зале? У меня здесь есть такой, и я им пользуюсь. Так вот, представь: я, держащий гантели или опускающий за голову гриф — все, казалось бы, как полагается: потный, сосредоточенный, занимающийся делом…. и абсолютно голый. Как тебе?

Она медленно выдохнула.

Как?

Да никак.

Должно быть…

Вот только сознание тут же воспроизвело болезненно яркую картину лежащего на скамье Аллертона, жмущего штангу, со свесившимся набок членом. Или его же, приседающего с грифом, а тот самый член, увиденный ей в душе, покачивается по направлению в пол. Длинный, толстенький, размякший, пока его хозяин занят разгоном крови в мышцах.

Черт.

Это сработало.

Теперь картинки мелькали с бешеной скоростью: Чейзер, сидящий на лавочке, и пенис, лежащий спереди на ней же; Чейзер, подтягивающийся на турнике и его красивый зарытый в кучеряшках орган, ездящий перед глазами вверх-вниз; проглядывающие под ягодицами яички, пока он тянет гантели к груди…

— Зачем ты мне об этом сказал?

Герой ее навязчивых идей рассмеялся.

— Работает. Ведь так?

— Да. Работает.

Пришлось снова сжать зубы.

— Вот и для меня это работает. Чтобы крыша съехала окончательно, хватает лишь взгляда на твои торчащие через дырки соски. Или мысли о твоих волосах, рассыпанных по моим ногам, пока твоя голова ходит вверх-вниз, а губки гладят его. Прямо с неспущенными штанами. Через ширинку.

Молчать. Ничего не говорить.

Кровь моментально сконцентрировалась в паху.

— Обязательно надо было приходить в спальню в пять утра и начинать все это? Как теперь… досыпать?

Аллертон, то ли не услышал вопрос, то ли не обратил на него внимания — вместо этого задал свой:

— Я вот, знаешь, о чем думаю? Через два-три дня ты сможешь двигаться, и захочешь уйти. — Лайза не просто притихла — задержала дыхание, ожидая продолжения; сердце, почувствовав скрытую угрозу, забилось гулко и неровно. — А я этого не хочу.

Как когда-то вернулся страх — на этот раз настоящий.

— Но ты ведь меня отпустишь?

Предрассветные сумерки вновь погрузились в непродолжительную тишину.

— Отпущу. Но до этого сделаю все, чтобы ты сама не захотела уходить.

Прежде чем покинуть комнату, он наклонился сначала над одним, затем над другим соском, подержал их во рту, поцеловал, слегка прикусил и лишь после этого прикрыл за собой дверь.

Весь следующий день Лайза, которая так и не смогла сомкнуть глаз после утреннего визита, с подозрением косилась на Чейзера — не выкинет ли тот чего-нибудь еще? И вообще, адекватен ли он? Какой человек в здравом рассудке будет приходить в чужую спальню и творить подобные непотребства? На этот счет ее терзали смутные сомнения.

Мак же, как ни странно, пребывал в абсолютно благодушном настроении и вел себя вполне прилично: с утра переодел ее, накормил и, насвистывая, ушел в гараж дочинивать Мираж. А чтобы пациентка не скучала, в спальне оставил книгу.

Да, книгу.

С названием "Как распознать маньяка. Советы психолога-криминалиста".

Это что — извращенное чувство юмора?

Разминая руки и ноги с удвоенной силой, Лайза косилась на нее и фыркала. Ну, ничего, она еще отомстит этому чудовищу за издевательства над неподвижной женщиной. Вот только сумеет вернуть телу былую активность и обязательно найдет способ возмездия. Все ковры и шторы ему изрежет в дырочку. Или в звездочку.

В течение нескольких часов она упорно сгибала и вращала локти, подтягивала колени к животу, вертелась с боку на бок и напрягала мышцы. Скоро. Уже совсем скоро. При такой тенденции выздоровления понадобится от силы два дня, чтобы вывести Мираж из гаража и вернуться домой.

Конечно, если ее отпустят.

На обед была курица. После обеда еще час непрерывных упражнений в одиночестве, после выполнения которых Лайза окончательно выдохлась и уснула. Сон принес не облегчение, а грусть, так как в нем выпорхнувшее на свободу сознание видело залитую солнечным светом родную гостиную и слышало голос подруги. Блестел и дрожал в кружке чай, рядом стояла открытая пачка любимого печенья. Бубнило с подоконника радио, что-то жарилось на плите. Лайзе казалось, что она чувствует запах блинчиков… Да, блинчиков с ванилью, ее любимых.

Через какое-то время несъеденные блинчики и невыпитый чай пропали, и на их месте возник образ Мака — во сне он сделался иным: мягким, ласковым, бесконечно заботливым. Ее обнимали, гладили по лицу, что-то шептали; сердце пропиталось нежностью.

Лайза проснулась в растерянности.

Уперлась взглядом в знакомую картину и долго лежала неподвижно, размышляя о собственной жизни: пустой квартире, друзьях, ценностях, желаниях и о странном мужчине, вызывающем столь противоречивые эмоции.

Хотелось домой.

И одновременно хотелось чего-то еще.

Остаться? Задержаться на денек? Зачем? Подпустить Мака ближе, позволить себе почувствовать ту самую нежность из сна, если та проявится на самом деле? Нет, только не это. Вот что нужно унести отсюда целым, помимо ног, так это сердце.

Она что-то упускает… Что-то важное.

От размышлений непонятная тоска не ушла, а усилилась.

Лайза почувствовала, что запуталась.

Он пришел около пяти: чисто-выбритый, в свежей майке, пахнущий гелем для душа и с зажатой в руке газетой. Принес фруктовый салат и стакан сока. Убедился, что Лайза, пусть и медленно, но ест сама, и сел рядом в кресло.

— Как твои дела, принцесса?

— Хорошо.

Она не стала признаваться, что устала сидеть взаперти и что ей отчаянно хотелось выйти наружу. На улицу, своими ногами по тротуару, куда-нибудь в кафе или просто прогуляться по вечернему Нордейлу. Что толку ныть? Надо работать. И тогда будет и улица, и своя квартира, и вновь своя жизнь.