Женская война (др. перевод) - Дюма Александр - Страница 15

— Ах, дорогой Ришон, вы пришли кстати! — вскричал он. — Хотелось бы кому-нибудь похвалить метра Бискарро, и мне чуть было не пришлось уже хвалить его моему дрянному Касторену, который не знает, что значит пить, и которого я никакие мог научить есть. Ну, посмотрите сюда, милый друг, взгляните на этот стол, за который я прошу вас сесть. Хозяин «Золотого тельца» — истинный художник, человек, которого я хочу рекомендовать другу моему, герцогу д’Эпернону. Выслушайте и, как настоящий знаток, оцените, что у меня было на ужин: чудесный раковый суп, холодное с маринованными устрицами, с анчоусами и свиными ножками, каплун с маслинами — при нем бутылка медока, вы видите, что в ней ничего не осталось, — куропатка с трюфелями, сладкий горошек и вишневое желе — при нем бутылка шамбертена, которая стоит вот тут, — наконец, этот десерт и бутылочка коллиурского, которая пытается защищаться, но которую я прикончу, как и остальные, особенно если мы примемся за нее вдвоем. Черт возьми! Я в превосходном настроении, и Бискарро — великий мастер! Сядьте сюда, Ришон, вы поужинали, но все равно… Я тоже поужинал, но это не беда, мы начнем снова…

— Благодарю, барон, — сказал Ришон с улыбкой, — мне уже не хочется есть.

— Согласен, можно не хотеть есть, но всегда должно хотеться пить. Попробуйте этого коллиурского.

Ришон подставил свой стакан.

— Так вы уже поужинали, — продолжал Каноль, — поужинали с этим дрянным маленьким виконтом. Ах, извините, Ришон, я ошибаюсь. Наоборот, он премилый малый. Я обязан ему тем, что наслаждаюсь благами жизни, а без него я испустил бы дух от трех или четырех ран, которые хотел нанести мне храбрый герцог д’Эпернон. Поэтому я благодарен хорошенькому виконту, прелестному Ганимеду. Ах, Ришон! Вы кажетесь мне именно тем, кем вас считают, то есть преданнейшим слугою принца Конде.

— Что вы, барон! — возразил Ришон, захохотав во все горло. — С чего вы это взяли? Вы уморите меня со смеху.

— Уморю со смеху? Вас? Полноте! Ну уж нет, дорогой мой.

Вам знакомы эти жалобные стихи, не правда ли? Это рождественская песенка вашего патрона, написанная на германской реке Ренусе, когда он ободрял одного из своих товарищей, опасавшегося смерти в воде. Ришон, черт вы эдакий! Ну, все равно, я все-таки ненавижу вашего мальчишку-виконта… Принимать участие в первом проезжем дворянине!.. На что это похоже?

И Каноль вытянулся в кресле, захохотал и принялся крутить усы с таким непритворным весельем, что и Ришон последовал его примеру.

— Итак, любезный Ришон, говоря серьезно, вы пустились в заговоры? В политику?

Ришон продолжал хохотать, но уже не так весело.

— Знаете ли, мне очень хотелось арестовать вас, вас и вашего дворянчика! Черт возьми! Это было бы очень смешно и притом легко. Мне могли бы помочь слуги моего кума, герцога д’Эпернона. Ха-ха! Ришон под караулом вместе с этим мальчишкой! Лан-де-ри-ри!

В эту минуту послышался топот двух удаляющихся лошадей.

— Что это такое, Ришон? — спросил Каноль, прислушиваясь. — Не знаете ли, что это такое?

— Не знаю, но догадываюсь.

— Так скажите.

— Это уехал маленький дворянин.

— Не простясь со мной! — вскричал Каноль. — Ну, он решительно дрянь!

— О нет, любезный барон, он просто спешит…

Каноль нахмурил брови.

— Какое странное поведение! — сказал он. — Где воспитывался этот мальчик? Ришон, друг мой, уверяю, что он вредит вам. Дворяне не ведут себя так друг с другом. Черт возьми! Если б я мог догнать его, надрал бы ему уши! Черт возьми его глупого отца, который, по скупости вероятно, не дал ему учителя!

— Не сердитесь, барон, — отвечал Ришон с улыбкой, — виконт не так дурно воспитан, как вы воображаете. Он, уезжая, поручил мне сказать вам, что извиняется перед вами и низко кланяется…

— Хорошо, хорошо! — сказал Каноль. — Таким образом, он превращает непростительную дерзость в маленькую неучтивость. Черт возьми! Я ужасно сердит. Поссорьтесь-ка со мною, Ришон. Что, не хотите? Позвольте… Ришон, друг мой, вы очень безобразны!

Ришон засмеялся.

— Раз вы в таком настроении, барон, то могли бы выиграть у меня сегодня вечером сто пистолей, если б мы вздумали играть. Игра, как вам известно, способствует поднятию духа.

Ришон знал Каноля, знал, что отведет гнев барона, предлагая ему играть.

— Играть! Черт возьми! — вскричал Каноль. — Именно так, давайте играть! Друг мой, ваше предложение мирит меня с вами. Ришон, вы очень приятный человек! Ришон, вы хороши, как Адонис, и я прощаю господина де Канба. Касторен, карты!

Явился Касторен вместе с Бискарро, они поставили стол, и два друга сели играть. Касторен, уже лет десять мечтавший о крупном выигрыше, и Бискарро, жадно посматривавший на деньги, стали по сторонам стола и наблюдали. Менее чем за час, вопреки своему предсказанию, Ришон выиграл у Каноля восемьдесят пистолей.

У Каноля в кошельке больше не было денег, и он приказал Касторену достать еще из чемодана.

— Не нужно, — сказал Ришон, слышавший это приказание, — нет времени дать вам реванш.

— Как! Нет времени?

— Теперь одиннадцать часов, а в двенадцать я непременно должен быть в карауле.

— Вы, верно, шутите? — спросил Каноль.

— Господин барон, — серьезно отвечал Ришон, — вы сами человек военный, стало быть, знаете дисциплину.

— Так что же вы не уехали прежде, чем выиграли у меня деньги? — сказал Каноль со смехом и с досадой.

— Уж не упрекаете ли вы меня за то, что я посетил вас? — спросил Ришон.

— Боже избави!.. Однако ж подумаем. Мне совсем не хочется спать, и мне будет чрезвычайно скучно. Если я предложу проводить вас, Ришон?

— Откажусь от этой чести, барон. Поручение, которое мне дано, должно быть исполнено без свидетелей.

— Хорошо!.. Но в какую сторону вы поедете?

— Я только что хотел просить вас не спрашивать меня об этом.

— А виконт куда поехал?

— Я вынужден ответить вам, что не знаю.

Каноль должен был посмотреть на Ришона, чтобы убедиться, что в этих насмешливых ответах вовсе нет желания оскорбить его. Добрый взгляд и откровенная улыбка коменданта Вера обезоружили если не нетерпение Каноля, то, по крайней мере, его любопытство.

— Что делать? — сказал Каноль. — Вы сегодня сама тайна, дорогой Ришон; но каждый волен поступать как ему заблагорассудится. Часа три тому назад я сам бы был очень недоволен, если бы кто-нибудь навязался ко мне в попутчики, хотя в конечном счете для него дело закончилось бы гораздо хуже, чем для меня. Ну, последний стакан коллиурского, и доброго вам пути!

Каноль налил стаканы. Ришон, чокнувшись и выпив за здоровье барона, вышел. А тот, даже не догадавшись спросить, по какой дороге он поедет, остался наедине с догоравшими свечами, пустыми бутылками, разбросанными картами и ощутил вдруг такую печаль, что ее мог понять лишь тот, кто сам испытал подобную. Напускной веселостью он пытался заглушить горечь обманутой надежды.

Он дотащился до своей спальни, с сожалением и гневом посматривая через окна коридора на уединенный домик, освещенное окно которого и тени, мелькавшие в нем, наглядно показывали, что мадемуазель де Лартиг проводит вечер не в таком одиночестве, как он.

На первой ступеньке лестницы Каноль наступил на что-то. Он наклонился и поднял жемчужно-серого цвета перчатку виконта, которую тот уронил, спеша покинуть кров метра Бискарро и не сочтя ее, без сомнения, настолько ценной, чтобы тратить время на поиски.

Как ни были тяжелы мысли Каноля, простительные в минуту мизантропии, порожденной любовной неудачей, в одиноком домике царило не большее удовольствие, чем в гостинице «Золотого тельца».

Нанон беспокоилась и волновалась всю ночь, придумывая тысячу планов, как бы предупредить Каноля о положении дел. Она призвала на помощь всю свою догадливость умной женщины, чтобы выпутаться из несносного положения. Надо было улучить минуту, чтобы без герцога переговорить с Франсинеттой, или две минуты, чтобы написать Канолю одну строчку на клочке бумаги.