Аль шерхин (СИ) - "Elle D." - Страница 30

Вряд ли надолго.

Он всхлипнул без слёз и поднялся на ноги - не с первой попытки. Его шатало, но он заставлял себя двигаться, хотя больше всего на свете хотелось лечь рядом с Эльдином, свернуться комочком и тоже умереть. Может, так и сделать - ведь отравленные кушанья всё ещё на столике?.. Но нет - мысль о том, чтоб наложить на себя руки, по-прежнему не вызывала ничего, кроме отвращения. Инди постоял немного, глядя по сторонам, потом стащил с ложа одно из покрывал - ему пришлось для этого чуть подвинуть мёртвое тело своего господина. Скрутив покрывало в жгут, Инди крепко привязал его к ставне. Книгу в красном переплёте он отнёс к ложу, где осторожно положил рядом с Эльдином. Потом вернулся, перелез через подоконник и скользнул по покрывалу вниз.

Ноги его не коснулись земли. Он не рассчитал длину: покрывало было слишком коротким. Значит, опять придётся прыгать. Что ж, не впервой... Инди закрыл глаза и разжал руки, готовясь к удару и боли, но ничего этого не последовало - вместо этого внизу его встретили крепкие жёсткие руки, подхватившие на лету. Инди вскрикнул от неожиданности, дёрнулся - и оказался ногами на земле. Его крутанули на месте, и он увидел над собой бородатое, довольно ухмыляющееся лицо в ободке кольчужного подшлемника. Руки человека, сжимавшие Инди, также были в кольчужных перчатках - вот почему они показались ему так жестки, вот почему находиться в них было так больно.

- Ну наконец-то, - проговорил мужчина, не разжимая рук. - Гийнар-бей так и сказал, что ты вылезешь в это окно. Я уж думал, придётся ждать до утра. Он у меня, - повернув голову, тихо сказал он кому-то, и злой голос, который Инди уже слышал раньше, отозвался:

- Так чего ты ждёшь? Тащи его сюда.

И пока человек в кольчужных перчатках выполнял приказ, Инди вспомнил, где слышал раньше голос его командира. Это тоже было в ночи, такой же тёмной и страшной, как эта - во дворе дома Арджин-бея, когда эти люди пришли туда, чтобы забрать его и убить всех остальных.

Глава 4

Ильбиан - богатый, зелёный, цветущий город. Отчасти благодаря тому, что он процветает посредством работорговли, отчасти - из-за близости к морю. Но стоит он посреди бесплодной и серой пустоши. На западе и севере от него - степь, на юге - пустыня. Многие и многие мили - или, как здесь говорили, фарсахи - грязно-жёлтой и кирпично-красной земли, покрытой тонким слоем жёсткого, колючего песка. Когда поднимаются песчаные бури, человек, не удосужившийся спрятать лицо и укрыться в палатке, запросто может погибнуть - тучи песка заполнят его рот и нос, и он задохнётся. Гийнар-бей, главный евнух Бадияра-паши, сухо объяснил это Инди, когда тот попытался украдкой отодвинуть край платка, которым ему закутали голову, оставив открытыми только глаза. Платок душил его, не давал вдохнуть полной грудью спёртого, нагретого пустынного воздуха. И ещё он мешал прикоснуться пальцами к шее под правым ухом, там, где теперь страшно алело, пульсируя частой болью, рабское клеймо.

Рабов в Фарии клеймили меткой хозяина. Инди не знал об этом, потому что прежде обстоятельства не давали его владельцам либо времени, либо возможности сделать это. Оммар-бей, видимо, не успел, Арджин боялся показывать его посторонним, а Эльдин был добр. Так и вышло, что лишь в руках Гийнара иб-Феррира Инди по-настоящему понял, что такое быть рабом.

Экспедиция, отряжённая Бадияром-пашой в Ильбиан, была прежде всего карательной - слугам владыки предстояло отыскать и наказать дерзкого, посягнувшего на имущество их господина. Потому состояла она не из дипломатов, а из воинов: трое шимранов - так назывался в Фарии высокий офицерский чин - один из которых, самый старший, оказался тем самым человеком со злым голосом, который уже успел повергнуть Инди в трепет; а также дюжина рослых умелых воинов под их началом, одетых в кольчужные доспехи и вооружённых длинными кривыми мечами. Всё это были опытные, умелые убийцы и палачи; ни один из них не дрогнул, убивая рабов и женщин в доме Арджина, и один из них был тем, чья рука пронзила тело Керима... Инди не знал, чья именно это была рука, и поэтому ненавидел их всех, каждого, с одинаковой силой.

Впрочем, нет. Гийнара он ненавидел всё-таки больше.

Когда мальчика доставили к нему, евнух едва взглянул на Инди, а затем велел собираться в дорогу. Помимо солдат, в караване было пятеро слуг: они выполняли прихоти солдат, шимранов и евнуха. Всё это были именно слуги, не рабы - таким образом, не было во всём караване существа ничтожнее и зависимее, чем Инди Альен. И ему дали почувствовать это в первый же час. Ещё в Ильбиане его отвели в тёмную, маленькую комнатку с наглухо закрытыми окнами, и там, пока трое слуг держали его, прижимая к полу, тот самый шимран с безумно злым голосом раскалил кончик кинжала на очаге и вывел им под ухом Инди метку: семиконечную звезду в треугольнике. Рот у Инди был заткнут, и всё равно он кричал так, что едва не оглох от собственного крика, и потерял сознание прежде, чем раскалённый клинок закончил чертить на его коже последнюю кровавую линию. Он никогда в жизни не испытывал такой боли. Он даже не знал, что она возможна.

Очнувшись, он вновь почувствовал её, хотя уже и не такую жестокую. Рану не перевязали, лишь промыли и смазали заживляющей мазью, чтобы избежать нагноения. Сейчас, неделю спустя, рана затянулась и постоянно ныла под тонким слоем молодой плоти, и Инди то и дело порывался потрогать её, несмотря на боль, ощутить под пальцами неровные шрамы, которыми, какие бы шутки не вздумала ещё играть с ним злая судьба, останутся с ним навсегда. Он был отчасти рад, что не может видеть клеймо - только чувствовать на себе. В первый день, когда он лежал на полу, всхлипывая, Гийнар-бей подошёл к нему и сказал, что он не ценит чужой доброты. Обычно рабское клеймо ставят на лицо - на щеку или на лоб. Реже на плечо, бедро или в область паха - именно так, добавил он, поступают с наложниками. "Но ты слишком дорого достался нашему владыке, - добавил Гийнар, слегка кривясь, будто вид скорчившегося от боли мальчика вызывал в нём отвращение. - Ни к чему ещё и портить тебя". Действительно - под сильно отросшими волосами Инди клеймо было почти незаметно. Но стоит только ему сбежать и быть пойманным - в любой части Фарии его опознают по этому клейму, стоит только откинуть волосы с его шеи.

Впрочем, какая разница, видят другие это клеймо или нет? Инди чувствовал его. Ещё никогда ощущение собственного бессилия и беззащитности не было в нём таким острым.

Так что теперь его везли к тому, кто, ни разу в жизни не видя его, уже безраздельно им владел. Его увозили из Ильбиана - прочь от моря, прочь от берега и последней надежды на избавление. Дорога вела в глубь страны, через огромную, мёртвую пустыню, через земли, где не жило ничто, кроме ветра, где даже раскалённое фарийское солнце подёргивалось мутной дымкой и будто отступало, не желая касаться этого дикого края. Караван медленно двигался через пески, лошади вязли копытами в сероватой массе, люди опускали головы и прятали лица, спасая их от обжигающего, кусачего ветра. Инди ехал на муле, сидя в седле боком и свесив обе ноги на одну сторону - иначе он не мог, потому что его щиколотки были схвачены кандалами. Цепь была достаточно длинной, чтобы он мог передвигаться маленькими шажками и на привалах ходить от палатки к костру без посторонней помощи. Однако нечего было и думать о том, чтобы бежать - да и куда бежать посреди мёртвой, неподвижной пустыни? Он не прожил бы и дня.

Едва ли не сильнее, чем цепи, ему досаждала одежда. Поверх обычной туники и штанов на него надели что-то вроде длинного халата из толстой шерсти, полы которого несколько раз обматывались вокруг тела и, запахиваясь на поясе, крепились возле плеча. Голову ему повязали платком, прятавшим волосы и лицо, а поверх всего этого накинули ещё и бурнус, причём во время переходов заставляли надевать капюшон. Остальные участники каравана были одеты точно так же, - а на воинах были ещё и тяжёлые доспехи - и Инди, задыхаясь под тяжестью этих одежд, недоумевал, как они все могут это терпеть. Один из слуг, кажется, чуточку более человечный, чем остальные, пояснил ему, что, как ни странно, вся эта куча одежды спасает тело от беспощадного пустынного жара. Инди не понимал, как можно спастись от жары, греясь, но не осмелился расспрашивать. На любую попытку задать вопрос он получал в лучшем случае грубый окрик, в худшем - холодное молчание, словно он был невидимкой или бессловесной тварью. Правда, его ни разу никто не ударил. Его могли заклеймить, но ударить бы не посмели. Даже Гийнар не прикасался к нему, хотя всякий раз, глядя на него, Инди испытывал стойкий, удушающий страх - квинтэссенцию того страха, который охватил его, когда евнух пришёл за ним в первый раз. Этот человек убил Эльдина, повторял Инди про себя, глядя на тучное тело евнуха, покачивающееся в седле. Он убил Эльдина и отнял у меня последнюю надежду на нормальную жизнь. Что бы он ни сделал теперь, каким бы ни оказался, я всегда буду ненавидеть его.