Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Катынский детектив - Мухин Юрий Игнатьевич - Страница 32


32
Изменить размер шрифта:

Поскольку показание Сопруненко никак не стыкуется ни с другими фактами, ни с другими показаниями, то Анисимову и Третецкому, прежде чем использовать его в деле, надо будет доказать, что:

— в сентябре 1940 года у Сопруненко началось разжижение мозга и провалы памяти, в связи с чем он стал собирать фотографии уже расстрелянных поляков и никогда не проявлял беспокойства при вопросах об их судьбе, хотя при менее значительных вопросах старался оправдаться;

— что с марта 1940 года разжижение мозга началось у Сталина, в связи с чем он секретные решения Политбюро стал адресовать чугь-ли не участковым милиционерам, не имеющим отношения к делу (звание Сопруненко — майор — соответствовало званию старшего лейтенанта Госбезопасности).

Вот когда Анисимов с Третецким это докажут, то показания Сопруненко можно будет предъявлять не только идиотам.

70. Второй свидетель ещё более древний. Бывшему начальнику Управления НКВД по Калининской области Д. Токареву на момент допроса было 89 лет. Но этот возраст в данном случае нам ни о чём не говорит, достаточно посмотреть на его фотографию, напоминающую старого и злого бульдога, на его презрительное выражение лица, чтобы понять, что он меньше всего боится этих следователей и отлично понимает, чего они хотят. Порой кажется, что он над Третецким с Анисимовым просто поиздевался. Он им говорил всё, что они хотели услышать, но, пользуясь превосходством интеллекта, он одновременно либо ничего не сказал им, либо сказал такую глупость, что она становится видна любому. Конечно, к Токареву надо было посылать людей поумнее, это вам не хлопковод из Узбекистана.

Лев Елин радуется: «Отрицая собственную причастность к расстрелам, Токарев тем не менее рисует исчерпывающую картину». Помолчал бы уж, любитель живописи! Ведь только что Токарев описал «исчерпывающую картину» совещания у Кабулова и в этой картине исчерпывающе опроверг показания Сопруненко. Он же вам подыгрывал, он знал, что вы хотите от него услышать, и это говорил, но одновременно вешал вам на уши не то что лапшу, а прямо-таки блины!

71. Воспроизведём в изложении Елина, что показал Токарев о расстреле в его области 6 000 поляков за один месяц.

«Поляков перевозили из Осташковского лагеря в здание НКВД на улице Советской, где в подвале находилась внутренняя тюрьма. Технологию расстрела, как показал на допросе Токарев, разработали Блохин и местный комендант Рубанов. Дверь и стены одной камеры обшили кошмой, чтобы не слышны были выстрелы. Тюрьму временно очистили от других заключённых…

…Кабулов сказал: никаких живых (и не запачканных кровью — Л.Е.) свидетелей быть не должно. Я даже уговорил одного шофёра, хорошего парня, участвовать в расстрелах — иначе его самого могли убрать…

…В расстрелах непосредственно участвовали 10 человек: коменданты, некоторые надзиратели и шофёры».

Давайте пока обсудим эти абзацы. Как вы поняли, операция эта была ужасно секретной — «никаких живых свидетелей». В то же время она проводится в центре города в здании, где находится УНКВД и где согласно специфике работает достаточно много людей круглые сутки — от дежурных телефонисток до дежурного оперативного отряда. Кроме этого, сама тюрьма в подвале, способная без труда принять 300 поляков, да ещё и так, чтобы им не были слышны ни выстрелы, ни предупреждающие крики их товарищей, идущих по коридорам на расстрел, тоже должна быть не маленькой, скажем, человек на 600. И она имела свой обслуживающий персонал — надзирателей, конвоиров, завхозов, кладовщиков, поваров и т.д. Наверное, человек сто. Заключённых, положим, из тюрьмы вывезли, а этих куда дели? Ведь Кабулов сказал: «никаких живых свидетелей». Что, на месяц распустили по домам всех работников НКВД и тюрьмы? Ведь из окон же видно, как в машины грузят трупы, как завозят ежедневно 200-300 офицеров. Надзиратели и конвоиры не ходят на работу, их домашние и соседи расспрашивают, что случилось, и т.д. Это что, и есть «страшно секретная операция»? Или, может быть, потом НКВД расстреляло всех работников тюрьмы, Калининского УНКВД и ещё и двух экскаваторщиков?

Кстати, об экскаваторщиках. Согласно показаниям Токарева, они рыли могилы под селом Медное. Вспомните всю довоенную кинохронику, например, как роют противотанковые рвы или строят плотины. Вы видели когда-нибудь экскаватор, можете описать, как он тогда выглядел?

А между тем они в СССР были, их даже уже начинали строить. Но их можно было по пальцам пересчитать и были они столь малоподвижны и столь редки, что, начни их перегонять под Медное, туда собрался бы народ с соседних областей, и эта диковинная машина оставила бы в памяти людей след не меньше, чем Тунгусский метеорит. Ну и, конечно, все бы интересовались, а кого это там закапывают с помощью такой диковинной машины?

Вы помните фильм «Операция “Ы” и другие приключения Шурика»? Там Балбес предложил операцию назвать «Ы», чтобы никто не догадался. Та лапша «секретности», которую Токарев вешал на уши следователям и Елину, очень сильно напоминает операцию «Ы».

Я полагаю, что если бы НКВД потребовалось расстрелять поляков, то НКВД сделало бы это так. Был бы пущен слух в лагерях военнопленных, что СССР тайно от немцев договорился о передаче пленных поляков Аргентине, ЮАР — кому угодно. Официально бы было объявлено, что пленные офицеры переводятся в лагеря под Владивосток, порт, откуда действительно можно тайно уехать в Африку или Южную Америку. Вывозить лагеря начали бы по 2-3 вагона на восток. Где-нибудь в Центральной или Восточной Сибири пленным бы объявили, что впереди паводком затоплены пути и им придется дней десять простоять в квартирах в окрестных сёлах. Их бы выгрузили на каком-нибудь разъезде и повели по лесным дорогам якобы в села. Попутно могли ещё и руки связать, якобы потому, что конвоиров мало. И их могилы никто бы и никогда не нашёл. Окрестным жителям под благовидным предлогом (испытания химического оружия) запретили бы заходить в эти леса, а паровозным бригадам сказали бы, что в том лесу тайная пересылка заключённых и нужно держать язык за зубами.

Но проводить массовый расстрел в центре областного города, да ещё и в подвале административного здания, да хоронить возле дач НКВД с помощью экскаватора — это бред. Дураков в НКВД на работу не брали. Они по традиции шли работать в журналистику.

73. А теперь о собственно технологии расстрела, рассказанной Токаревым. Со слов Елина она выглядела так.

«…Из камер поляков поодиночке вели в красный уголок, то есть Ленинскую комнату, там сверяли данные. Фамилию, имя, год рождения…

…Надевали наручники, вели в приготовленную камеру — и били из пистолета в затылок…

…За месяц, работая почти каждую ночь, убили 6 000 человек…

…Первый раз из Осташкова привезли 300 человек, — вспоминает Токарев.

— Но оказалось слишком много, когда закончили расстреливать, уже солнце взошло. Ночи стали короче, а надо ведь было уложиться в сумеречное время. Стали возить по 200-250…

…Через вторую, заднюю, дверь трупы выносили из камеры и бросали в крытые грузовики. Затем 5-6 машин везли тела к месту захоронения в окрестностях села Медное…»

Прежде чем заняться обсуждением реальности этой технологии, скажем, что сама по себе казнь человека — дело достаточно опасное для тех, кто казнит. Когда человек поймёт, что смерть неизбежна, у него резко прибавляется сил и он становится способен одолеть многих. Правда, немцы уверяли по опыту массовых расстрелов евреев и гражданского населения, что у них, в плане покорности расстреливаемых, не было проблем, но это гражданское население, которое до самого конца не верило, что с ним могут так поступить, не имело опыта сопротивляться врагу и не способно было мобилизовать силы.

Другое дело, когда речь идёт о людях, которые знают или догадываются, что их могут убить, о военных, которые сами были подготовлены для убийства врага.

В материалах Нюрнбергского процесса приводилась объяснительная одного эсэсовца, занимавшегося расстрелами в Белоруссии. Он оправдывался своему начальству по такому поводу. Ему поручили расстрелять 5-6 инвалидов войны из лагеря для советских военнопленных. Он взял двух помощников и водителя и они на грузовиках подъехали к лагерю, но так, чтобы их не было видно и вид их формы не встревожил пленных. Инвалидов к ним привели жандармы, охранявшие лагерь. Погрузив пленных в кузов, эсэсовцы повезли их в пригородный лес, где они обычно расстреливали. Этот фюрер взял одного пленного из кузова и повёл к могиле. Пока он его устанавливал, целился и стрелял, сзади раздался шум. Обернувшись, он увидел, что водитель и оба его товарища уже убиты, а инвалиды целятся в него из захваченного оружия. Он сбежал. Начатый розыск и прочёсывание леса ничего не дали, инвалиды удачно скрылись.