Графиня де Монсоро. Том 2 - Дюма Александр - Страница 52

– Ну так вот, соглашайтесь, говорю вам: назначьте капитаном Бюсси, лейтенантами Антрагэ и Ливаро, а Рибейрака – знаменщиком. Предоставьте нам четверым сформировать эту роту по нашему разумению, и когда вы пойдете с таким эскортом, то увидите, отважится ли кто-нибудь, пусть даже сам король, посмеяться над вами или не поприветствовать вас.

– По чести, – сказал герцог, – я полагаю, ты прав, Бюсси. Я над этим подумаю.

– Подумайте, монсеньер.

– Да, но что ты читал так прилежно, когда я вошел?

– А! Простите, я совсем забыл, – письмо.

– Письмо?

– Которое для вас представляет еще больший интерес, чем для меня. Почему я вам его сразу не показал? Где была моя голова, черт возьми?

– Какая-нибудь большая новость?

– О, бог мой, да, и даже печальная новость: граф Монсоро умер.

– Как вы сказали? – воскликнул герцог и вздрогнул от удивления. Не спускавшему с него глаз Бюсси показалось, что за этим удивлением промелькнула странная радость.

– Умер, монсеньер.

– Умер граф Монсоро?

– Ах, боже мой, да! Разве мы все не смертны?

– Разумеется, но никто не умирает так вдруг, – Когда как. А если вас убивают?

– Так его убили?

– Кажется, да.

– Кто?

– Сен-Люк, с которым он поссорился.

– А! Милый Сен-Люк, – воскликнул герцог.

– Вот как! – сказал Бюсси. – А я и не знал, что вы с ним такие закадычные друзья, с этим милым Сен-Люком.

– Он из друзей моего брата, – сказал герцог, – а с той минуты, как мы с братом заключаем мир, его друзья становятся моими друзьями.

– Что ж, монсеньер, в добрый час, рад вас видеть в подобном расположении духа.

– А ты уверен?., – – Проклятие! Это верней верного. Вот письмо от Сен-Люка, который сообщает мне о его смерти, а так как я, подобно вам, недоверчив, то послал моего хирурга Реми засвидетельствовать факт и принести мои соболезнования старому барону.

– Умер! Монсоро умер! – повторил герцог Анжуйский. – Умер сам по себе!

Эти слова вырвались у него так же, как прежде вырвались слова «милый Сен-Люк». И в тех и в других было пугающее простодушие.

– Он умер не сам по себе, – возразил Бюсси, – ведь его убил Сен-Люк.

– О! Понятно! – сказал герцог.

– Быть может, вы поручали кому-то другому убить его, монсеньер?

– Нет, даю слово, нет, а ты?

– О! Монсеньер, я же не принц, чтобы поручать такого рода дела другим, я вынужден сам этим заниматься.

– Ах, Монсоро, Монсоро, – произнес принц со своей ужасной улыбкой.

– О, монсеньер! Можно подумать, что вы питали неприязнь к бедняге графу.

– Нет, это ты питал к нему неприязнь.

– Что касается меня, то оно и понятно, – сказал Бюсси, невольно покраснев. – Разве не по его вине я был однажды жестоко унижен вашим высочеством?

– Ты все еще об этом вспоминаешь?

– О, бог мой, нет, монсеньер, вы прекрасно это знаете. Но вы? Вам он был слугой, другом, преданным рабом.

– Хорошо, хорошо, – сказал принц, прерывая разговор, который становился для него затруднительным, – прикажите седлать лошадей, Бюсси.

– Седлать лошадей, зачем?

– Затем, чтобы отправиться в Меридор. Я хочу принести мои соболезнования госпоже Диане. К тому же я давно собирался навестить Меридорский замок и сам не понимаю, как до сих пор не сделал этого. Больше откладывать я не буду. Дьявольщина! Не знаю почему, но сегодня я расположен к соболезнованиям.

«По чести, – сказал себе Бюсси, – сейчас, когда Монсоро мертв и когда я не боюсь больше, что он продаст свою жену герцогу, какое может иметь для меня значение, если герцог ее и увидит. Коли он станет ей докучать, я прекрасно смогу ее защитить. Что ж, раз нам предлагают возможность увидеться с Дианой, воспользуемся случаем».

И он вышел распорядиться насчет лошадей. Спустя четверть часа, пока Екатерина спала или притворялась спящей, чтобы прийти в себя после утомительного путешествия, принц, Бюсси и десять дворян, на великолепных конях, направлялись к Меридору в том радостном настроении, которое всегда порождают как у людей, так и у лошадей прекрасная погода, цветущие луга и молодость.

При виде этой блестящей кавалькады привратник Меридорского замка подошел к краю рва и спросил, кто приехал.

– Герцог Анжуйский! – крикнул принц. Привратник тотчас схватил рог и затрубил сигнал, на звуки которого к подъемному мосту сбежалась вся челядь.

Тотчас же поднялась суета в комнатах, коридорах и на лестницах. Открылись окна башенок, послышался лязг железа по камню плит, и на пороге дома показался старый барон с ключами от замка в руке.

– Просто невероятно, как мало тут печалятся о Монсоро, – сказал герцог. – Погляди, Бюсси, какие у всех этих людей обычные лица.

На крыльцо дома вышла женщина.

– А! Вот и прекрасная Диана, – воскликнул герцог. – Ты видишь, Бюсси, видишь?

– Разумеется я вижу ее, монсеньер, – ответил молодой человек, – однако, – добавил он тихо, – я не вижу Реми.

Диана действительно вышла из дома, но тут же вслед за ней появились носилки, на которых с глазами, горящими от жара или ревности, лежал Монсоро, напоминающий скорее индийского султана на паланкине, чем покойника на погребальном ложе.

– О! О! Что же это такое? – воскликнул герцог, обращаясь к своему спутнику, ставшему бледнее платка, с помощью которого он пытался сначала скрыть свое волнение.

– Да здравствует монсеньер герцог Анжуйский! – крикнул Монсоро, с огромным усилием подняв вверх руку.

– Потише! – произнес голос позади него. – Вы разорвете сгусток крови, То был Реми. Верный до конца своей роли врача, он сделал раненому это благоразумное предупреждение.

При дворе быстро приходят в себя после неприятных сюрпризов, по крайней мере с виду: герцог Анжуйский сделал над собой усилие и изобразил на лице улыбку.

– О! Мой дорогой граф, – воскликнул он, – какая радостная неожиданность! Подумайте только, нам сказали, что вы умерли!

– Пожалуйте сюда, монсеньер, – ответил раненый, – пожалуйте сюда, чтобы я мог поцеловать руку вашего высочества. Благодарение богу, я не только не умер, но надеюсь в скором времени поправиться, дабы служить вам с еще большим усердием и верностью, чем прежде.

Что до Бюсси, то, не будучи ни принцем, ни мужем, не занимая ни одного из этих общественных положений, при которых притворство является первой необходимостью, он чувствовал, как холодный пот струится по его вискам, и не осмеливался поглядеть на Диану.

Ему было невыносимо видеть это, дважды им утраченное, сокровище в такой близости к его владельцу.

– А вы, господин де Бюсси, – сказал Монсоро, – вы, прибывший с его высочеством, примите мою глубокую благодарность, ведь, по сути, это вам обязан я жизнью.

– То есть как мне? – пролепетал Бюсси, думая, что граф смеется над ним.

– Конечно, не вам непосредственно, но моя благодарность от этого не становится меньше, ибо вот мой спаситель, – ответил Монсоро, показывая на Реми, воздевшего руки к небу с горячим желанием провалиться в недра земли, – это ему обязаны мои друзья тем, что еще располагают мной.

Не обращая внимания на знаки, призывающие к молчанию, которые делал ему молодой доктор, и толкуя их, как заботу медика о его здоровье, граф в восторженных выражениях рассказал о хлопотах и самоотверженности Одуэна, о его мастерстве.

Герцог нахмурил брови. Бюсси посмотрел на Реми с выражением, внушающим страх.

Бедный малый, укрывшийся за Монсоро, только руками развел, словно желая сказать: «Увы! Это совсем не моя вина».

– Впрочем, – продолжал граф, – я узнал, что Реми нашел вас однажды умирающим, как он нашел меня. Это объединяет нас узами дружбы. Рассчитывайте на мою, господин де Бюсси. Когда Монсоро любит, он любит крепко, правда, и ненавидит он, ежели уж возненавидит, тоже всем сердцем.

Бюсси показалось, что молния, сверкнувшая при этих словах в возбужденном взоре графа, была адресована его высочеству герцогу Анжуйскому.

Герцог не заметил ничего.

– Что ж, пойдемте! – сказал он, соскакивая с коня и предлагая руку Диане. – Соблаговолите, прекрасная Диана, принять нас в этом доме, который мы полагали увидеть в трауре, но который, напротив, продолжает быть обителью благоденствия и радости. А вы, Монсоро, отдыхайте, раненым подобает отдыхать.