«МиГ»-перехватчик - Юров (Корд) Роман - Страница 45

А потом летчики набились в тесную, прокуренную землянку второй эскадрильи и Виктор, обжигаясь горячим борщом, в очередной раз рассказывал историю своих похождений. Вкусный борщ, пюре с котлетами и компот из сухофруктов на обед повысили и без того приподнятое настроение до заоблачных высот. Потом он сыто дремал, прислонившись к борту едущей в деревню полуторки. И даже привычное брюзжание полкового врача — Синицына, не смогло это настроение испортить. Предоставленный сам себе, он отсыпался и отъедался, не беспокоясь ни о чем. Жизнь начинала налаживаться.

На второй день, когда Виктор сидел у крыльца и, скучая, обозревал скудное хозяйство Екатерины Павловны, на улице послышалось тарахтение мотоциклетного мотора. Хозяйский Барбос зашелся истошным лаем, но когда заляпанный грязью ТИЗ остановился прямо напротив хаты, трусливо поджал хвост и поспешно ретировался в будку. Мотоциклист был под стать своему агрегату, такой же грязный, в мокрой, с ног до головы плащ-палатке. Он посмотрел сторонам и решительно двинулся к Виктору.

— Мне нужен сержант Саблин, это вы?

— Ну я, а что?

Мотоциклист скинул плащ палатку, под ней оказался щегольский кожаный плащ, под которым алели малиновые петлицы с одиноким кубарем. Был он, высокий, жилистый, с лицом широкоскулым и жестковатым — смерив Саблина оценивающим взглядом, бросил небрежно: — Младший лейтенант госбезопасности Сироткин. У меня к вам имеется ряд вопросов. В доме посторонние есть? Хозяйка и врач? Хорошо, пройдемте в комнату, нужно побеседовать.

У Виктора засосало под ложечкой. Меньше всего ему хотелось отвечать на вопросы НКВД. Сорокин действовал нахраписто, выпроводил Синицына с Екатериной Павловной на кухню, уселся на единственный стул и, достав из кармана блокнот, принялся вдумчиво его изучать.

— Рассказывайте, — наконец оторвался он от блокнота и, видя недоумевающий взгляд Виктора, добавил, — когда, при каких обстоятельствах вы оказались на оккупированной территории. Чем занимались, с кем общались. Все…

Слушал Виктора внимательно, не перебивая, иногда что-то чиркал в блокноте, иногда кое-что уточнял. Когда Саблин иссяк, начал задавать вопросы. Судя по ним, он не поверил ни одному его слову. Вопросы были самые разнообразные, заковыристые. Виктор даже поразился, зачем особисту было знать какая глубина снега в балках, как были одеты убитые им немцы. Кого из них он убил первым, кого вторым. Про немцев он задавал вопросы несколько раз, переиначивая. Видимо пытался поймать его на противоречиях. Покрутив в руках саблинскую финку, поковырял ногтем рукоять, отложил в сторону, задумавшись. Пролистал трофейные документы сбитого Шубиным немца, записал номер пистолета, взятого у убитого нашего командира. Потом стал пытать за Людку, какой номер дома, как выглядела, наконец, Виктор не выдержал:

— Да откуда я знаю, какая у нее фамилия? — Закричал он. — Я ей в паспорт не заглядывал. Дом, могу показать, в лицо опознаю, а так… — тут он глянул в водянистые глаза особиста и плюхнулся обратно на табурет.

Особист еще почиркал в своем блокноте и зашел с другого боку: — Вы говорили, что немецкий летчик в вас стрелял… а где ваш шлемофон?

Пришлось искать шлемофон, демонстрировать дырку в наушнике и заживающее ухо. Сироткин удовлетворился, но тут же пристал к трофейным сапогам, пришлось снимать. Сапоги он изучал внимательно, чуть ли не обнюхал, но ничего комментировать не стал, снова принялся пытать его за немцев и за маршрут. Виктор думал, что этот допрос никогда не кончится, но тут особист покопался в планшете достал несколько листов бумаги и карандаш, протянул Виктору.

— Пишите!

— Что писать то? — от взгляда Сироткина Виктор злился еще сильнее.

— Объяснение о своих похождениях. Подробно и по часам. Все пишите.

Писал Виктор долго, часа полтора. После Сироткин два раза перечитал его писанину, хмыкнул и аккуратно убрал исписанные листы в планшет.

— Если будет нужно, мы с вами свяжемся, — сказал он Виктору вместо прощания. Вскоре послышалось тарахтение мотоциклетного мотора, провожаемое храбрым лаем Барбоса. Больше Виктор этого особиста не видел.

Через два дня, врач его в очередной раз осмотрел и направил лечиться. — Опухоль спала, сказал он, — завтра поедешь в госпиталь, в Камышовку, там как раз стоматолог есть. Я договорился, чтобы тебе зубы сделали. Оно, конечно, можно и подождать. Но с этими зубами, — он поморщился, — когда еще оказия будет.

И начались, в буквальном смысле, хождения по мукам. В Камышовку машины из БАО ездили очень редко. А врач, за один прием, разумеется, управиться никак не мог. Так, что, в течение пяти дней, каждое утро у Виктора начиналось с длительного пятнадцатикилометрового похода. А после обеда приходилось идти обратно, меся ногами тающий, перемешанный с грязью снег.

— Я так скоро в страуса превращусь, — отвечал он на вопросы летчиков. Одно было хорошо, новые, вставные зубы, «сели» как родные. Врач, старенький мужичок, с очень печальными глазами, дело свое знал хорошо.

… Очередная оттепель развезла дороги, превратив аэродром в раскисшее болото чернозема. Летчики отдыхали, набившись в землянку первой эскадрильи, она не так протекала. Над потолком витали клубы табачного дыма, стучали костяшки домино, велись ленивые разговоры.

Виктор домино не любил. Он хотел побыть наверху, но пронизывающий ветер загнал обратно, в полумрак землянки. Оставалось только нюхать табачный дым и пытаться заснуть. В этот момент доминошные костяшки щелкнули особенно сильно и послышался довольный гогот победителей.

— А знаете, братцы, — раздался голос Лешки Васина, — я вчера, в Марьевке, с такой девушкой познакомился…

— Ты же уже женат, зачем тебе девушка, — перебил его Шишкин. Его, известного полкового моралиста, возмутил факт, что женатые люди знакомятся еще с кем-то. Но поддержки Игорь не нашел, на него зашикали, требуя продолжения рассказа.

— Эх, Игорек, — добил его Васин, под дружеский смех летчиков, — когда женишься, сразу поймешь, что чужая жена всегда слаще. Это как с папиросками. Свои не очень, а вот у соседа обязательно духовитее будут.

— Ты не тяни, дальше чего было.

— Ну так вот иду я по улице а она стоит. Молодая, красивая. Шинелька подшита, сапожки хромовые. Талия, ну прямо рукой можно обхватить. Глазища зеленые, на пол лица, такая вся прям… ну богиня. На меня как глянула, я аж дышать перестал. Иду, слюни роняю и думаю, мне прямо сейчас в ЗАГС за разводом бежать или чуть погодить. Но в ЗАГС то всегда успеется, начинаю строить заход на посадку. А чего, пусть она и красавица, но я и сам то о-го-го. Значит, поправляю реглан, чтоб орден было видать, Чтобы знала, что с ней не абы кто, а летчик-герой знакомиться будет, — тут Васин взял паузу и неторопливо принялся раскуривать очередную папиросу. Глаза у него были затянуты мечтательной паволокой, словно он снова общается с прекрасной незнакомкой.

Народ, уже зная Лешкину привычку к изложению подобных баек, притих. Тот демонстративно затянулся и с видом превосходства посмотрел на сидящих в землянке пилотов.

— Ну, я на курс уже лег и тут, мимо по дороге, эмка пронеслась и возле моей красавицы остановилась Зараза такая, все бриджи грязью заляпала. Я прямо аж вознегодовал. Думал, как с шофера получше стружку снять, развальцевать ему все, да чтоб незнакомку не вспугнуть. Но тут из эмки вылезает майор из военюристов, хватает мою красавицу под локоток и увозит в неизвестном направлении.

— Что, и все? — удивился Соломин. — Замах то какой был, я думал ты… а в итоге один пшик.

— Отсюда мораль — лучше всего быть военюристом, — подал голос Игнатенко, высокий чубатый летчик из первой эскадрильи. — Когда все вокруг в дерьме, ой, пардон, в грязи, выходишь ты весь в белом, на белом коне и увозишь красавицу.

— Не на коне, а на эмке, — засмеялся Вахтанг, — Леша, когда в следующий раз орден давать будут, проси лучше эмку. Тогда ни одна красавица не убежит.

— А я, наверное, знаю ее, — сказал Виктор, когда все отсмеялись, — по-моему, ее Вика зовут. Светленькая, довольно высокая такая, да?