Кукла госпожи Барк - Мугуев Хаджи-Мурат Магометович - Страница 6

– Мне тоже дело кажется сложнее, – сказал генерал. Он взял медальон и, оглядев его через лупу, сказал: – «Г» и «Я», что это – истинные инициалы убитой или тоже для отвода глаз?

Я промолчал. Аркатов пожал плечами.

– Вы помните, что днем, посылая вас на расследование смерти этой женщины, я сказал, что здесь дело не в мавре и что мне интересно, что будет найдено на трупе. Я был уверен, что убийцы оставят какие-нибудь следы, чтобы сбить нас с правильного пути. Эта свастика и немецкое письмо подложены нарочно.

– А английская приписка? – спросил я.

– Эта грубая работа говорит о том, что противник не уважает нас, считая нас глупее себя.

– Точно! – потирая руки от удовольствия, сказал Аркатов.

– …Немецкие методы работы более просты и мало отличаются от обычных «мокрых дел» уголовного мира, – продолжал генерал.

Я молчал. Уверенность генерала и несколько хвастливые прогнозы Аркатова тешили меня. Я-то знал, кто такая была эта «Краснова».

– …И эти выводы дают мне право предполагать, что убитая женщина и таинственный человек, пригласивший к себе Александра Петровича, были не немцы, а члены организации какой-то другой страны.

– »Краснова» – немка, и зовут ее Гертруда, фамилия – Янковиц, – сказал я, закуривая папиросу.

В комнате стихло. Генерал провел по лбу рукой, выжидательно глядя на меня. Аркатов растерянно сел, потом поднялся и переспросил:

– Янковиц? Откуда вы это знаете?

И я, в свою очередь, рассказал им все, что узнал о «Красновой».

Ночевал я у генерала, поместившись в угловой комнате, где стоял огромный диван, обитый цветным ситцем с золочеными амурами по краям.

Аркатов уехал в двенадцать часов, а мы с генералом, перейдя на фарсидский язык, просидели еще с полчаса, комментируя события прошедшего дня.

– Хотя дело это уже передано соответствующим органам, все же я чувствую, что оно всецело наше, то есть прямо и непосредственно связано со мною, с вами, – сказал генерал.

– Кто знает это, кроме аллаха, – изречением из корана по-арабски сказал я, разглядывая молитвенник Янковиц. – Это необходимо передать следственным органам или можно придержать у себя? – спросил я, указывая на книгу.

– Вообще да, но если вам очень нужно, то оставьте у себя.

Я молча кивнул головой и, откладывая в сторону молитвенник, взял медальон. Он был небольшой, глухой, округлой формы: в виде сердца, с тремя алмазиками посреди и буквами «Г» и «Я» с краю. Повертев его в пальцах и рассмотрев со всех сторон в лупу, я обратил внимание на то, что буквы эти очень ярко выделялись на матово-желтом фоне медальона. Золото блестело слишком свежо в вырезах букв. Я еще раз вгляделся в увеличительное стекло.

– Что такое? – спросил генерал.

– Буквы вырезаны недавно. Медальон же достаточно поношен, если можно так выразиться о нем. Кое-где стерт, поверхность говорит о том, что его носят давно, форма очень банальна. Это медальон так называемого дешевого мещанского типа. Такие носили обычно девушки из бедных классов, обитательницы пригородов, жалких местечек…

– Вы хотите сказать, что Янковиц – врач и член тайной организации, женщина, судя по всему, с опытом и вкусом, вряд ли носила этот медальон? – спросил заинтересованный генерал.

– Это просто предположения, – сказал я.

– Не лишенные смысла, – поддержал генерал.

– Дальше. Буквы на таких медальонах обычно вырезываются посреди, почему же здесь буквы «Г» и «Я» вырезаны сбоку?

– Потому что середина уже занята алмазами, – явно заинтересованный, сказал генерал.

– Именно! Поэтому-то, когда понадобилось пустить в дело сей медальон, на нем спешно были вырезаны нужные буквы «Г» и «Я».

Мы замолчали.

Я снова взял медальон и опять стал разглядывать его. Он действительно был до крайности прост и скромен. И наивная, сентиментальная форма «сердечком», и дешевенькие алмазики на нем. Я потрогал их, они были мутны и неровны. Я хотел протереть камни, как вдруг под нажимом пальцев они слегка подались внутрь, и крышка казавшегося глухим медальона щелкнула и приоткрылась. Я сильнее нажал на алмазы. Они целиком ушли в медальон. Крышка отошла, и перед нашими изумленными глазами показалось углубление, в котором было что-то выгравировано. Мы нагнулись над лупой. Сквозь стекло лупы крупно и выпукло выросли две вырезанные на золоте по-русски фамилии:

ГЕНЕРАЛ СТЕПАНОВ

ПОЛКОВНИК ДИГОРСКИЙ

Мы озадаченно посмотрели один на другого.

– Наши фамилии, – наконец произнес генерал, – это уж совсем странно.

– М-да! – протянул я, пораженный этим неожиданным открытием.

К немецкому письму с английской припиской, к католическому молитвеннику и медальону с латинскими буквами «Г» и «Я» прибавились еще наши фамилии.

Было чему удивляться.

Откинув шторы и выключив свет, мы сидели у открытого окна, слушая шумы ночного, затемненного города. Сквозь листву и кружево решеток угадывалась улица с аллеей тополей и каштанов. Возле ворот покашливал часовой, и молочная луна играла на стволе его автомата. Во дворе у машин, негромко переговариваясь, возились шоферы.

– Вы хорошо запомнили человека, посетившего вас? – спросил генерал.

– Я его узнал бы в толпе среди сотен людей. Со вчерашнего дня я то и дело восстанавливаю в памяти его лицо. Вспоминаю голос, тихие и жалкие интонации просителя, кроткие, несколько испуганные глаза, сразу же расположившие к себе…

– Хороший актер, – сказал генерал. – Однако вернемся к медальону. Мне кажется, что я начинаю понимать, зачем в нем выгравированы наши фамилии.

– Для того, чтобы Янковиц имела шпаргалку и случайно не забыла бы наши звания и фамилии?

– Именно! Ведь ей для уничтожения нас было предоставлено мало времени, всего несколько часов, и не зная нас, она могла бы оговориться или вообще допустить какой-нибудь промах, могущий провалить ее дело.

– Значит, Аркатов прав. Мы, я и вы, являемся для кого-то людьми, которых почему-то обязательно нужно убить, – сказал я.

Мы разошлись по комнатам, но уснул я не сразу.

На следующий день Аркатов уехал в расположение польской дивизии.

Занятый текущей работой, я почти забыл о деле «с привидениями».

– Товарищ полковник, к вам гражданин какой-то пришел! Уже минут двадцать дожидается, – услышал я голос ординарца.

– Кто такой? – спросил я, убирая со стола бумаги.

– Не знаю… первый раз вижу, – сказал ординарец.

– Пусть войдет, – приказал я.

Спустя минуту в комнату, осторожно ступая по ковру, вошел человек средних лет, одетый в потертое штатское платье и большие квадратные ботинки.

У самой двери он низко поклонился и, теребя в руках заношенную шляпу, робко воззрился на меня.

– Чем могу служить? – спросил я, указывая ему на стул.

Человек переступил с ноги на ногу, оглянулся и сдавленным голосом тревожно сказал:

– Не сочтите меня умалишенным, пане полковник, но то, что я скажу вам, есть истинная правда… – он остановился, словно набираясь решимости, проглотил слюну и вдруг сказал: – Привидения… черти одолели… сна нету… каждую ночь из стены появляются…

Я улыбнулся, продолжая разглядывать неизвестного человека.

– …И лезут, и лезут… Помогите, пане полковник, – опускаясь вдруг на колени, закончил он.

– Сейчас помогу, – сказал я, – излечение будет полное, только забавно, что хозяева ваши не нашли чего-нибудь другого… поновее чертей, – и, открыв двери, крикнул дежурному и ординарцу: – В подвал его, приставить часового.

Оба солдата, подняв все еще стоявшего на коленях человека, вывели его вон.

– Як бога, прошу, пане полковник, помогите… – бормотал арестованный, устремив на меня молящий взгляд.

– »Лыки да мочала, начинай сначала», – засмеялся генерал, когда я рассказал ему о дурацком приходе второго посетителя. – А вместе с тем, – медленно проговорил он, – как-то не вяжется повторение этого номера с весьма продуманными и решительными действиями людей, орудующих против нас. Вы когда будете опрашивать его?