Графиня де Монсоро. Том 1 - Дюма Александр - Страница 76

– Вы ответили, что идете произносить речь. Однако в этом есть доля правды, – пробормотал потрясенный Горанфло.

– Проклятие! Какая там доля, вы даже воспроизвели передо мной добрый кусок вашей речи, она была не из коротких.

– Моя речь состояла из трех частей, такую композицию Аристотель считает наилучшей.

– Ив вашей речи были возмутительные выпады против короля Генриха Третьего.

– Да неужели?! – сказал монах.

– Просто возмутительные, и я не удивлюсь, если узнаю, что вас преследуют как подстрекателя к беспорядкам.

– Господин Шико, вы открываете мне глаза. А что, когда я говорил с вами, у меня был вид человека проснувшегося?

– Должен признаться, куманек, вы показались мне очень странным. Особенно взгляд у вас был такой неподвижный, что я даже испугался. Можно было подумать, что вы все еще не пробудились и говорите во сне.

– И все же, – сказал Горанфло, – какой бы дьявол в это дело ни влез, я уверен, что проснулся нынче утром в «Роге изобилия».

– Ну и что в этом удивительного?

– Как что удивительного? Ведь, по вашим словам, в десять часов я ушел из «Рога изобилия».

– Да, но вы туда вернулись в три часа утра, и в качестве доказательства могу сказать, что вы оставили дверь открытой и я замерз.

– И я тоже, – сказал Горанфло. – Это я припоминаю.

– Вот видите! – подхватил Шико.

– Если только вы говорите правду…

– Как – если я говорю правду? Будьте уверены, куманек, мои слова – чистейшая правда. Спросите-ка у мэтра Бономе.

– У мэтра Бономе?

– Конечно, ведь это он открыл вам дверь. Должен вам заметить, что, вернувшись, вы просто раздувались от спеси, и я вам сказал: «Стыдитесь, куманек, спесь не приличествует человеку, особенно если этот человек – монах».

– И почему я так возгордился?

– Потому что ваша речь имела успех, потому что вас поздравляли и хвалили герцог де Гиз, кардинал и герцог Майеннский… Да продлит господь его дни, – добавил Шико, приподнимая шляпу.

– Теперь мне все понятно, – сказал Горанфло.

– Вот и отлично. Значит, вы признаете, что были на этом собрании? Черт побери, как это вы его называли? Постойте! Собрание святого Союза. Вот так.

Горанфло уронил голову на грудь и застонал.

– Я сомнамбула, – сказал он, – я давно уже это подозревал.

– Сомнамбула? – переспросил Шико – А что это значит – сомнамбула?

– Это значит, господин Шико, – в моем теле дух господствует над плотью в такой степени, что, когда плоть спит, дух бодрствует и повелевает ею, а плоть, раз уж она спит, вынуждена повиноваться.

– Э, куманек, – сказал Шико, – все это сильно смахивает на колдовство. Если вы одержимы нечистой силой, признайтесь мне откровенно. Как это можно, чтобы человек во сне ходил, размахивал руками, говорил речи, поносящие короля, – и все это не просыпаясь! Клянусь святым чревом! По-моему, это противоестественно. Прочь, Вельзевул! Vade retro, Satanas!

И Шико отъехал в сторону.

– Значит, – сказал Горанфло, – и вы, и вы тоже меня покидаете, господин Шико. Tu quoque, Brute! ай-яй-яй! Я никогда не думал, что вы на это способны.

И убитый горем монах попытался выжать из своей груди рыдание.

Столь великое отчаяние, которое казалось еще более безмерным оттого, что оно заключалось в этом пузатом теле, вызвало у Шико жалость.

– Ну-ка, – сказал он, – повтори, что ты мне говорил?

– Когда?

– Только что.

– Увы! Я ничего не помню, я с ума схожу, голова у меня битком набита, а желудок пуст. Наставьте меня на путь истинный, господин Шико!

– Ты мне говорил что-то о странствиях? – Да, говорил, я сказал, что достопочтенный отец приор отправил меня постранствовать.

– В каком направлении? – осведомился Шико.

– В любом, куда я захочу, – ответил монах.

– И ты идешь?..

– Куда глаза глядят. – Горанфло воздел руки к небу. – Уповая на милость божью! Господин Шико, не оставьте меня в беде, ссудите меня парой экю на дорогу.

– Я сделаю лучше, – сказал Шико.

– Ну-ка, ну-ка, что вы сделаете?

– Как я вам сказал, я тоже путешествую.

– Правда, вы мне это говорили.

– Ну и вот, я беру вас с собой.

Горанфло недоверчиво посмотрел на Шико, это был взгляд человека, не смеющего верить в свалившееся на него счастье.

– Но при условии, что вы будете вести себя разумно, тогда я вам позволю оставаться закоренелым греховодником. Принимаете мое предложение?

– Принимаю ли я! Принимаю ли я!.. А хватит ли у нас денег на путешествие?

– Глядите сюда, – сказал Шико, вытаскивая длинный кошелек с приятно округлившимися боками. Горанфло подпрыгнул от радости, – Сколько? – спросил он.

– Сто пятьдесят пистолей.

– И куда мы направляемся?

– Это ты увидишь, кум.

– Когда мы позавтракаем?

– Сейчас же.

– Но на чем я поеду? – с беспокойством спросил Горанфло.

– Только не па моей лошади, клянусь телом Христовым. Ты ее раздавишь.

– А тогда, – растерянно сказал Горанфло, – что же мы будем делать?

– Нет ничего проще. Ты пузат, как Силен, и такой же пьяница. Ну и, чтобы сходство было полным, я куплю тебе осла.

– Вы мой король, господин Шико; вы мое солнышко! Только выберите осла покрепче. Вы мой бог. Ну, а теперь, где мы позавтракаем?

– Здесь, смерть Христова, прямо здесь. Взгляни, что там за надпись над этой дверью, и прочти, если умеешь читать.

И в самом деле, дом, находившийся перед ними, представлял собой нечто вроде постоялого двора. Горанфло посмотрел в ту сторону, куда был направлен указующий перст Шико, и прочел:

– «Здесь: ветчина, яйца, паштет из угрей и белое вино».

Трудно описать, как преобразилось лицо Горанфло при виде этой вывески: оно разом ожило, глаза расширились, губы растянулись, обнажив двойной ряд белых и жадных зубов. В знак благодарности монах весело воздел руки к небу и, раскачиваясь всем своим грузным телом в некоем подобии ритма, затянул следующую песенку, которую можно извинить только восторженным состоянием певца:

Когда осла ты расседлал,

Когда бутылку в руки взял,

Осел на луг несется,

Вино в стаканы льется.

Но в городе и на селе

Счастливей нет монаха,

Когда монах навеселе

Пьет и пьет без страха.

Он пьет за деньги и за так,

И дом родной ему кабак.

– Отлично сказано! – воскликнул Шико. – Ну, а теперь, возлюбленный брат мой, не теряя ни минуты, пожалуйте за стол, а я тем временем пущусь на поиски осла.

Глава 28.

О ТОМ, КАК БРАТ ГОРАНФЛО ПУТЕШЕСТВОВАЛ НА ОСЛЕ ПО ИМЕНИ ПАНУРГ, И КАК ВО ВРЕМЯ ЭТОГО ПУТЕШЕСТВИЯ ОН ПОСТИГ МНОГОЕ ТАКОЕ, ЧЕГО РАНЬШЕ НЕ ВЕДАЛ

Прежде чем покинуть гостеприимный кров «Рога изобилия», Шико плотно позавтракал, и только поэтому он на сей раз с таким безразличием отнесся к своему собственному желудку, о котором наш гасконец, какой бы он ни был дурак или каким бы дураком он ни притворялся, всегда проявлял не меньшую заботу, чем любой монах.

К тому же недаром говорится – великие страсти подкрепляют наши силы, а Шико обуревала поистине великая страсть.

Он привел брата Горанфло в маленький домик и усадил за стол, на котором перед монахом тут же воздвигли некое подобие башни из ветчины, яиц и бутылок с вином. Достойный брат с присущими ему рвением и обстоятельностью взялся за разрушение этой крепости.

Тем временем Шико отправился по соседним дворам на поиски осла для своего спутника. Он нашел это миролюбивое создание, предмет вожделений Горанфло, дремлющим между быком и лошадью в конюшне у одной крестьянской семьи в Со. Облюбованный Шико ослик был четырехлетком серо-бурого цвета, его довольно упитанное тело покоилось на четырех ногах, имеющих форму веретен. В те времена такой осел стоил двадцать ливров, щедрый Шико дал двадцать два и увел животное, провожаемый благословениями хозяев.