Кавалер Красного замка - Дюма Александр - Страница 18

В эту минуту в самом деле из замка выходили две женщины. Морис подбежал к ним.

— Ну, что, гражданка, — сказал он, обращаясь к той, которая стояла ближе к нему, — виделась с матерью?

София Тизон прошла в ту же минуту между муниципалом и своей подругой.

— Да, гражданин, благодарю, — сказала она.

Морису хотелось взглянуть на подругу девушки или хоть услышать ее голос; но она была закутана в свою мантилью и, как видно, решила ни слова не говорить ему; даже показалось, будто она дрожит.

Этот страх возбудил подозрение в Морисе.

Он поспешно поднялся по лестнице и, войдя в первую комнату, увидел сквозь стеклянную дверь, что королева прятала в карман нечто вроде записки.

— Ого, — сказал он, — уж не подвели ли меня?

Он позвал своего товарища.

— Гражданин Агрикола, — сказал он, — войди к Марии-Антуанетте и не спускай с нее глаз.

— Э, разве?..

— Войди, говорю тебе, не теряя ни минуты, ни секунды.

Муниципал вошел к королеве.

— Позови жену Тизона, — сказал он одному из стражей национальной гвардии.

Через пять минут жена Тизона вбежала с веселым лицом.

— Я видела дочь.

— Где? — спросил Морис.

— Вот здесь, в передней.

— Хорошо. А дочь твоя не просила, чтобы ты ей дала возможность взглянуть на королеву?

— Нет!

— Она не входила к ней?

— Нет.

— А пока ты разговаривала с дочерью, никто не выходил из комнаты арестанток?

— Откуда мне знать?.. Я смотрела на дочь, которую не видела целых три месяца.

— Вспомни хорошенько…

— Ах, да, кажется… припоминаю.

— Что!..

— Молодая девушка выходила.

— Мария-Тереза?

— Да.

— И разговаривала с твоей дочерью?

— Нет.

— Твоя дочь ничего ей не передавала?

— Нет.

— Она ничего с полу не поднимала?

— Кто? Моя дочь?

— Нет, дочь Марии-Антуанетты?

— Нет, поднимала платок.

— Ах, несчастная! — вскрикнул Морис.

И он бросился к веревке колокола и сильно его потряс. Это был вестовой колокол.

XI. Записка

Вбежали два дежурных муниципала, за ними следовал отряд из караула.

Двери были заперты, у каждого входа поставили по два часовых.

— Что вам угодно, сударь? — спросила королева у вошедшего в ее комнату Мориса. — Я только что хотела лечь в постель, как минут пять назад гражданин муниципал (и королева указала на Агриколу) вдруг бросился в эту комнату, не сказав, что ему угодно.

— Сударыня, — сказал Морис, поклонившись, — не товарищу моему нужны вы, а мне.

— Вам, сударь? — спросила Мария-Антуанетта, глядя на Мориса, вежливое обхождение которого внушало ей некоторую признательность. — А что вам угодно?

— Чтобы вы изволили отдать записку, которую спрятали в ту минуту, как я вошел.

Старшая дочь короля и принцесса Елизавета вздрогнули. Королева очень побледнела.

— Вы ошибаетесь, сударь, — сказала она, — я ничего не прятала.

— Врешь, австриячка! — вскрикнул Агрикола.

Морис живо положил руку на плечо своего сослуживца.

— Постой, товарищ, — сказал он, — дай мне поговорить с гражданкой. Я немного разбираюсь в судейских делах.

— Так действуй. Но, черт возьми, не щади ее!

— Вы спрятали записку, гражданка, — строго произнес Морис. — Надо отдать нам эту записку.

— Да какую записку?

— Ту, которую принесла вам дочь Тизона и которую, гражданка, дочь ваша (Морис указал на юную принцессу) подняла со своим носовым платком.

Все три женщины с испугом взглянули друг на друга.

— Да это хуже всякой тирании, сударь, — произнесла королева. — Мы женщины, женщины!

— Не будем смешивать, — твердо сказал Морис. — Мы не судьи, не палачи, мы надсмотрщики, то есть ваши же сограждане, которым поручен надзор за вами. Нам дано приказание, нарушить его — значит изменить. Гражданка, пожалуйста, отдайте спрятанную вами записку.

— Господа, — с важностью отвечала королева, — если вы надсмотрщики, ищите и не давайте нам спать эту ночь, как и всегда…

— Избави нас бог поднять руку на женщин. Я пошлю доложить Коммуне, и мы дождемся ее приказаний; но только вы не ляжете в постель, а уснете в креслах, если вам угодно, а мы вас будем стеречь… Если на то пошло, начнем обыск.

— Что тут такое? — спросила жена Тизона, сунув в дверь свою голову истукана.

— А то, гражданка, что ты, подав руку измене, лишилась навсегда права видеть свою дочь.

— Видеть мою дочь!.. Что ты говоришь, гражданин? — спросила Тизон, еще не совсем понимая, почему не увидит более своей дочери.

— Я говорю, что дочь твоя приходила сюда не для свидания с тобой, а чтобы доставить записку гражданке Капет, и что она больше не вернется сюда.

— Но если ее не пустят сюда, так я ее не увижу! Нам запрещено выходить.

— На этот раз пеняй только на себя, ты сама виновата, — сказал Морис.

— О, — проворчала несчастная мать, — я виновата! Что ты говоришь, я виновата! Я отвечаю тебе, что ничего не было. О, если бы я только была уверена, что случилось что-нибудь, горе тебе, Антуанетта, ты мне за это дорого заплатишь!

— Не угрожай никому, — сказал Морис. — Лучше кротостью добейся того, что мы требуем; ты женщина и гражданка, Антуанетта, и как мать, надеюсь, сжалишься над матерью. Завтра возьмут твою дочь: завтра посадят ее в тюрьму… а там, ежели откроется что-нибудь, а ты знаешь, если захотят, так всегда откроют, твоя дочь пропала и ее подруга тоже.

Тизон, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, повернула мутный взгляд на королеву.

— Ты слышишь, Антуанетта? Моя дочь!.. Ты будешь причиной гибели моей дочери!

Королева, в свою очередь, казалась смущенной не от угроз, которые искрились в глазах ее тюремщицы, но от отчаяния, которое в них можно было прочесть.

— Подойдите сюда, мадам Тизон, — сказала она, — мне надо с вами поговорить.

— Ну нет! Нежности в сторону! — вскричал товарищ Мориса. — Мы здесь не лишние, черт возьми!.. При муниципалах, всегда все при муниципалах.

— Оставь их, гражданин Агрикола, — сказал Морис, наклонясь к уху этого человека, — что нам за дело, каким путем дойдет к нам истина.

— Ты прав, гражданин Морис, но…

— Выйдем за стеклянную дверь, гражданин Агрикола. Послушайте меня. Станем к ней спиной. Я уверен, что то лицо, которому мы окажем эту снисходительность, не заставит нас раскаиваться.

Королева слышала эти слова, умышленно сказанные. Она бросила молодому человеку признательный взгляд. Морис беспечно повернул голову и прошел за стеклянную дверь. Агрикола последовал за ним.

— Видел эту женщину? — сказал он Агриколе. — Она преступница, но она высокой и дивной души.

— Черт побери, как ты лихо говоришь, гражданин Морис! — отвечал Агрикола. — Любо послушать тебя и твоего друга Лорена. — А что, ведь это ты сказал какие-то стихи?

Морис улыбнулся.

В течение этого разговора сцена, которую предвидел Морис, происходила по ту сторону стеклянной двери.

Жена Тизона подошла к королеве.

— Мадам Тизон, — сказала ей последняя, — ваше отчаяние раздирает мне душу. Я не хочу лишать вас вашего детища, это слишком тяжело. Но подумайте, исполнив требование этих людей, ваша дочь не пострадает ли также?

— Делайте, что вам велят! — вскричала женщина.

— Сначала узнайте, в чем дело.

— В чем дело? — спросила тюремщица с диким любопытством.

— Ваша дочь пришла с подругой.

— Да, с такой же работницей, как она; ей не хотелось прийти одной, опасаясь солдат.

— Эта подруга отдала вашей дочери записку, которую та обронила; Мария, проходя, подняла ее. Эта бумажка, без сомнения, ничтожна, но люди неблагонамеренные могут истолковать ее по-своему. Не сказал ли ваш муниципал, что ежели захотят что найти, так отыщут?

— Дальше что? Дальше?

— Вот и все. Вы требуете, чтобы я отдала эту бумажку; вы хотите, чтобы я принесла в жертву друга. Но вместе с тем не лишу ли я вас, может быть, вашей дочери?

— Делайте, что вам велят! — кричала женщина. — Делайте, что вам велят!