Сердце для стража - Каменистый Артем - Страница 14

— Так что если увидишь на острове крупное животное, убей, расчлени и сожги, — подытожил я. — Именно так поступают аборигены. Я, конечно, не южан имею в виду, а более-менее нормальных людей — тех, которые на севере.

— Дан, а ты уверен, что с тобой все в порядке?

— В каком смысле?

— Твой рассказ выглядит бредом. Или незамысловатым сюжетным костяком для недалекой книжки фэнтезийного жанра.

— Орков тут нет.

— Непринципиально.

— А тебя не удивило, что мы, двое землян, сумели здесь друг на друга наткнуться?

— Честно говоря, крайне маловероятное событие. Но мало ли что в жизни бывает. Мне вот, к примеру, ничего не известно о том, что в Британии, оказывается, ведутся аналогичные исследования.

— Когда мы, честные бритты, поделились с вами своими учеными-атомщиками и всеми наработками по физике разделения ядра, вы, янки, все захапали себе, ничего не дав взамен. Так почему мы должны опять забесплатно горбатиться ради вашего очередного «Манхэттена»?[4]

— Да? Впервые об этом слышу. Но ведь в итоге бомба есть не только у Америки, но и у Британии.

— Да бомбы сейчас только у Ватикана нет, да и то клясться в этом на Библии не стану. Вернемся к моему вопросу. Итак, мы, земляне, которые толпами здесь не шастают, сумели встретиться. И скажу еще кое-что. Здесь неподалеку, километрах в двадцати-тридцати к юго-западу, есть скала, на которой я нашел скелет еще одного землянина.

— При нем оказались водительские права и банка колы в костлявой руке?!

— Не совсем. Просто прежде чем умереть, он на камне оставил надпись «Бога нет» на языке, здесь неизвестном, а вот на Земле его много кто знает. Собственно, я занялся граффити по его примеру. И что мы теперь имеем? Три землянина на крошечной площади. Да от нас здесь просто не протолкнуться. А аборигены, наоборот, сюда не любят заглядывать. Все еще считаешь, что на этих островах нет ничего странного, а наше столпотворение — случайность?

— Даже если про скелет ты соврал, то и одной встречи достаточно, чтобы так не считать. Похоже, здесь есть что-то непонятное. То, что помогает облегчить перенос. Но вот что?

— Я тебе сказал уже, что тварей здесь растят и из людей хрен знает что делают. Кстати, тело, в которое я попал после переноса, было предназначено именно для этого. Южане выращивают из обычного человека растение безмозглое, а потом он перерождается. Я подоспел до перерождения.

— Каким образом они это делают?

— Как перерождается, не знаю, а как делают идиотом, кое-какое представление имею. Обычная медицина работает, а не какая-нибудь там магия. Когда здесь очутился, нашел на коже следы инъекций и что-то вроде мелких аккуратных ожогов. Еще на голове какие-то подозрительные бугорки прощупывались, зудели они слегка, потом прошли. У тебя ничего подобного не было?

— Знаешь… было. А что, прежняя личность полностью погибает?

— Сложный вопрос. Лично я ее остатков не замечал ни разу. Но должен сказать, с психикой у меня нелады. Нет, я не вою на Луну по ночам, но не раз замечал за собой странности, да и поступки совершал несвойственные старому Дану. И самое интересное: я прекрасно понимал язык аборигенов, едва их встретив. А немного послушав разговоры, легко заговорил. Это очень выручило на первых порах.

— Да? А скажи что-нибудь на их языке.

— Раз, два, три, четыре, пять. Понимаешь меня?

Джон резко остановился, обернулся, показав изумленное лицо:

— Ты считал до пяти! Я все понимаю, но впервые слышу такие слова!

— Вот! У меня так же было! Попробуй ответить мне на том же языке. Считай теперь до десяти.

— Не могу… Да я понятия не имею! Ни слова ни знаю!

— Гм… Мне, когда я заговорил, на латыни кое-что сказали, и я на латыни ответил. Давай попробуем. Ты вот русский немного знаешь, и я знаю. Давай скажу что-нибудь по-русски, ты ответь тоже по-русски, а потом переключимся на местный язык.

— Давай.

— Баня, водка, матрешка, балалайка. О! Да ты американец! Люблю Америку! Доллары не продашь по выгодному курсу?

— Продам, но не тебе.

— Жадина, — уже на местном вздохнул я. — Ну давай, теперь твоя очередь выдать что-нибудь на языке аборигенов.

— Не могу, — чуть не плача произнес Джон.

— Прекрасно вживаешься в образ, я бы тебе сейчас больше пятнадцати лет не дал, и уж никак бы не подумал, что под тонкой девичьей шкуркой прячется просоленный океанами военный моряк.

— Все понимаю, что ты говоришь, но выдавить из себя ничего не могу.

— Есть еще один вариант. Я тогда заговорил в стрессовой ситуации. Меня в тот момент немного повесить собирались. Дело житейское, но разволновался чересчур, вот и накатило озарение. Может, и тебя встряхнуть надо?

— Только попробуй.

— Ну… не обязательно вешать. Можно попытаться применить психологическое давление.

— Ну не знаю… примени.

— Давай на патриотизм твой гадить начну?

— Это как?

— Да очень просто. Ты вот, например, знаешь, что твоя страна дерьмо? И флагом вашим только дерьмо подтирать, не годится он больше ни на что. А самое главное ваше дерьмо — Второй флот. Он потому и не тонет, что является дерьмом. Ну? Я только что грубо обгадил абсолютно все твои патриотические ценности, включая флаг. Ответь на это что-нибудь.

Но Джон лишь покачал головой:

— Ты глупости с умным видом несешь. Смешно.

— Какой-то ты нетипичный американец… Ну хорошо. Переведем прицел на другую мишень. Каково тебе сейчас? Думаешь, в рай попал? Радуешься, что бриться больше не придется? Ошибаешься: еще как придется. Только не лицо, а подмышки и ноги. В носу и ушах тоже порядок придется наводить зеркальный, а то примут за свинью, а свиней здесь любят куда меньше, чем в мусульманских странах. И про кое-что совсем уж личное не забывай — это придется подстригать наголо в первую очередь, потому как здесь так принято. Еще у тебя фигура ничего так, даже по самым придирчивым земным меркам. Здесь, как правило, ноги коротковаты. Крестьянкам так удобнее над грядкой нагибаться, и еще рожать безопаснее в отсутствие современной медицины. А вот тебе рожать придется в муках, расплачиваясь за стройность ходуль и узость таза. И рожать придется не от прекрасного принца, а от какого-нибудь толстого, год не мывшегося матроса с пиратского корабля, потому как другие в эти края не попадают. На меня в этом вопросе можешь не рассчитывать, потому что никогда не забуду: внутри тебя сидит тупой янки, неспособный как следует выучить старый добрый английский язык, коверкая его, будто обезьяна. На такое убожество даже самый непритязательный шотландский гомосексуалист не польстится, не то что я, отпрыск древнего и всеми уважаемого рода Макклаудов.

Джон, слушая это, наливался нездоровой краснотой. Какой-то миг мне казалось, что он сейчас меня ударит, причем не хуком слева, а женской пощечиной. Но миг прошел, коллега расслабился, покачал головой:

— Да тебе прямая дорога в боц… Брюс! Я заговорила! На местном заговорила! Даже сама это не сразу поняла! Просто не смогла понять, как будет «боцман» на здешнем!

— Боцманы здесь имеются, как же без них. Просто в голове хозяйки твоего тела могло не быть этой информации. Кстати, удивлен: ты о себе даже в напряженные моменты говоришь в женском роде. На английском проще, там все более обезличенно, но у аборигенов совершенно иначе. Труднее придется.

— Ничего. Я слежу за своими словами. Местные не поймут, что со мной неладно.

— Поймут… Еще как поймут… Они в этом деле те еще мастера.

— Давай и дальше на местном говорить? Мне надо к нему привыкать.

— Не против. Я за год привык, лучше даже, чем на родном говорю. На своем старом я только отчеты диктую.

— Отчеты?

— Это другая история. Чего стоим? Ты вроде обещал накормить, а там и пообщаемся.

— Я за своим языком слежу внимательно. Следи и ты за своим: не обращайся ко мне в мужском роде.

— Извини, виноват, искренне каюсь, больше такого никогда в жизни не повторится. Даже думать о вас, сэр морской офицер, буду в женском роде… Нью.